Эльфийский бык 2 (СИ) - Демина Карина. Страница 27
— Изредка, — Софья Никитична подавила вздох. — Так-то у них своя жизнь, в которую нам лезть несподручно…
— Именно. После смерти жены я вдруг понял, что никогда-то до этого за всю свою жизнь я не был один. Это пугало. Сводило с ума… чтобы не сойти, я с головой ушел в службу. Вот и получилось, что получилось.
— Почему ты не женился снова?
Сколько ему было, когда погибла жена? Хотя… какая разница. Он и ныне жених завидный. Пожелай, очередь из девиц выстроится… точнее, может, не из самих, но родня оных девиц случая не упустит. Хотя, конечно, князь и сам хорош.
Все ж у магов возраст иначе считают.
И главное, не понять, почему Софья Никитична об этом всем думает, кофий потягивая?
— Не знаю, — Чесменов ответил не сразу. — Сперва… пытался как-то свыкнуться, что ли? Это сложно… потом дела. Одни, другие… потом… я изначально не создан для светской жизни. И времени на нее особо нет. Не было. Так что… как-то вот…
Он принял кружку из-под кофе.
И посуду помыл.
И дождался, когда Софья Никитична переоденется. Бирюзовые шаровары отлично смотрелись с длинной легкой рубахой из ярко-желтого шелка.
Шляпка опять же.
Софья Никитична бросила взгляд в зеркало и слегка поморщилась. Маги, конечно, стареют медленней, но все же стареют. И морщины вон появились. Давно уже появились и прежде, говоря по правде, их наличие не слишком беспокоило.
А теперь вдруг…
И в уголках глаз.
И в целом…
Глупость какая… несусветнейшая.
Во дворе Данька сидела на лавочке, а Яков Павлович, склонившись, пристально разглядывал ручку девочки.
— Что-то случилось? — мысли о морщинах и цвете лица мигом вылетели из головы, сменившись беспокойством.
— Украшением любуюсь, — сказал Чесменов. — Занятное колечко…
И вправду занятное. Маячок и заодно уж тревожный сигнал, дремлющий в хрупкой оболочке. Данька спрятала руку за спину и сказала твердо:
— Это секрет.
— Секрет — это важно, — согласился Яков Павлович. — Более того, у каждой уважающей себя дамы просто обязана быть парочка секретов. Главное, не пропустить тот момент, когда трепетные секреты юности, медленно мумифицируясь, становятся скелетами в шкафах… впрочем, что это я… леди, прошу…
На местном рынке было по-прежнему пустовато.
Пахло выпечкой. Меж рядов бродили люди и пара тощих собак весьма осоловелого вида. Данька, осмелев, умчалась куда-то вперед.
— И чего мы ищем? — поинтересовалась Софья Никитична, примеряя шляпку из искусственной соломки. Шляпка была литой и ощущалась форменным ведром, выкрашенным в ядовито-розовый цвет. Хотя, судя по встреченным на рынке дамам, и цвет, и фасон были на пике местной моды. — На что мне смотреть?
— На шляпки?
Чесменов тоже не молод, но с мужчин спрос меньше… и вовсе… какая ерунда, однако, в голову лезет-то…
— Брось, — Софья Никитична позволила себе смутиться. Слегка… — Если я буду знать, что мы ищем… смогу искать это с меньшими… усилиями.
В фиолетовую шляпку голова почти провалилась.
А вот ядовито-зеленая, с листиками пластмассового плюща, села даже неплохо. Впрочем, продавщица, сонного вида женщина, лишь зеркало развернула и глаза прикрыла, позволяя Софье Никитичне самой ковыряться в развалах шляп.
— Вот те молодые люди…
— Глыба? — Софье Никитичне достаточно было лишь взгляда. — И те, которые с ним?
Люди в черных кожанках гуляли по рынку.
Как-то их… много? Пожалуй… трое. И вот там еще пара. Четверо мнутся у входа. Зачем столько? Еще двое нависли над старушкой, что продавала пирожки. А главное, что пока Яков Павлович не сказал, Софья Никитична и внимания не обратила на то, что их здесь… столько?
— Все.
— И что искать?
— Не искать… взглянуть. Возможно… как бы это выразиться… — Яков Павлович протянул очередную шляпку с широкими полями и ягодами вишни, правда, огромной, размером со сливу. Краска с бочков её облезла, поэтому вишнеслива казалась слегка плешивою. — Ощутить… близкую вам силу… энергию… понимаете, сложно быть пекарем и не испачкаться в муке. Образно говоря.
Шляпку Софья Никитична все же взяла, маленькую и почти без украшений.
Для Даньки.
А то не дело это, когда ребенок на солнце и без шапочки. В макушку напечь может.
— Тогда… идем. Думаю, стоит поздороваться с Глыбой. Все же мы были представлены и невежливо будет не подойти, — решила Софья Никитична, очки поправив.
И прислушалась.
Пока она не ощущала ровным счетом ничего, но Яков Павлович прав. Нельзя находиться рядом с тьмой и остаться чистым.
— Доброе утро, — поздоровалась она первой, решив про себя, что вряд ли Глыба знаком с подобными нюансами этикета. — А мы решили погулять и вас вот увидели. И подумали, что будет вежливо поздороваться. Вы отдыхаете?
Глыба покачнулся и уставился пустыми глазами.
Выдохнул…
Боги, он вообще знает, что у человеческой печени есть пределы? А стоматологи рекомендуют чистить зубы… хотя бы изредка.
— А… — протянул Глыба. — Здорово.
И лапищу протянул, которую Софья Никитична не отказала себе в удовольствии пожать. Удовольствие, конечно, было сомнительным, но случай того стоил.
Отклик она ощутила.
Знакомый отклик. Тяжелый… и сколько ж в нем тьмы⁈ Хотя теперь понятно, почему он столько пьет. Пусть дара нет, но чувствует эту тьму в себе, что жива она там, ворочается, пожирает или, скорее уж, дожирает душу. Вот Глыба и норовит залить боль водкой.
Не поможет.
Софья Никитична руку убрала и, улыбнувшись еще шире, поинтересовалась у стоящего за Глыбой парня:
— А вас как зовут? — и тоже руку протянула.
— Колька…
— Николай, стало быть…
Та же тьма.
— Владик…
А этого лишь краем затронуло, и морщится он, потому что прикосновение тьму растревожило. И страшное ему, и тянет бежать.
Но кровь уже пролил.
И…
Пусть Чесменов решает… с остальными здороваться не вышло, но по рынку Софья гуляла долго, с полным осознанием важности дела. Да и тьму, с которой успела познакомиться, она теперь слышала довольно ясно. И уже на берегу реки, такой знакомой, глянув в спину Даньке, которая, получив шляпку и мороженое, ускакала в закат, сказала:
— Они почти все замарались…
— Сильно?
— Глыба убивал. Много… и… сам. То есть своими руками… то есть… — Софья Никитична замялась, подбирая слова. — Не из пистолета или ружья. Эта кровь, пролитая прямо, не опосредованно…
Она позволила себе выдохнуть.
От реки несло тиной. В одном месте стена камыша и рогоза расступалась, выводя на длинную песчаную косу. Имелся здесь и настил, ныне облюбованный Данькой. Она плюхнулась на сизые доски, стянув старые босоножки, и болтала ногами в мутноватой воде.
— Есть еще несколько похожих, но слабее… остальные… ты прав, нельзя быть пекарем, не испачкавшись в муке. На некоторых крови нет, но тьма их уже коснулась. И еще…
Софья Никитична сжала пальцы, позволив своему дару выбраться.
— Я не уверена, конечно… я все-таки учиться училась, но как бы… частным образом… и практики, сколь понимаете, не имела обширной. Но эта тьма… она не просто от пролитой крови. Боюсь, они коснулись чего-то очень-очень старого… и опасного.
Яков Павлович нахмурился.
— И нет, — тьма распустилась на ладони шелковым цветком. — Теперь я точно не уеду.
На ирис похож.
Ночной.
Тот, который еще считают цветком некромантов.
— Красивый…
— Полагаешь?
Полупрозрачные лепестки шевелились. И подумалось, что впервые она показывает этот цветок не наставнику, человеку, если, конечно, человеку, хмурому и нелюдимому, согласившемуся учить Софью Никитичну лишь по просьбе императрицы, но… постороннему?
Или не совсем, чтобы постороннему?
— Дар проявился довольно поздно, — призналась она. — И получилось… понимаете, матушка моя природница. Батюшка — по земле больше… а тут вдруг темный дар. Скандал случился. Потом, правда, вспомнили, что некогда в роду батюшки был некромант немалой силы, но после дар ушел…