Парижское приключение - Эштон Элизабет. Страница 19

Течение ее мыслей было прервано приходом мадам Ламартин, которая, похоже, совсем не ожидала увидеть ее здесь. С ее слов Рени поняла, что месье Себастьен уехал, и она не знала, радоваться ей или огорчаться. Француженка была в замешательстве, не зная, что ей делать с Рени. Она отправила ее в примерочную комнату, где вокруг электрического камина собрались шесть девушек, — они болтали и чему-то смеялись. Они работали в салоне, и в их обязанности входило демонстрировать наряды клиентам; это были одни из самых красивых и изящных девушек Парижа. Среди них Рени узнала Селесту и робко улыбнулась ей, но та измерила ее высокомерным взглядом. Девушки критически разглядывали вошедшую, после чего, нарочито игнорируя Рени, опять затараторили по-французски так, что она не могла разобрать ни слова.

Рени почувствовала себя неловко, она вспомнила, что во Франции слишком много своих манекенщиц, и решила, что девушки наверное возмущены ее прибытием. Она присела на табурет и, чувствуя себя несчастной, не знала, куда ей девать себя, а девушки продолжали сидеть к ней спиной. Идиотка! Зачем она сюда приехала?

В дверь заглянула ассистентка.

— Луиза! Подите сюда!

Удивительно стройная рыжеволосая девушка нехотя поднялась и прошла к двери.

— Это барон? — лениво осведомилась она.

— Да, да. Поторопитесь.

Без малейших признаков спешки Луиза вышла из комнаты. В это же самое время в комнату вошла другая девушка; это была шатенка с живыми карими глазами. В ее облике отчетливо проглядывало что-то англосаксонское, и Рени воспряла духом. Неужели она встретила соотечественницу? Девушка заметила сидящую в одиночестве Рени и подошла к ней.

— Вы новенькая?

Как приятно прозвучали звуки родной речи! Рени сказала ей, что приехала вчера утром.

Девушка, придвинув табурет, присела рядом.

— А я Джанин Синклер. Я из Канады и очень рада вас видеть. Эти, — она кивком показала на остальных девушек, — не очень-то гостеприимная компания. Они не любят иностранцев. Их, наверное, можно понять, хотя сама я целиком за дружбу народов. На самом деле меня зовут не Джанин, а Джоан, но для этой профессии потребовалось придать моему имени немножко шарма. А тебя как зовут?

— Рени Торнтон. Надеюсь, что ею я и останусь; я не смогла бы откликаться на какое-то другое.

Джанин оказалась настоящим кладезем информации.

Январские шоу и их последствия были уже делом прошлого, и если только Леон не организует показ моделей, подобный тому, что прошел в Ла Боле, то работы будет не так много, пока он не вернется и не начнет работать над следующей коллекцией.

— Советую приносить сюда какое-нибудь вязание, — продолжала Джанин, разворачивая большое вязаное полотно, походившее на спинку свитера. — Ты можешь все это время читать, но это не принято, да и не очень приятно, если есть с кем поговорить. Выходной у нас в понедельник, но когда готовится новая коллекция, то весь график ломается, и мы работаем круглосуточно.

— Расскажи мне о работе. Что происходит в других комнатах?

— Стирают, кроят, гладят. Ты знаешь, наверное, что все модельные экземпляры создаются вручную. Их выкраивают по toile, так называется выкройка из холста; все модели первоначально делаются из toiles, и их подгоняют по фигуре, что-то исправляют. Я не стану показывать тебе цеха, там всегда полно народу, да нам и не рекомендуется бродить по дому. Все поручения выполняют ученики, они же присматривают за одеждой и приносят нам все необходимое. Мы, модели, как видишь, привилегированный класс, нежные тепличные создания, от нас требуется только носить красивые наряды и представлять их в самом выгодном свете.

— Вот здесь-то я и потерплю крах, — уныло сказала Реки. — Я… у меня не так много опыта в работе такого рода… Мне нужна будет помощь.

Джанин недоверчиво посмотрела на нее, недоумевая, как же она оказалась здесь, но чувство такта не позволило ей расспрашивать об этом.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она, — ты — любимый тип месье. Он обожает блондинок, а сейчас у нас их нет, и я уверена, что у тебя есть все необходимое для этой работы. Он уже давно пытается найти кого-нибудь взамен Туанет.

Рени заинтересовалась:

— Ты знала ее?

Джанин покачала головой.

— Это было до меня, но о ней здесь ходят легенды. Ты видела ее фотографию в салоне?

— Да. Она была очень красивая. Джанин вдруг тихо присвистнула.

— Так вот кого ты мне напоминаешь! У тебя точно такой же неземной взгляд, как и у нее.

— О, перестань, — воскликнула Рени. — Я и так чувствую себя призраком.

Но когда она произнесла эти слова, холодная дрожь пробежала по ее телу. Скорее всего для Леона она и была призраком, духом его умершей возлюбленной. Мысль ужаснула ее.

— Призрак или нет, я не знаю, но ты можешь быть спокойна за свое будущее. Готова поспорить, что когда месье вернется, он ни с кем другим и работать не будет.

Джанин с Рени вышли, чтобы где-нибудь пообедать, — в Париже перерывы были длинными. Они слегка перекусили в одном из кафе, которых на бульваре было бесчисленное множество; затем прогуливаясь дошли до Плас-д'Опера, и полюбовались затейливым зданием Оперного театра, оттуда прошли по улице Риволи, с ее крытыми галереями и магазинчиками, и наконец вышли к площади Согласия. На огромном пространстве площади терялись даже бурлящие потоки транспорта. В центре стоял египетский обелиск, и Рени сразу признала в нем собрата шпиля Клеопатры, что на набережной Темзы. Но этот, установленный в центре одной из огромнейших и красивейших площадей мира, был более впечатляющим. Они подошли к площади с северной стороны. Слева от них располагался сад Тюильри с террасами, скульптурами и круглыми прудами, а справа, сужаясь к горизонту, тянулись ровными рядами Елисейские поля, окаймленные знаменитыми каштанами и заканчиваясь Триумфальной аркой. Прямо перед ними был мост Согласия. Вокруг было множество фонтанов и скульптур — это место производило огромное впечатление простором и обилием света.

— Какое чудесное место можно обнаружить в самом центре города, — сказала Рени.

Джанин вела ее вокруг парка, к Сене. Она задержалась у одного из фонтанов.

— Вот здесь отрубили голову Людовику Шестнадцатому, — сказала она Рени.

— Неужели?

Рени была неприятно удивлена.

— В те времена это место, должно быть, выглядело иначе в тени госпожи Гильотины, — говорила Джанин. — Ты читала вашего Диккенса? Можешь себе представить, как мадам Дефарж со своими сестрами сидят на этом самом месте, где мы сейчас стоим, и вяжут, и считают при этом головы, падающие в корзины?

— Ну вот, ты все испортила.

Рени дрожала. Светило теплое апрельское солнце, и было трудно поверить в реальность тех кровавых событий, которые когда-то запятнали это чудесное место.

Они брели по Елисейским полям мимо раскинувшихся парков, в которых играли дети, посмотрели на карусели и киоски. Джанин показала Рени парк Елисейского дворца — официальной резиденции президента Франции. Они дошли до площади Рон-Пуэн, где сходились сразу шесть улиц. Ее украшали шесть фонтанов и клумбы со множеством восхитительных тюльпанов.

— Нам пора возвращаться, — сказала Джанин, посмотрев на часы.

Рени с грустью поглядела на Триумфальную арку, которая была видна прямо за Рон-Пуэн. Центральная авеню была настолько широка, что вмещала в себя шесть полос движения транспорта, места для парковки машин и кафе под открытым небом по обеим сторонам, и достигала своей высшей точки на площади д'Этуаль.

— А нам нельзя подняться наверх? — спросила Рени.

— Сейчас у нас уже нет времени. Придем сюда как-нибудь вечером, будем пить кофе на террасе и наблюдать, как течет жизнь. Но сейчас нам нужно возвращаться.

Они пересекли Рон-Пуэн, рискуя оказаться в водовороте машин, и, пройдя боковой улочкой, вышли в Сент-Оноре. Мужчины оборачивались, провожая взглядом этих двух очаровательных девушек в шикарных нарядах. Джанин предупредила Рени, чтобы та не гуляла по городу одна. Миновав фешенебельные магазины, они вернулись в салон Себастьена.