Пьяная боль - Кит Тата. Страница 50
Но в один момент он смог меня удивить так, как я думал, никогда не сможет. Он полюбил.
Не просто слащаво влюбился, пуская слюни на губастую телку, а действительно полюбил. Крепко, цепко, до невозможности и страха стать отвергнутым.
Да! В его жизни появился один единственный страх — быть отвергнутым ею.
Но теперь к этому страху примешался еще один — она может умереть. Та девушка, которая одним единственным поступком показала насколько велика ее любовь к моему друга.
Она закрыла его собой от пули.
Его — конченного подонка, которым он всегда себя считал и которым был в глазах других.
Его — человека, который думал, что нет жизни важнее его собственной. А теперь, сидя у ее кровати, он готов вырвать свое сердце, только бы она пришла в себя.
Тяжело шагая, не различая лиц врачей, поворачиваю в крыло, в котором находится палата Даши.
— Арчи где? — спрашиваю севшим голосом у молодого охранника.
— В палате, — кивает тот головой и отходит в сторону от двери.
На секунду останавливаюсь. Провожу ладонями по опухшей после нескольких бессонных ночей роже и, наконец, открываю дверь в палату.
Поднимаю взгляд и замираю на месте, чувствуя, как болезненно сжимается в груди сердце — ровно там, где я был уверен, что осталась одна только яма.
На больничной койке, в окружении многочисленных медицинских приборов и препаратов лежит Арчи, едва сдерживая рвущие его душу эмоции.
На его груди, сжимая тонкими бледными пальчиками его футболку, лежит Даша, мирно улыбаясь во сне уголками губ.
Вновь поднимаю взгляд на друга и задаю немой вопрос: очнулась?
Он лишь коротко кивает в ответ и в этот момент я вижу, как с его глаз срываются скопившиеся слезы. Арчи прячет лицо в ее волосах, полной грудью вдыхая их аромат. Осыпает голову аккуратными поцелуями, боясь разбудить спящую девушку.
Ему… им сейчас не до меня. Не до кого-либо. Им нужно время, чтобы многое друг другу сказать.
Много времени.
Искренне радуясь за друга, выхожу из палаты и тихо закрываю дверь. Прижимаюсь к ней спиной и зажмуриваю глаза.
Черт… Я был уверен, что очнувшись, она пошлет его лесом, да и сам Арчи готовился именно к такому исходу.
Но, невзирая на все то, что им пришлось пережить, они все еще вместе. Сейчас, казалось, что они вместе больше, чем когда-либо.
И я рад. Я действительно рад за друга, который, точно знаю, весь мир положит у ее ног, стоит ей только попросить.
Чертов Арчи! В очередной раз он становится для меня примером. Тем примером, который я никогда не планировал подчерпнуть от него, потому что был уверен, что любовь — это не про него.
Примером того, как нужно любить и бороться за свою женщину даже с самой смертью.
За свою любимую женщину.
Отталкиваюсь от двери и решительно направляюсь к выходу из больницы. Рана на ноге нещадно ноет, напоминая о том, что мне положен покой и минимум движений.
Пошло оно всё!
Сажусь за руль внедора и завожу движок. С ревом мотора срываюсь с места и еду туда, куда каждый день меня манит словно магнитом.
Сейчас обед выходного дня. Она должна быть дома.
Вжимаю педаль газа в пол. Срезаю путь через дворы и узкие дороги. Поворачиваю на ее улицу и глушу двигатель. Не заморачиваясь с закрытием тачки, почти бегу к подъезду. С силой сжимаю челюсти, чувствуя боль в простреленной ноге на каждой сраной ступеньке.
Плевать! Всё это потом! Сейчас есть вещи значительно важнее, чем моя боль.
Дохромав до нужной двери, звоню в звонок и сразу стучусь.
Ну же! Скорее!
Внутри квартиры слышатся торопливые шаги. Дверь распахивается и я пропадаю в омуте лазурных глаз. Это не просто озёра.
Это моё небо.
Чистое незамутненное небо. Пусть даже в данную секунду она готова прибить меня, ударив о землю.
— Саидов?! — шипит на меня Полина, стреляя молниями из светлых глаз. — Пожар, что ли?! Ты мне чуть дверь…
Не дослушав, впиваюсь в ее губы, подхватываю на руки и захожу вместе с ней в квартиру, закрывая за нами дверь.
На секунду растерявшись, она приходит в себя и брыкается в моих руках, отвесив звонкую пощечину.
— Ты охренел?! — почти рычит она и снова бьёт ладонью по лицу. — Отпусти сейчас же!
Впиваюсь в ее губы, ощущая сладкий привкус вишни, словно она только что съела ягоду.
— Прости. Слышишь меня? Прости! — шепчу ей в губы, не в силах оторваться от сладости. — Прости меня за всё то дерьмо, что я сделал. Прости, малыш!
— Денис, — отклоняется она, упираясь ладонями в плечи. — Что с тобой? Крыша поехала?
— Поехала, — киваю и снов ловлю ее губы вместе с сопротивлением. — Два года назад поехала и до сих пор не может остановиться.
— Лечиться не пробовал? — отвечает она насмешливо и тянет меня назад за волосы на затылке.
— Пробовал, — неловко киваю и усаживаю ее на комод в прихожей. Наши лица оказываются на одном уровне, отчего огонь ее светлых глаз впивается в душу ласкающим пламенем. — Без тебя каждый раз получается какая-то хуйня.
— Чем лечишь, то и получается, — сверкает она гневом и пытается спрыгнуть с комода. Удерживаю, опираясь ладонями по сторонам от ее бедер. Снова получаю обжигающую пощечину. — Отпусти меня сейчас же.
— Не отпущу.
Ловлю ее губы, за что она впивается ногтями мне в шею, грозясь придушить или вырвать глотку.
— Как же я тебя ненавижу, Саидов, — произносит она сдавленно. Из светлых озёр вот-вот готовы сорваться крупные капли.
— Ненавидь, — киваю я и приближаюсь к ней ближе. Ногти глубже впиваются в глотку. — Если ненависть — это единственное чувство, которое ты ко мне испытываешь, то пусть будет так. Лучше твоя ненависть, чем безразличие, — тянусь к наплечной кобуре и достаю из нее пистолет. Не отрывая взгляда от лазурных глаз, вкладываю холодный металл ей в ладонь. — Можешь смело пустить мне пулю в лоб, если я еще хотя бы раз посмею тебя обидеть. Хочешь сделать это сейчас? Давай. Лучше я сдохну прямо здесь и сейчас, чем уйду, не получив твоего прощения.
— Ты… ты придурок? — спрашивает она и тихий голос сходит на шепот.
— Я предпочитаю, чтобы ты называла меня балбесом.
Два бездонных океана, в которых я готов тонуть снова и снова, смотрят на меня с болью. Пистолет тихо стучит о поверхность комода, когда Полина откладывает его в сторону. По щеке бежит одинокая слеза, которую я вбираю губами вместе с тонкой кожей.
Целую. Опускаюсь ниже и захватываю горячую кожу шеи, царапая ее зубами. Полина уже не сопротивляется, но и не помогает.
Залечиваю рану на шее поцелуем и поднимаюсь выше. Захватываю подбородок, нижнюю губу, которая всё еще хранит вишневый привкус.
— Как же я тебя ненавижу, Саидов, — выдыхает она мне в губы и до крови кусает.
— А я тебя люблю, — отвечаю ей, чувствуя солоноватый вкус крови, что смешивается с ее сладостью в момент, когда она, наконец, отвечает на мой поцелуй.
Острые ногти снова впиваются в затылок, но на этот раз для того, чтобы притянуть меня ближе, а не оттолкнуть. Поля выгибается мне навстречу, прижимаясь запредельно тесно.
С шумом выпускаю воздух из легких, чувствуя каждый ее изгиб и легкую дрожь хрупкого тела в моих руках.
Углубляю поцелуй.
Тонкие пальцы с силой тянут вниз воротник куртки, снимая ее.
Помогаю.
Но и на этом моя девочка не желает останавливаться. Ухватившись за край футболки, тянет ее вверх.
Нехотя разрываю поцелуй на одну секунду, чтобы помочь ей меня раздеть.
Футболка летит на пол, а я снова впиваюсь в её губы до стука зубов. До болезненного поцелуя, которым мы передаем друг другу всю ту боль, что скопилась в нас за эти два года.
Это разговор без слов. Откровение изнывающих после долгой разлуки тел, что не приемлют абсолютно никакой преграды между ними.
Чувствую ее трепет, частое дыхание на своих губах и не понимаю, как смог когда-то от этого отказаться.
Сам. По тупости и трусости.
Идиот. Какой же я идиот.
Последние тряпки летят на пол, окончательно обнажая нас.