К далеким голубым горам - Ламур Луис. Страница 15

— Да пускай думают, что хотят, — сказал я. — А сам я ничего не признаю и ничего не отрицаю.

Когда монетка-другая попала в нужную руку, с меня сняли оковы, перевели в обиталище получше и, как выяснилось, я получил возможность выбирать пищу. Однако у меня и мысли не было задерживаться здесь надолго.

Вот-вот начнутся допросы.

— Оно вот так примерно будет, — говорил Хайатт. — Сперва они станут говорить ласково, попытаются добыть, что им нужно, без особых усилий, но если не добудут, пустят в ход силу.

Неделю я ходил по тюрьме — нос сводило от мерзкой вони, но я старался разглядеть все, что тут делается, и всех, кто тут есть, ибо помощь может прийти с самой неожиданной стороны, а я был не в том положении, чтобы отталкивать руку помощи, как ни груба она.

Мужчины и женщины были здесь перемешаны вместе, кругом бегали какие-то дети, все в самом грязном тряпье, с выпачканными руками и лицами, и самые отвратительные преступники содержались здесь вместе с несостоятельными должниками и теми, кого бросили в кутузку за ересь, что было несложным делом, если кто слишком вольно высказывался о Королеве или Церкви.

Однажды меня привели в отдельную комнату, где сидели два человека. Один — тонкий, с туго стянутыми жестокими губами и в мелко завитом парике. Он разглядывал меня с отчужденным, далеким видом.

Второй был весь квадратный, солидный, вроде бы армейский чин, если я правильно угадал, а может — капитан военного корабля.

— Вы — Барнабас Сэкетт? — спросил этот.

— Я Сэкетт, и верный йомен Англии, — добавил я. — И еще восхищенный поклонник Ее Величества.

— Таких много, — кратко ответил он. — Но перейдем к делу. Вы продали некие золотые монеты Коувени Хазлингу и другим лицам?

— Продал.

— Где вы взяли эти монеты?

Пересказ событий того дня, когда я нашел эти монеты, был делом несложным, а далее я рассказал, как, поняв, что древности могут оказаться ценными, отправился в другие места и сумел найти еще кое-что.

— Вот так быстро? И так легко?

— Повезло — счастливый случай. Один шанс из тысячи, я полагаю, хотя в Англии много мест, где находят старые монеты.

— Ваш дом стоит на болотах?

— Да.

— Вы живете невдалеке от залива Уош?

— Ну, на некотором расстоянии, я бы сказал.

— Но вы его знаете? Приходилось вам по нему плавать?

— Много раз.

— Вы знаете историю о гибели королевской сокровищницы?

Долгие часы они допрашивали меня. У человека в парике были холодные свирепые глаза, и в них не отражалось ни капли милосердия ко мне или же веры в мои рассказы.

В конце концов он вмешался в разговор.

— К чертовой матери этого лжеца, Суолли! Говорил я вам, толку из этого не будет. Говорю вам, дыба… или тиски для пальцев. Он быстренько скажет правду. У этой породы нет стойкости, чтобы выносить боль.

— А как насчет вашей породы? — грубо сказал я. — Я так думаю, у вас на боль тоже брюхо слабовато… Ладно, хватит с этим. Я вам правду сказал. Коли не желаете верить, делайте, что хотите, потому что больше мне вам сказать нечего.

Он уставился на меня, потом ударил по лицу тыльной стороной ладони. Удар был так себе, и я усмехнулся.

— Стояли бы мы тут оба со шпагами, я бы вам за это отворил кровь, — сказал я.

— Что?! Ты мне угрожаешь? Да ты!..

— Я — англичанин. Свободнорожденный. А человек, который бьет вот так заключенного, — трус, и вы, сэр, дважды трус.

— Эй! Хватит уже этого! — внезапно вскочил на ноги Суолли. — Извините, сэр Генри.

Он уставил в меня указательный палец.

— Вы! Вы скажете нам, где лежит королевское сокровище, или клянусь Господом, вас подвергнут допросу под пыткой!

— Я уже сказал вам все, что знаю. Вы даром тратите время. Да стал бы я собираться в Америку, будь у меня такое сокровище?

Суолли пристально посмотрел на меня, потом улыбнулся — губы у него были толстые, отталкивающие.

— А откуда нам знать, что вы собираетесь в Америку, а не в Испанию? Или в Италию? Мы знаем, что сокровище у вас, ибо нам донесли, что оно у вас, что вы вытащили его из Уоша в прошлом году. Это сообщение дано под присягой.

Теперь уже я уставился на него — в ужасе. Потом покачал головой.

— Это очевидная ложь. Никакого сокровища нет.

— Подумайте, — сказал Суолли спокойно. — Мы еще вернемся к этому разговору.

И с тем я был отправлен обратно в свою камеру. Я обвел взглядом эту голую комнатушку с ее койкой, побеленными стенами, с ее голой уродливостью — и в первый раз ощутил ненависть.

Какое право они имеют хватать меня и запирать? Забирать меня от всех, кого я люблю, от моих надежд на чего-то стоящее будущее — и ввергать в этот ужас?.. Но стонать и рыдать — не в моем обычае. Я никогда не жаловался — ибо кому нужны жалобщики? Если что-то нехорошо, человек должен справиться сам.

Хайатт… Надо повидать Хайатта. Я вышел из своей камеры, прекрасно понимая, что раз начались допросы, прежней свободы уже не будет, хотя многие злодеи пользуются ею как ни в чем не бывало. Меня схватят, запрут, будут держать и пытать.

Внезапно я остановился. Передо мной был Питер Таллис, он беседовал с худым, жилистым невысоким человеком, которого я уже видел прежде. Он глянул в мою сторону, но никак не показал, что знает меня. Я быстро прошел мимо, разыскивая Хайатта.

Питер говорил, словно продолжая беседу с невысоким человеком:

— Барнабас, это Фегани. В тюрьме он известен под фамилией Хант, потому что по-ирландски Фегани значит то же, что по-английски «хантер» — охотник, вроде того. Он надежный человек, он поможет. До меня дошло словечко. Если собираешься сбежать, то беги немедленно. Без задержки. Тебя скоро заберут в темницу, и либо они вышибут из тебя сокровище, либо ты умрешь. Это все в руках людей, которых ты видел.

— Мне понадобится лошадь… три лошади.

Я стоял, озираясь по сторонам, словно разыскиваю кого-то, и делал вид, что не замечаю ни его, ни Фегани. Мимо проходили другие заключенные. На другом конце большого помещения я увидел Хайатта.

— Лошади будут — в известном тебе доме, тот самом, который ты посетил однажды после театра.

Дом Темпани!

— Когда выберешься, отправляйся туда. Не теряй времени. Поезжай далеко на север, потом на запад. Королева остервенеет. Ее люди будут тебя разыскивать повсюду. И положись на Фегани.

Он прошел чуть дальше и заговорил с другим заключенным, а Фегани задержался возле меня.

— Кэйт у тебя есть? — спросил он негромко.

— Какая Кэйт?

— Отмычка, замки открывать. Она тебе понадобится. Я так думаю, к ночи они на тебя наденут браслеты.

Воровского жаргона я не понимал. Увидев мой тупой взгляд, он пояснил:

— Браслеты — железо, оковы, кандалы. — На лице у него промелькнуло отвращение. — Ты что, вообще ничего не знаешь?…

Впрочем, отмычку он пообещал принести.

Что бы ни случилось, отсюда надо убраться. Вонь на главном этаже была просто омерзительная. Я вернулся к себе в камеру.

Оказавшись внутри, я поднял глаза к окну. Высоко, в шести футах от пола, больше четырех футов в ширину, слегка закругленное сверху, оно было зарешечено железными прутьями. Расстояние между ними было по крайней мере шесть дюймов, их по горизонтали пересекали еще два стержня.

В камере у меня была койка и скамья — да еще деревянное ведро. Скамья тяжелая, еле сдвинешь с места, а уж быстро прибрать обратно — и думать нечего, так что я перевернул вверх дном ведро и встал на него, чтобы получше разглядеть решетку.

Прутья были заделаны в камень, но я с удовлетворением отметил, что с наружной стороны камень изрядно выветрился от непогоды. Выглянув наружу, я обнаружил под окном стену. Если я смогу спуститься на нее…

Меня предупредили приближающиеся шаги. Я соскочил на пол и убрал на место ведро. К шагам прибавился лязг железа, дверь открылась — но я к этому времени уже сидел на койке.

Появился тюремщик, вслед за ним Фегани — он помогал нести кандалы.

Тюремщик улыбался во весь рот. Зубы у него были поломанные и желтые.