К далеким голубым горам - Ламур Луис. Страница 7

* * *

Мой отец часто рассказывал мне о королях и людях, о правительствах и битвах, об управлении народом.

«Король должен думать не только о нынешнем дне, — не раз говорил он, — но и о завтрашнем и послезавтрашнем. Издавая новый закон, он должен понимать, какие будут последствия. Более того, он должен всегда думать о своих преемниках.

Генрих Восьмой очень ясно видел всех врагов, какие имелись у Англии, и четко понимал, что за ним должна последовать твердая рука. Мы — маленький остров в штормовом море, а у такого народа найдется много врагов. Король Генрих понимал: нам нужна сила, чтобы выстоять в одиночку, и по мере того, как проходили годы, а наследника у него так и не появилось, начинал опасаться, что все его труды пойдут насмарку.

Он женился снова и снова, появлялись дети, но ни один сын так и не выжил. Да, конечно, была Елизавета, дочь Анны… Была у него Елизавета, но он не верил в способность женщины устоять против бурь, которые будут обрушиваться на Англию. Хватало у Генриха и других женщин — на этих ему не надо было жениться. Он хотел сына, наследника, который смог бы сидеть на английском троне, сочетая мудрость и силу. Генрих умер, так и не узнав, кого он произвел на свет в лице Елизаветы».

Питер Таллис повторял многое из того, что говорил мой отец, мы немало толковали вместе в те дни, перед первым моим путешествием в Америку. Теперь я хочу повидаться с ним снова.

Мы вернулись в свою комнату дожидаться Питера. Пока мы лежали, полусонные, до моего слуха донеслись негромкие звуки из комнаты над нами, как будто кто-то двигался бесшумно, не желая быть услышанным. Еще было очень рано, в такой час любой старается двигаться потише, дабы не разбудить соседей, которым хочется еще поспать. Но я продолжал прислушиваться, и постепенно ухо мое привыкло к естественным скрипам и шорохам старого дома и легко отличало их от других звуков, как ни тихи они были.

Наверху тихо закрылась дверь, слабый скрип ступеней доложил, что кто-то спускается по лестнице.

Мэг вернулась в свою комнату по другую сторону коридора. Тот — не знаю кто, неизвестный, — тихо прошел по коридору к нашей двери и застыл, прислушиваясь. Я различал его дыхание, мне хотелось вскочить и резко распахнуть дверь, но я сдержался и продолжал лежать очень спокойно.

Через некоторое время его шаги удалились по коридору в обратную сторону, и я услышал, как сперва открылась, а потом закрылась наружная дверь.

Я немедленно вскочил на ноги. Том открыл глаза, я объяснил, в чем дело.

— Не нравится мне это, — заключил я. — Он, возможно, шпион.

Я поднялся, пристегнул к поясу шпагу и, перейдя через коридор, постучал в комнату Мэг. Она открыла.

— Мэг, передай Питеру, чтобы нашел нас в таверне «Вид на Уитби». Этот Конрад Польц меня беспокоит. Мы будем в «Уитби», как пробьет одиннадцать, и подождем там в течение часа. Не больше. Если Питер не найдет нас там или не сможет прийти к назначенному часу, тогда пусть поищет в «Гроздьях». Мы там задержимся. А потом нам придется отправиться на корабль.

Мы торопливо прошли в конюшню — но моя лошадь исчезла!

Нам хватило одного взгляда. Развернувшись на месте, мы вышли за ворота. Я быстрым шагом направился к реке.

— Если у тебя на уме лодка, так он уж об этом позаботился, не сомневайся, — предупредил Том.

— Тогда двинули вверх вдоль реки, и быстро.

Ныряя в извилистые переулки и проходы, мы торопливо пробирались между домами и через скотные дворы, каких в Лондоне имелось немало. И внезапно оказались перед старой таверной, где я впервые повстречал Джереми Ринга.

Какой-то человек вел по двору лошадь к поильной колоде, и я сразу узнал в нем одного из той шумной компании, которая выпивала вместе с Джереми Рингом в тот вечер, когда мы с ним встретились в первый раз.

— Ты меня помнишь?

Он усмехнулся на одну сторону:

— Вспомню, если нужда будет, но так же легко могу и забыть.

— Вот и ладно. Помни достаточно долго, чтобы сказать, где тут взять лодку, а потом забудь, что вообще видел меня когда-нибудь.

— У меня есть лодка у старого причала внизу, но я не хотел бы ее потерять.

— Знаешь «Гроздья»?

— Ага.

— Вот там ты найдешь свою лодку, надежно привязанную, когда нам она больше не будет нужна. А пока что мне очень обидно думать, что ты можешь зайти в «Гроздья» и не выпить там ни капли. На, — я положил ему на ладонь монету, — потрать вот это — или часть.

— Как там Джереми? Мы тут без него скучаем.

— Мы с ним плавали вместе, он меня ждет на корабле. Скоро собираемся в новое плавание.

— Да ну! Я и сам об этом подумывал.

— Так подумай еще малость, и если соберешься в Землю Рэли, поспрашивай обо мне потихоньку. Там — новая страна, где нет ни лордов, ни егерей, а воздух пахнет свободой. Просторная страна, где человеку хватит места двигаться и дышать.

— А дикари?

— Их мало, а земли много. Хлеба они почти не выращивают, живут больше охотой. Я думаю, мы с ними сможем ужиться, — по крайней мере те, кого я встречал, были люди неплохие, хоть они и любят тропу войны.

— Здесь я на каждом шагу знаю, чего ожидать и куда поворачивать.

— Конечно, зато там нет ни армейских, ни флотских вербовщиков — и ни одной долговой тюрьмы.

— Дай время, — угрюмо сказал он, — и появится у них и то, и другое.

— Вполне возможно — только я думаю, что нет. У тех, кто отправляется за море, мозги устроены по-другому. Хватит там и ругани, и драк, они ведь всего только люди, а не ангелы, но начинать на пустом месте лучше с такой компанией…

Оказавшись в лодке, мы вовсю налегли на весла, торопясь в «Уитби», но старались держаться поближе к берегу, где нас не так легко будет заметить. Меня ждал мой корабль и мне не терпелось добраться до него и снова оказаться на его палубе.

— Мы должны уплыть в Америку, Том, чтобы выковать там новую страну, ты, я и другие люди вроде нас с тобой.

— Вроде меня?

— А почему нет, Том Уоткинс? Почему бы и нет, в самом деле? Там ни для кого нет привилегий, и давай постараемся, чтобы и не было. Ты — человек, Том Уоткинс, мужчина, ты повидал жизнь. Ты ошибался, как и любой из нас, но мы знаем, что правильно и что справедливо. Земля там свежая, широко открытая для таких, как мы с тобой, и если мы начнем повторять там старые ошибки, то вина будет только наша. А если будем ясно видеть все вокруг, то сможем построить что-то новое.

— Я человек простой, Барнабас. Я о таких вещах никогда не раздумывал. Это занятие для тех, кто получше меня…

— Получше? А кто лучше, если он сам не сделал себя таким? Ты можешь быть одним из тех, для кого сочиняют законы, если пожелаешь, но можешь и сам стать сочинителем законов.

— Да ну, я и читать-то не умею, Барнабас. Неученый я.

— Зато ты повидал жизнь, Том! Сам делал хорошее и плохое, видел, как другие делают точно так же. Ты знаешь, что уважаешь, а что нет, так что остается тебе только сравнить каждый закон, каждую мысль с тем, что ты знаешь, решить, какая жизнь тебе придется по вкусу, а потом поработать, дабы сделать ее такой.

— Землей завладеют большие господа. Ходят разговоры, что королева подарит им тамошние земли.

— Не видел ты тех земель, Том. Это тебе не крохотный остров, ограниченный морем, это огромная земля, уходящая далеко на запад. Если тебе не понравится, что там начнут делать лорды, сможешь уйти на запад, но стоит тебе один раз вдохнуть воздух Америки, и ты больше не станешь тревожиться из-за больших господ. Англия и сама изменится, но в первую очередь она изменит жизнь там, где страна новая…

Мы снова налегли на весла — времени на долгие беседы у нас не было, да и мне, по правде говоря, лучше было подумать сейчас о том, что не имело касательства ни к королям, ни к лордам, ни к свободному воздуху новой страны. Сперва нужно было угадать, кто преследует меня и почему ордер королевы на мой арест все еще в силе. Куда проще получить ордер, показав под присягой, что человек виноват, чем отменить уже выданный, а это может быть именно тот ордер, которого добился Дженестер, мой давний враг. Но чутье подсказывало, что должна быть другая причина, о которой я просто ничего не знаю.