Ядовитая, или Хозяйка Черной Пустоши (СИ) - Хаард Дара. Страница 2

Глава 1

Странное состояние, словно дремлешь и не можешь проснуться, но продолжалось оно недолго. Понемногу слуха коснулись голоса, а с ними пришла боль. Она возникала чуть ниже правого виска и растекалась по окружности черепа, норовя лишить меня только что появившегося осознания.

‒ Как думаешь, оклемается?

Словно сквозь стены доносятся еле слышные голоса.

‒ Авось не сдохнет, ‒ второй голос скрипучий, злой. На кого можно так злиться, так ненавидеть, что желать смерти? Хотелось открыть глаза и посмотреть.

‒ Жалко, красивая ба.

‒ Иди отсюда, жалко ей, ‒ старушечий голос смягчился, ‒ от Нечистого красота та, злая, брысь, я сказала.

Мне хотелось вздохнуть поглубже, но воздуха не хватало, и тут я поняла, что могу открыть глаза. Темный тканый потолок, в который я уставилась взглядом, мне ничего не говорил. Где это я? Потом накатила паника, что я не помню, кто я. Стало страшно, как это, не помнить главное. В голове прострелило болью, я стиснула зубы, но стон не сдержала.

‒ Гляди, ба очнулась.

‒ Вот тварья душа, вернулась-таки, зови Гария, пусть сам с ней говорит.

Голоса добавляли боли в мою голову. Зато я вспомнила, кто я, меня Надя зовут, Ненашева Надежда. Как же хорошо знать, кто ты. Только где я оказалась, вопрос все же остался. Попыталась повернуть голову, чтобы увидеть хоть что-то, кроме закопченного потолка, но голова не поворачивалась, а от усилий опять прострелило болью.

‒ Лежите госпожа, не шевелитесь, — ‒ голос старухи теперь был нейтрален, ‒ с райта вы упали, головой повредились.

Я постаралась осмыслить, что она мне сказала, и не могла. Какая райта? Какая госпожа? Я Надя Ненашева, никогда госпожой не была, скорее сама вечно кому-то прислуживала, мужу, сверкровке, детям… Стоило вспомнить свою жизнь, как боль усилилась. Я точно не могу быть госпожой. Из простой семьи, и сама тоже недалеко ушла. Сначала детей растила, последние годы работала на двух работах, продавщица в небольшом ларьке, да уборщица в роскошном офисе. Пенсию зарабатывала. Как на пенсию вышла, решила все, баста. Буду жить на даче, чтобы никому из детей не мешать, да спокойно доживать свой век. Дача у нас хорошая и зимой можно жить, главное — дров заготовить. А денег мне много не надо, половину продуктов сама выращиваю, а на остальное моей пенсии хватит.

Теперь вопрос, «где я?» стоял прямо ребром, если бы не головная боль, я бы так и спросила у старухи, но попытка что-то сказать провалилась. Из горла слышны были только хрипы, а подняться я вообще не могла.

‒ Госпожа! Госпожа! ‒ раздался рядом еще один старческий голос, теперь уже мужской, немного надтреснутый, словно мужчина болеет. ‒ Вы вернулись, госпожа, сам «Небесный» услышал наши молитвы. Чего стоишь злыдня, ‒ теперь уже шепот, ‒ быстро бульона сюда и лекаря позови, я, что ему зря столько золота отдал.

Мои мысли путались, кружилась голова, не давая мне сосредоточить взгляд на матерчатом потолке. Через какое-то время губ коснулась глиняная кружка, и в пищевод покатился наваристый несоленый бульон. После него сразу захотелось спать, мои уши еще слышали какое-то бормотание, призывающее небесного, но тихо словно назойливое жужжание комара.

Зато мне стало полегче, ушла муть из головы, и я наконец-то смогла связно мыслить. А собственно, что случилось? Неужели я умерла? Вот, не зря левую сторону тянуло да в ушах звон стоял. Я не чувствовала тела, лишь сознание, но такое кристально чистое, что вспоминалась вся моя невеселая жизнь, с детского сада.

Отец у меня был пьющий, ну как пьющий, как зарплата, так и уходил на неделю в запой. Помню эти дни как мое беспросветное горе. Отец кричал на мать, бил посуду, но проходила неделя, и вновь в наш мирок возвращалась тишина. Родители ходили на работу, а я в садик, где украдкой прятала в карманы студенистую манку и потом вываливала ее в горшок. Нянька сначала не понимала, что это, а потом доложила воспитательнице, и мне сделали строгий выговор, помню, мама покачала головой и сказала:

‒ Не нравится, но ты терпи, Надюша.

Мне кажется, так вся моя жизнь и прошла в этом терпении. Я рано вышла замуж, любовь! Это такое чувство, которое не поддается рациональному объяснению, сколько веков все его разбирают, а так не пришли к пониманию, чего эта любовь мозги отключает.

Замуж я вышла по любви в восемнадцать лет. Помню, как плакала мама, веселился отец, как всегда, напившись в зюзю. В нашей районной столовке, где работала мамина подруга, украсили зал, поставили столы буковой п. На ковре за спиной два лебедя выложенные ватой держат два кольца. Я помню, как нам кричали горько и как мой муж, уже немного выпивший, краснолицый, вытирал мокрые руки о пиджак, прежде чем меня обнять. Я не знаю, почему запомнила именно это. В то время он казался мне неземным красавцем, а его поцелуи были слаще меда, хоть и отдавали сигаретами да перегаром.

Потом началась простая жизнь… жили сначала со свёкрами, своей квартиры не было. Свёкры, люди простые, мать работала на птицефабрике, отец всю жизнь на заводе, и мужа моего, его отец на завод пристроил. Я же без образования сидела дома и сначала даже не задумывалась, что превратилась в настоящую служанку.

Это сейчас мне с высоты своих лет видно, как обижали меня чужие, по сути, люди и как я старалась им угодить, лишь бы любимый мною гордился. А любимый гулял с друзьями по пивнушкам и дома появлялся, чтобы выполнить супружеский долг. Почти сразу я забеременела, и вот тут словно с глаз моих пелена упала. Упала да не могла я в то время бросить все и уйти. У матери я не одна была, еще двое брат и сестра, и идти к ним в двухкомнатную квартирку было стыдно. Любовь еще тлела в моем сердце, но уже не была слепа. Не хочется вспоминать все, что пережила, пока мы получили свою квартиру, одна радость успели получить ее перед самой перестройкой. Своя двухкомнатная хрущевка, родная.

Детей было уже двое и я, отправив их в садик, пошла работать на птицефабрику, куда по блату устроила меня свекровь. С работой было туго, а там хоть зарплату курями отдавали, да яйцом, тем и выживали. Мужа с работы выгнали за пьянство, он сидел на моей шее, но одна радость, руки не распускал. Пил тихо за гаражами и там же спал. Однажды зимой я не пошла его искать, как всегда, заснула, а утром узнала, что он замерз. По сути, он был уже почти чужим мне человеком, но я все равно рыдала на его могиле, оплакивая свою молодость и несбывшиеся мечты о счастье.

А потом я просто жила, отдавала всю себя детям, работала на двух работах, чтобы у них все было, головы не поднимала. Пока однажды не поняла, что все, жизнь-то закончилась. Дача, редкие встречи с детьми, которые стеснялись простую мать, я в то время уже ушла с фабрики на работу полегче, как мне казалось.

Сыну освободила квартиру, дочери, помогала платить ипотеку, снабжая их продуктами, и все равно была не такой, какой они хотели меня видеть. Больно это осознавать, но я уже смирилась, что жизнь прошла, так хоть детям помогу. Дача у нас была хорошая, от свёкров досталась, там я и жила, благо и магазинчик рядом был, и автобусы всегда ходили.

Там я и умерла, раз странное слышу.

‒ Внемли мне, Небесный отец наш, защити от Нечистого, спаси душу дочери твоей ами Анадеи Сахрами, пусть очистится разум ее и пребудет с ней сила твоя, ‒ голос мужской. ‒ Не дай НАМ умереть, отец наш Небесный, смилуйся…

Странная молитва, она словно утягивала меня в темноту сна, отключая сознание.

Второй раз я проснулась без боли. Оказывается, так приятно, когда ничего не болит и мысли не путаются. Села на своем ложе и оглянулась. Это была длинная палатка или повозка, что больше всего вероятно. Широкая повозка, потому что моя кровать была расположена в самом конце в ширину. Мягкий матрас, я потрогала рукой материал тонкой простыни, который очень похож на шелк, с роскошным узором. Покупала я себе как-то шелковый пеньюар, дорогущий, подержала его в шкафу и отдала дочери.