Долгая дорога домой - Бриерли Сару. Страница 10

В глубине хижины было устроено ложе из соломы – на нем мне было уютно, и я чувствовал себя счастливым, почти как дома. Железнодорожник сказал, что знает того, кто мог бы мне помочь, и на следующий день сообщил, что договорился с этим человеком о встрече. Я испытал невероятное облегчение: стало казаться, что все происшедшее со мной – всего лишь страшный сон. Скоро я буду дома. Целый день я провел в хижине один – мужчины ушли на работу – в ожидании своего спасителя.

Как и было обещано, на следующий день пришел человек, он также говорил на простом, понятном мне языке. На нем был безупречный костюм, он засмеялся, когда я пальцем указал на его выдающиеся усы и сказал: «Капил Дев», имея в виду капитана индийской команды по крикету, – он показался мне похожим на него. Он присел рядом со мной и попросил:

– Иди-ка сюда и расскажи мне, откуда ты.

Я выполнил его просьбу, рассказал, что со мной произошло. Он жаждал знать мельчайшие подробности о моем родном городке, чтобы суметь помочь мне найти его. Я старался изо всех сил, а он лег на постель и заставил меня лечь рядом.

За время моего путешествия меня подстерегало много удач, но и не меньше неудач. Я принимал и правильные, и неправильные решения. Мои инстинкты не всегда были хорошо развиты, но за недели жизни на улице они обострились, и я научился ощущать опасность и сознательно или подсознательно реагировать на нее. Если хочешь выжить, приходится полагаться на свое чутье. Наверное, любой пятилетний малыш почувствовал бы себя неловко, лежа на кровати рядом с посторонним мужчиной. Далее не последовало ничего предосудительного, он и пальцем меня не тронул, но, несмотря на его многообещающие заверения в том, что мне помогут найти дом, я понимал: что-то здесь не так. А еще я понимал, что не должен показывать, что не доверяю ему, и что следует ему подыграть. Пока он обещал, что завтра мы вдвоем пойдем в одно известное ему место и он попытается отправить меня домой, я кивал и соглашался. В то же время я чувствовал, что нельзя связываться с этим человеком, что нужно найти способ убежать.

Вечером я вымыл посуду в старом помятом тазу в углу у двери, как делал и предыдущие два вечера. Рабочие, как обычно, принялись за чай, а потом закурили и отвлеклись на свои разговоры и шутки. Мой час пробил. Я выбрал подходящий момент и выскочил за дверь. Бежал что есть мочи, как будто от этого зависела моя жизнь, что, как я теперь понимаю, было недалеко от истины. Я надеялся, что мой поступок застал их врасплох, что мне удалось оторваться от них и меня не догонят. И я несся в ночь вдоль железнодорожного полотна, по незнакомым улицам, понятия не имея куда, с одной-единственной мыслью: убежать как можно дальше!

Я быстро выдохся и, оказавшись на многолюдной улице, перевел дух – может быть, они даже внимания не обратили, что я сбежал, а если и обратили, уж точно не стали бы за мной так далеко бежать. И тут я услышал, как кто-то сзади, совсем близко, окликнул меня по имени. Меня словно током пронзило. Я мгновенно пригнулся, хотя и так был намного ниже всех снующих мимо людей, и направился в самую многолюдную часть этой узкой улочки, к шумным палаткам, выстроившимся вдоль тротуара, в которых продавали еду. Я оглянулся и заметил двух мужчин, которые, похоже, преследовали меня – мрачные, с суровыми лицами, они постоянно оглядывались и шагали очень быстро. Я узнал в одном из них железнодорожника, с которым познакомился вначале, но он уже мало походил на доброго человека, приютившего меня у себя. Я поспешил от них прочь, но на улицах скоро стало настолько многолюдно, что быстро передвигаться я не мог, и почувствовал, что преследователи меня настигают. Нужно было прятаться. Я разглядел небольшой проход между двумя зданиями и, юркнув туда, стал пробираться до тех пор, пока не наткнулся на выступающую из стены канализационную трубу, из которой капала вода. Труба была достаточно большой, чтобы я мог там спрятаться. Я на четвереньках забрался в трубу и стал пятиться, чтобы меня невозможно было разглядеть снаружи. Я не обращал внимания ни на паутину, ни на вонючую воду, текущую по рукам. Больше, чем темной трубы, я боялся того, что осталось снаружи. Если меня здесь обнаружат, бежать будет некуда.

Я слышал, как один из преследователей разговаривал с торговцем фруктами, чья палатка находилась рядом с тем местом, где я прятался. Я даже с ужасом вспоминаю, как хотел выглянуть наружу как раз в тот момент, когда железнодорожник сам заглянул в отверстие трубы, пристально всматриваясь в темноту. На мгновение мне показалось, что его взгляд остановился на мне, но после заминки он двинулся дальше. Неужели меня едва не обнаружили? Неужели я видел того, кто меня приютил? Теперь я в этом не уверен, но эта сцена крепко врезалась мне в память, наверное, из-за ужаса перед предательством – я ведь доверился этому человеку, не сомневался, что он мне поможет, а вместо этого теперь земля горела у меня под ногами. Никогда не забуду ужаса, который пережил тогда.

Я еще какое-то время посидел в трубе, пока не убедился, что оба преследователя ушли, потом незаметно выскользнул из нее и стал пробираться по самым темным улочкам и переулкам. Я был убит горем: мои надежды рухнули, но, с другой стороны, испытывал невероятное облегчение, ведь мне удалось сбежать. По крайней мере инстинкт самосохранения меня не подвел. В каком-то смысле я черпал силы в том, что смог сам о себе позаботиться.

4. Спасение

Я так боялся, что меня опять обнаружат железнодорожник и его приятель, что не решился оставаться рядом с вокзалом. Не считая единичных вылазок на соседние улочки, я все еще опасался отходить далеко от того места, где я оказался, впервые приехав в этот город. Но сейчас уйти меня вынуждали обстоятельства. Я решил первый раз перейти на тот берег реки.

Тротуары по обе стороны длинного моста были так же многолюдны, как и железнодорожные платформы на станции, но здесь толпа была более пестрой. Большинство просто куда-то спешили, в одиночестве или в компании, с очень озабоченным видом, но были и те, кто просто бродил по мосту, как будто они здесь и жили, над водой. Приходилось лавировать между семьями, неспешно идущими сплоченными группами, и людьми, несущими на головах огромные тюки товаров. Проходил мимо нищих и калек, просящих подаяние, безруких, безногих или одноглазых; у некоторых лица были изъедены болезнью, все умоляли бросить им в металлическую миску рупию или немного еды. Дорогу посередине моста наводнял разнообразный транспорт, включая рикш и повозки, запряженные волами, здесь даже бродили отбившиеся от стада коровы. Количество людей ошеломило меня. Я пробирался, как мог, через толпу и, оказавшись на другом берегу, тут же свернул с основной дороги.

Теперь, в более спокойной обстановке, я бесцельно бродил по лабиринту улиц и переулков, озираясь в расчете на помощь и сторонясь того, что могло причинить неприятности. Из-за железнодорожника стало труднее отличать одно от другого. И, несмотря на то что из-за его предательства я стал доверять своему чутью на опасность, я понял, что сам я долго на улице не выживу – опасностей было слишком много, предвидеть все было невозможно. Я стал подозрительно относиться к людям – если они не были ко мне равнодушны, то хотели причинить вред, – но все равно мне было необходимо найти того, кто искренне готов был мне помочь, как тот бездомный у реки. Я хотел не только держаться от людей подальше, но и выбраться отсюда. А это значило, что мне нужно быть настороже. Все то время, что я провел на улице, осторожность боролась в моей душе с желанием спастись.

Я начал идти на сближение с людьми. Как-то раз, шагая по одной из улиц, я встретил своего сверстника, который разговаривал сам с собой или обращался ко всему окружающему миру. Когда он заметил мой интерес, поздоровался, и мы, немного робея, поболтали. Создалось впечатление, что он знает больше слов, чем я, говорит почти как взрослый – наверное, он учился в школе. Он по-дружески отнесся ко мне, и мы немного поиграли на улице. Потом он сказал, что я могу пойти к нему в гости. Я настороженно последовал за новым приятелем.