Тёмный секрет успеха - Иванова Анна. Страница 5

– Мне нужен справочник по ядам, – сказала я, поймав ее взгляд.

– Какого-нибудь конкретного автора, или…

– Просто хороший справочник.

– Они все хорошие, – подняла брови библиотекарша.

Я промолчала. Она встала и снова скрылась за стеллажами. Во мне дозревала уверенность, что она обиделась и больше не вернется, когда женщина вышла с книгой. Не успела я протянуть руку, как библиотекарша прижала книгу к груди и, сощурившись, спросила:

– Ваша фамилия?

– Зеленова, – назвала я Лилькину фамилию. Подруга постоянно брала учебники по химии. Одним больше, одним меньше – никто и не заметит. В моем списке книг этот справочник выглядел бы подозрительно.

– Лидия? – уточнила библиотекарша, открывая Лилькину карточку.

– Лилия.

– У вас есть что-нибудь на руках?

Что она имеет в виду? Деньги? Яд? Библиотекарша посмотрела сначала в карточку, а затем на меня. Я тут же сообразила, о чем речь.

– Да, у меня задачник по химии для абитуриентов, справочник по металлам, – вспомнила я перечень внешкольных учебников подруги, – англо-русский словарь…

– Вот ваши яды, – перебила библиотекарша. – Распишитесь. Залог – триста рублей.

Она протянула мне книгу и формуляр. Я достала из кошелька деньги. Если объявление на двери обмануло и завтра здесь не короткий день, а выходной, Лилька останется без подарка на Восьмое марта. Пока библиотекарша проверяла на свет лампы сторублевые купюры, я аккуратно выводила Лилькину подпись. В детстве она скопировала часть моего автографа, поэтому, когда библиотекарша отложила деньги, я легко чиркнула последнюю закорючку. Предупреждение о том, что каждый просроченный день стоит денег, застало меня уже в дверях.

Дома отец, как обычно, смотрел телевизор. На столе перед ним стоял поддон от вчерашнего торта с разрезанным поперек батоном и варенье в банке из-под томатной пасты. Папа не выбрасывал упаковки, которые мог использовать в быту, потому что не любил тратить деньги на то, что, по его словам, рано или поздно придется выкинуть. Вместо туалетной бумаги мне приходилось использовать газеты, а воду в унитазе спускать дважды – в бачок он клал кирпич, поэтому с первого раза ее не хватало. Из душа я частенько выходила намыленной, потому что отец перекрывал воду, если считал, что я слишком долго моюсь. Единственное, на что он не жалел денег – это телевизор. Папа называл его окном в мир, благодаря которому можно путешествовать, не вставая с дивана, а окна он любил большие.

Вместо того чтобы обернуться, папа сделал звук громче. Сняв сапоги, я прошла к себе в комнату. С утра здесь ничего не изменилось: та же старая мебель, собранная из разных гарнитуров; те же выцветшие обои; те же розовые шторы и покрывало – единственные выбранные мной предметы интерьера. Так и должна выглядеть комната, в которую я возвращаюсь каждый вечер. Тогда почему я удивилась, увидев все как было? Книги возвышались горой на столе, косметика разметалась по трельяжу, коллекция подаренных Лилькой плюшевых зайцев кучей малой накинулась на комод. Все вещи оставались на своих местах, и даже потолок не поменялся с полом. Значит, не все так страшно, и я могу сесть и спросить себя: зачем мне понадобился яд?

Не найдя ответа, я вытащила из сумки сверток с порошком и справочник. Пролистала книгу до страницы с нужным описанием: «Белый кристаллический порошок. Без запаха, вкуса, сильный яд. Растворим в воде, растворах щелочей, спирте, бензоле, ацетоне. Даже при воздействии минимальных доз наблюдается головокружение, головная боль, бледность, тошнота, упадок сил. Тяжелые случаи отравления характеризуются бессознательным состоянием, затруднением дыхания, скорым, едва ощутимым пульсом, холодным потом, нередко судорогами. Хорошо всасывается в ЖKT. Равномерно распределяется в крови. Легко проникает в клетки, где блокирует ферменты тканевого дыхания, в результате чего усвоение тканями кислорода, переносимого кровью, становится невозможным и организм погибает от внутритканевой гипоксии».

Комната поплыла перед глазами. Сердце вздрогнуло и остановилось. Я с трудом заставила себя вдохнуть и медленно, как из сдувающегося шарика, выпустила из легких воздух. Привычный процесс дыхания показался мне слишком сложным, почти невыполнимым. Я снова и снова повторяла вдох и выдох, как ребенок, тренирующий шаг за шагом. Убедившись, наконец, что могу дышать, я закрыла глаза и опустилась на подушку. Смерть слишком страшна, чтобы просить ее о помощи. Мне придется смириться со своим поражением и жить так же, как мои родители. Я слишком трусливая, чтобы добиться своего любой ценой. Я слишком слабая, чтобы убить человека.

Меня разбудил стук в дверь. В спальне все еще горел свет, но за окном уже светило солнце. Я вскочила с кровати. Прижав к груди книгу и сверток с порошком, заметалась по комнате.

– Алиса! – послышался бодрый голос отца. – Выгляни в окошко!

Я отпрыгнула в противоположный угол.

– Видишь, кто там стоит?

Медленно, по стеночке, я пробралась к окну. Снаружи никого не было.

– Это Восьмое марта к тебе пришло, Международный женский день. Открывай, будем праздновать!

Восьмое марта! Надо же о таком забыть.

– Секунду!

Несмотря на мою просьбу, дверная ручка начала поворачиваться. Выдвинув верхний ящик комода, я бросила туда справочник и яд. Прикрыла их нижним бельем и едва успела захлопнуть ящик, как дверь распахнулась. В комнату вошел отец.

– Где наша юная женщина?

Я повернулась к папе и, прижавшись бедром к комоду, улыбнулась.

– Смотри, что я тебе купил, – протянул желтый целлофановый пакет он.

Только мой отец мог упаковать подарок в пакет из универсама. Не надеясь на что-либо лучше коробки конфет, я заглянула внутрь. В пакете лежала сиреневая, прошитая блестящими нитками ткань.

– Какая красота…

Подхватив за плечики двумя пальцами, я аккуратно вытащила платье из пакета. Испугавшись, что тончайшая кружевная вставка на груди вот-вот порвется, присела на кровать и положила подарок на колени.

– Надень его и носи весь день, – сказал папа. – Скорее всего, это последнее Восьмое марта, которое ты празднуешь дома. Скоро ты станешь взрослой женщиной, и поздравлять тебя с утра будет кто-то другой. Будь самой красивой, порадуй старика.

Я уронила платье. Не сдерживая слез, бросилась отцу на шею. Этим намеком он сделал мне гораздо более ценный подарок, чем вся одежда мира. Следующее Восьмое марта я отпраздную далеко от дома – в Москве, в МГУ. Отец, как и его подарок, внутри оказался гораздо лучше, чем выглядел снаружи.

Папа вышел, а я начала собирать по всей комнате аксессуары. Платье не нуждалось в примерке: я часами простаивала возле витрины универмага, любуясь его сиянием, десятки раз уединялась с ним в примерочной и давно продумала, с чем буду носить, когда – именно когда, а не если – его заполучу. Я не какая-нибудь барахольщица, в моем шкафу не так уж много одежды. Вещи я покупаю не по указке модных журналов, а отталкиваясь от впечатления, которое хочу произвести. Это платье стало для меня символом той девушки, которой я мечтаю стать. Благодаря строгому покрою, оно подошло бы студентке самого престижного университета страны, а блестки и тончайшее кружево помогли бы сохранить легкость, смягчить официальный стиль.

Нарядившись, я первым делом отправилась в библиотеку и сдала справочник по ядам. Какое затмение нашло на мой разум? Как только мысль об убийстве сумела прокрасться в мою голову? Страшно представить, что могло случиться, не засни я вчера так рано. Отец, наверно, просидел голодным весь вечер. Слава Богу, он не надумал меня разбудить. Перед глазами встала картина задыхающегося папы, его большого, ослабленного сигаретами, алкоголем и жирной едой тела, бьющегося в конвульсиях. В груди защемило от жалости. Я закрыла лицо ладонями и потрясла головой, стараясь отогнать ужасающее видение. День прогуляла с одноклассницами, стараясь не вспоминать о яде. К вечеру девочки разошлись по домам. Лилькины родители пригласили меня пойти с ними на спектакль, но деньги, которые я заработала, занимаясь с пятиклашками английским, уже закончились. Поэтому, как и обещала папе, я вернулась домой к семи. Еле протиснувшись в дверь с горой бесполезных подарков, я услышала незнакомый голос: