Преданная (СИ) - Акулова Мария. Страница 15

Супер. Даже чуть приятно.

– Я уберу и…

– Ты мне сказать что-то пришла, Юль? Или отпроситься? – перебив, даю ей шанс. Зачем – и сам не знаю. Но за покаянием следует прощение. За предательством – наказание. Я бы предпочел, чтобы она покаялась.

Жду ответа, находясь в неповторимо спокойном состоянии. Не жду ничего. И не надеюсь. В конце концов, чего мне девочку жалеть? Посторонняя. Одна из кучи. Не лучшая, судя по принятым жизненным решениям.

Колеблется. Краснеет сильнее. Сглатывает:

– Отпроситься...

Ну нет, так нет.

– Иди, – отправляю, отрываясь от лица. Смотрю на уродскую картину. Ее возвращение кажется даже отчасти символичным. Я поверил в перемены к лучшему. Но хуй мне, а не перемены.

Несколько секунд Юля так и стоит в замешательстве. Ясно, почему. Не ожидала такого отношения. Не привыкла.

Сложит ли два плюс два – в моменте похуй. Скорее всего нет.

– Хорошего вечера, Вячеслав Евгеньевич, – могла бы не прощаться, но она произносит тихо и выходит, а я в ответ ничего не желаю.

Собирается Юля быстро. В принципе, я еще могу догнать и проводить с почестями. Раз и навсегда.

Еще могу проследить.

Еще могу посомневаться.

Еще могу со Смолиным и ко напрямую поговорить.

Вариантов, в реальности, просто масса. Но я сижу и палю картину.

Наружная дверь тихо хлопает. Я снова смотрю на свою.

Нет. Хули.

Вам нравятся взрослые игры, Юлия Александровна?

Поздравляю, теперь вы в ним участвуете со всеми на равных.

Глава 9

Глава 9

Юля

На улице ужасная жара. Бывают дни, когда термометр показывает сорок. Но весь ад я пропускаю на работе. И здесь… Прохладно.

Может быть даже слишком. Временами кончики пальцев подмерзают, но я не жалуюсь. Неуместно. Да и интуитивно чувствую, что лишний раз привлекать к себе внимание не стоит.

Наше похолодание никак не связано с налаженной системой кондиционирования. Просто, видимо, моя демо-версия душевного, кокетливого, улыбчивого господина судьи Тарнавского закончилась на моменте продления платной подписки. Теперь между нами уже настоящая работа.

Нельзя сказать, что мои поручения становятся более крупными или значимыми. Пока – нет. На заседания с Тарнавским ходит сотрудник аппарата. Когда начну я – не знаю. Когда буду делать что-то ценное – тоже.

Но это и хорошо. Моя непричастность оттягивает необходимость что-то делать с избыточной для меня информацией.

Я часто жалею, что не сказала ему все тем вечером, когда он засиделся на работе. Подмывало знатно, да и он как будто подталкивал, но я не решилась. Сейчас понимаю, что может быть стоило. Потому что позже не было ни повода, ни настроя.

Но, кроме правды для него, еще мне нужна безопасность для себя. А значит — его протекция. А кто сказал что он не пошлет меня нахрен разбираться со своими проблемами самостоятельно?

Ответа нет. Вздыхаю.

Сейчас у судьи-Тарнавского заседание. Меня никто не просил, но я от скуки и безделия изучила материалы дела. Оно интересное, но напроситься в зал хотя бы послушать я не рискнула. Сижу у себя. Имитирую деятельность. Думаю: право тратить первый аванс, пришедший на карту, у меня есть или..?

Потому что деньги от Смолина так и лежат в тайнике. Ключи от ненужной мне квартиры тоже. Я там ни разу больше не бывала и не хочу. А деньги от Тарнавского настолько же не мои или..?

Сам Смолин не навязывает общение. Это хорошо. Хотя вспоминаю о нем – мурашки по коже. Только и о Тарнавском думаю – тоже.

Тепло из взгляда куда-то испарилось. От обоих веет опасностью. Я даже думаю иногда бессонными ночами: а вдруг он все узнал? Пугаюсь, но отбрасываю. Узнал бы – вышвырнул как котенка, и слушать бы не стал. Дальше не сплю уже по другой причине: осознаю, что оказалась в тупике. Я не подумала, как вырулю. Заслужу доверие, а потом… Разобью? С чего решила, что Тарнавский оценит мой благородный порыв?

Вздыхаю и качаю головой. Эх… Юлька-Юлька…

Слышу размашистый шаг по коридору. В контрасте со сковавшим пальцы холодом по спине прокатывается жар.

Я узнаю Тарнавского даже по звуку шагов. Он дергает вниз ручку. У меня сердце взводится. Захлебываюсь вдохом и утыкаюсь взглядом в монитор, но все равно слежу за тем, как судья заходит в свою приемную. Он в мантии. В руках – материалы. Тянется к пуговицам и распахивает.

Чувствую себя мебелью, потому что Тарнавский, не глянув, громко опускает папку на мой стол. Оборачивается. Скидывает мантию. Смотрит при этом на зашедшего следом Марка.

Марк – заместитель руководителя аппарата. Это он сейчас ходит с Вячеславом Евгеньевичем в заседания. Временно. Пока я учусь. Только не знаю, как я должна научиться, если не учит никто.

Смотрю на парня из-под полуопущенных ресниц. В общении со мной и другими сотрудницами суда помладше он обычно борзый и горделивый. С Тарнавским… Не такой, конечно.

– Разошлешь определение на стороны, Марк.

На приказ Тарнавского парень реагирует послушным кивком. Мажет по мне недовольным взглядом. Причин у него несколько: во-первых, приказывать должны мне. Он сейчас вроде как мою работу исполняет. Во-вторых, ненавидит, когда кто-то из судей позволяет себе такое же отношение к нему, как он относится к окружающим со статусом пониже.

– Хорошо, Вячеслав Евгеньевич. Юлия пусть зайдет ко мне ближе к пяти, я ей объясню…

– У Юлии своей работы валом, Марк. – Тарнавский наверняка прекрасно понимает, что это сказано для сохранения самооценки, но сохранить не дает. Пресекает. Хотя работы у меня… Нет. И я успела кивнуть.

Теперь, порозовев, снова сливаюсь со своим рабочим местом.

– А ты, пожалуйста, делай свою. Хорошо? – Вежливые слова, произнесенные стальным тоном, не дают усомниться в том, что «хорошо».

Парень не доволен, но кивает. Положив материалы рядом со мной, смотрит в глаза:

– В канцелярию сама вернешь.

Не хочу конфликтовать. Киваю. Слежу, как Марк уходит. Жду, что Тарнавский тоже… К себе.

Но он почему-то медлит. Провожаем вдвоем Марка к двери. Она закрывается, я опрометчиво поднимаю взгляд на работодателя.

Ловлю себя на мысли, что совершенно искренне сомневаюсь, не привиделось ли мне, что поначалу он относится намного теплее. Как-то даже по-дружески.

А сейчас… Мороз. Может быть включил профессионализм?

– Я занесу.

Чтобы что-то говорить – говорю о материалах. Он продолжает испытывать нервы взглядом и довольно долго никак не реагирует.

– Если не научишься отказывать людям – конечно.

В итоге зачем-то колет. Разворачивается и уходит. Я жмурюсь, слыша хлопок двери. Потом выдыхаю. Несколько секунд провожу в кресле. Встаю.

Беру его мантию и несу к шкафу. Аккуратно развешиваю. Разглаживаю. Втягиваю носом сочетание запахов: шкафа, в которой она висит, ароматного мешочка с кондиционером и рисом, который сделала я, и его туалетной воды.

На душе становится чуть теплее. Напоминаю себе, что он хороший. Просто, наверное, время сложное.

И это он еще не знает, что на него объявлена охота… Надо сказать, черт. Надо.

Закрываю шкаф. Смотрю на материалы и дверь в судейский кабинет. Прежде, чем отлучиться, лучше предупредить, но заходить так не хочется…

И не приходится. Дверь снова открывается. Из нее выходит Тарнавский. Смотрит сначала на мой стол и пустующее кресло. Я успеваю заметить, как виски напрягаются.

Тихо кашляю, поворачивает голову ко мне.

Из-за прямой встречи глаз меня сносит. Чем больше времени провожу рядом с ним, даже таким отстраненным, тем сильнее… И тем глубже… Влюбляюсь.

По плечам ползут мурашки, не связанные с холодом.

Чтобы не пялиться – опускаю взгляд на руку с конвертом.

– Ю-ля… – Он произносит мое имя по слогам, как когда-то его Елена. Воспоминания о ней царапают душу. Она не перестала ходить. И из кабинета не перестал доноситься смех. То есть для нее времени и настроения у судьи хватает.