Преданная (СИ) - Акулова Мария. Страница 54

До сих пор в дрожь бросает, когда вспоминаю слова Смолина. Он ясно дал понять: хочет, чтобы я соблазнила Тарнавского. Больше информации хочет. Глубже меня в него запихнуть. Чтобы потом было не отодрать.

Все его рассказы о будущей защите – ложь чистой воды. Меня сольют так же, как сейчас сливают судью. Нельзя доверять людям, которые так легко относятся к обману.

– Работа эта твоя…

Она, мамочка. Она.

Пусть темы меня ни черта не радуют, но мамин голос все же успокаивает. Хотя бы немного. Я обретаю зыбкое равновесие. Прокашливаюсь и решаюсь:

– Мам…

– М-м-м?

– Можно я один вопрос задам, а ты мне честно ответишь?

Настороженность мамы выливается в паузу, которая заканчивается осторожным:

– Конечно, Юль. Спрашивай.

Мне очень страшно спрашивать. Не хочу снова в это нырять, но должна.

– Мы с Владом заговорили как-то о… Том случае… – Уточнять мне не придется. «Тем случаем» мы в семье все называем одно и то же. – Я этого не знала, но Влад сказал… Его не просто оправдали, да? Не просто дело закрыли? С нас стребовали… Взятку?

Я бы хотела получить моментальный ответ. Смех, удивление, отмашку. Правдоподобное: «откуда такие глупости, доченька? У нас защитник был отменный!». Но вместо этого – затянувшаяся пауза, после которой:

– Юля…

Я закрываю глаза и все понимаю. Мама тем временем прокашливается.

– О таком по телефону не говорят, Юль. Ты же понимаешь…

Понимаю, конечно.

Я все понимаю, только понимать не хочу.

Пока голос не стал выдавать снова выступившие слезы, улыбаюсь и заверяю:

– Конечно, мам. Понимаю.

– Ты домой приедешь и мы с тобой… Я с тобой обсужу все, если хочешь. Хорошо?

– Конечно, хорошо, – говорю, зная, что ни черта мы не обсудим. – Я пойду уже мам. Работа…

– Иди, конечно, Юляш. Иди… – нужно скинуть, а я держу у уха. И мама держит. Вздыхает прерывисто. – Но ты знай, малыш, что вы с Владом – все, что у меня есть. Самое дорогое. Я за вас умру. И деньги любые достану. Я знаю, что у меня лучшие в мире дети.

– Мы тебя тоже любим, мамуль…

Пищу и скидываю.

Прячусь от мира в ладонях и недолго плачу. Это все так сложно… Мы все такие ужасные…

Почему невозможно повзрослеть, не искупавшись в своей порции дерьма?

Я давно перестала красить ресницы тушью, потому что то и дело приходится умываться. Так и сейчас – успокоившись, плещу холодной водой в лицо. Купирую свою истерику. Возвращаюсь в приемную судьи.

Очень вовремя, как оказывается. Тарнавский как раз надевает мантию. У нас через пять минут заседание.

Я больше не стараюсь смотреть на него. Не ловлю взгляд. Сейчас так особенно. Боюсь, что увидит, что глаза красные. Ему-то все равно, а мне неловко…

– Я думал, Марка звать придется…

Спокойно принимаю лопаткой укоризненную стрелу. Подхожу к своему столу и складываю документы.

– Извините. В туалет выходила.

Тарнавский ничего не отвечает. Выходит, оставив дверь открытой. Я – за ним.

Смотрю в затылок и не могу собраться.

Отвлекает только монотонная работа, к которой я наконец-то привыкла.

Мы заходим в зал заседаний все вместе. Тарнавский занимает свое место и листает материалы, стороны сидят в телефонах, я тем временем включаю компьютер и начинаю запись.

– Всё готово, – выталкиваю из себя, смотря в монитор, а не на судью.

Он в ответ тоже не смотрит. Поднимает взгляд и обводит им стороны, после чего командует:

– Тогда начинаем, – и стучит молоточком.

Я веду протокол механически, не сильно вникая в суть. Это не моя работа. Пусть этим занимается судья. А я… Просто вспомогательная функция.

Когда Тарнавский прокашливается, непроизвольно реагирую – скашивая взгляд. Ловлю на себе. Переживаю вспышку слишком сильных чувств.

Он кивает, я неслышно отодвигаю стул и подхожу.

На фоне – речь представителя одной из сторон. Не знаю, сбивает ли его то, что судья отвлекся, но он не останавливается.

Наклоняюсь к Тарнавскому и задерживаю дыхание. Почему-то кажется, что он тоже задержал.

Я совсем забыла о его приказе. На мне снова те самые духи. Противно, да?

– В кабинет мой сходи, – Тарнавский командует на ухо. Я не хочу. Не киваю. Смотрю в одну точку.

– Что-то принести? – Спрашиваю, не рискуя повернуть голову. Мы слишком близко. Я чувствую возобновившееся дыхание щекой.

– Документы в сейфе возьми. Нижняя полка. Серая папка. И вынеси. Мой водитель подъедет. Подойдет к тебе.

Мой взгляд опускается. Судья крутит в руках ключ. Ухо щекочет:

– Два, восемь, три, пять, один, один. Запомнила?

Киваю.

Беру в руки и выравниваюсь.

Когда выхожу – чувствую на себе взгляды. Много. Все. Оглядываюсь у двери – Тарнавский тоже проводит. Тяжелым.

Не выдерживаю.

Во мне совсем уже не осталось места для волнения из-за вот таких поручений. Он дал мне ключ от своего сейфа. Я теперь знаю его код. Я знаю, что должна сделать настоящая крыса. Но я – порченная.

Подхожу к судейскому сейфу. Проворачиваю ключ, ввожу код. Не испытываю ни намека на волнение. Он открывается.

Опускаюсь на пол на колени. Здесь столько всего, но я прокручиваю в голове: серая папка.

Где ты, папка?

Выкладываю с нижней полки содержимое слой за слоем. Ищу нужное мне. Кажется, не удивилась бы обнаружить тут ничего. Ни пачки долларов. Ни кулечек с наркотиками. Ни пистолет.

Но это так… Самоубеждение. А по факту я просто ничего обнаруживать не хочу.

Нахожу не одну серую папку, а сразу две. Достаю обе. Опускаюсь попой на стопы. Держу обе в руках и смотрю на них.

За полупрозрачным пластиком вижу наполнение. В одной – документы формата А-4, в другой – книжечки и пластиковые карточки.

Взвешиваю их, как будто это может помочь мне сделать выбор. Понятия не имею, как будет правильно: вынести обе или одну наугад.

Или вернуться в зал и переспросить?

Открываю папку с разноформатными документами, достаю их на колени. Открываю загранпаспорт с хрустом.

Сразу понимаю, что зря. Начинает тошнить. Горло сжимается до невозможности полноценно вдохнуть.

С фото на меня смотрит Тарнавский, но данные… Я читаю не его имя, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы.

Господи, да как же я вас ненавижу… Какие же вы все…

Взятки. Договорняки. Блядство. Деньги моей мамочки. Документы поддельные. Это зачем? Чтобы спокойно свалить, когда такие, как Смолин, прижмут? А мне куда валить? Всем всё равно...

Мне уже достаточно, но я достаю еще один документ – теперь водительское. Там тоже его фото и чужое имя.

Не-на-виж…

Ненавижу.

Слезы не держатся в глазах, а катятся по щекам. Я их вытираю, дрожащими пальцами пакуя все назад.

Ручка дергается. В кабинет заходит Тарнавский. Мы пересекаемся взглядами, я свой увожу. Шмыгаю носом и веду пальцами под глазами.

– Здесь две папки, – заканчиваю складывать документы обратно. Застегиваю и встаю с обеими.

Смотрю на мужские ботинки, которые выглядывают из-под мантии, и поднимаю обе в воздух.

– Какую мне вынести?

Заседание, я так понимаю, уже закончилось. Может тогда вы сами вынесете?

Тарнавский молчит. Я борюсь с желанием расплакаться и вывалить всю гниль на него. Вопросы, на которые не имею права. Претензии, которые он вертел на одном месте…

– Ты что, плачешь?

Но вместо того, чтобы просто ответить, Тарнавский задает ненужный вопрос. Я знаю, что может быть дальше: я ухвачусь за его сострадание, как за ниточку. А он дернет и безжалостно ее порвет. Он бесчувственный. Хватит мечтать.

Знаю, что глаза блестят слезами, но все равно поднимаю их. Улыбаюсь.

Игнорирую сведенные брови и пытливость в ответном взгляде.

Вам бы, конечно, хотелось, чтобы плакала. Не знаю, зачем. Может вы просто садист?

– Какую мне папку вынести, Вячеслав Евгеньевич?

Переспрашиваю, покручивая кистями. Он, по идее, должен был бы отвлечься, но продолжает смотреть в лицо. Делает шаг.