Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина. Страница 5

— Одна страница у тебя осталась, верно? Доставай ежедневник.

Я прошлёпала в коридор босыми ногами. Долго копалась в сумке, дёргала молнии, перетряхивала карманы. Отец пил кофе, прислонившись плечом к косяку.

— Забыла у Андрея, кажется. Чёрт. Что, если он прочитает?

— Подумает, что ты ведёшь дневник, — папа наклонил чашку, вглядываясь в кофейную гущу. — Вот тебе и повод вернуться… Подумай пока, что ты настолько сильно хочешь спросить.

Я долго ехала на тряском автобусе, в котором не работал кондиционер. Потом шла пешком, иногда останавливаясь, чтобы выбить из босоножек песок. Сарафан у меня взмок на спине. Лучи закатного солнца жарили плечи и слепили взгляд. Я перебирала в голове один вопрос за другим, отбрасывая неважные, недостаточно точные или очевидные.

«Он любит меня сейчас?»

«Он сможет любить меня когда-нибудь?»

«Будет ли он без меня счастливее?»

«Что мы друг с другом делаем?»

Я проскользнула во двор тихо, даже калитка не скрипнула. Андрей дал мне ключи, и дверь поддалась легко. Судя по долетающим изнутри звукам стало понятно, что он где-то на втором этаже мучает гитару. Я не хотела пересекаться с ним, только забрать мой ежедневник. Накануне я ведь исписала несколько листов… Где-то здесь, в прихожей, у трюмо…

Потрепанная книжка лежала там, где я ее и оставила, раскрытая в самом конце. Только последней, единственной чистой страницы не было. Я перелистала подарок отца несколько раз, натыкаясь на старые записи, размазанные и перечеркнутые, не понимая, как это возможно.

Чуда не случилось. Последний чистый лист, аккуратно вырванный, я заметила здесь же, на магнит пришпиленный к холодильнику. Андрей сложил из него аккуратное сердце и что-то написал внутри. Слова я разобрать не могла, потому что в глазах всё поплыло от слёз. Мой последний шанс на ответ исчез. Окошко в будущее для меня захлопнулось.

— Можешь не читать. Я оставил записку, потому что думал, что ты придёшь, когда меня здесь не будет. Ты не брала телефон.

Андрей уже спускался по лестнице. Слишком занятая поисками, я упустила момент, когда замолчала гитара и раздались его шаги. Он не понимал, что натворил с моим будущим, и не знал, отчего я сейчас реву.

— Можешь не читать, — повторил Андрей. — Просто спроси. Я тебе так скажу.

Лучи закатного солнца били из окна ему в спину. Андрей остановился рядом со мной. Высокий, тонкий и золотисто-светлый, как пшеничный колос.

— Я что, снова что-то не так сделал?

Я плакала, сминая в руках бумажное сердечко, и ничего не могла сказать.

Кости старого мира

Рассказ вошёл в ТОП-10 конкурса «Коллекция фантазий»

Мы встречаемся у выхода из Лабиринта. Гек приходит первым и зажигает керосиновую лампу. В этом коридоре электричество давно уже не включают, чтобы поберечь наш бедный старенький генератор, благодаря которому в теплицах зреют яблоки, а фильтры в баках с утробным хрипом очищают воду. Ма и Па говорят, что скоро световой день в Лабиринте сократят, иначе энергии не хватит на ещё один урожай. Каждый выращенный здесь кустик картошки — это победа, очередная маленькая отсрочка. Пока еды хватает, мы можем оставаться под землёй, сколько угодно.

Я часто думаю о том дне, когда генератор отключится. Иногда в тревожном мигании электрических ламп на потолке мне чудится пульс. Вот оно, механическое сердце Лабиринта! Что будет, если оно остановится? Растения в теплицах погибнут в кромешной темноте. Я больше никогда не услышу хрипа фильтров, сколько бы ни прижимала щёку к холодной стенке водяного бака. А нам всем, наверное, придётся навсегда покинуть дома. Мне будет ужасно грустно!

С другой стороны, в этот день люди, наконец, выйдут на поверхность. Разобьют грядки под настоящим солнцем, наберут воды в реке, построят новый дом среди зелёного леса. А нам не придётся больше скрывать свои вылазки от взрослых.

Итак, Гек всегда приходит первым. Он жжёт лампу для меня, потому что я ненавижу ходить по Лабиринту в темноте. Для Инго и Лоры-Лин это не проблема: они ориентируются в запутанных переходах, как мыши в собственных норах. Иногда, когда мы гуляем по заброшенным коридорам, кому-то из них приходится взять меня за руку, чтобы я не потерялась. На тощих плечах Инго болтается рюкзак, Лора-Лин шагает налегке. Издалека увидев тёплый огонёк лампы, я благодарно улыбаюсь.

— Зачем ты взял сумку? — ворчит Гек на Инго. — Нам сегодня далеко идти, ты устанешь и будешь ныть.

Тот обижается. Подтягивая лямку рюкзака, он надувает губы и смотрит себе под ноги.

— Я никогда не ною, — бурчит Инго. — Скорее уж Кейди, как обычно, разревётся.

Это он про меня. Неприятно, на правдиво: довести меня до слёз — раз плюнуть. До смеха, впрочем, тоже. Я не плакса, просто эмоций во мне бывает так много, что я готова взорваться, как газовый баллон.

— И я не собираюсь пить воду на поверхности, — добавляет Инго. — Я взял фляжку очищенной.

— Ну, ладно, ладно! — успокаивает его Лора-Лин. — Пригодится нам твой рюкзак.

А Гек уже цепляет лампу на крюк в стене и гремит цепью. Этот выход распечатали ещё до нашего рождения, навесной замок насквозь проржавел. На металлической двери видны потускневшие картинки, оставленные старшим поколением: восклицательный знак в жёлтом треугольнике, кричащий уродливый человечек и несколько непонятных нам цифр. Вокруг нацарапаны перочинными ножами имена детей, приходивших сюда в разные годы. Моё здесь тоже есть.

Гек ослабляет цепь, но не снимает полностью, чтобы никто не знал, что мы выходим на поверхность. Вдвоём с Инго они толкают тяжёлую створку дверей.

Сквозь щель бьёт свет, такой яркий, что слепит глаза. Это солнце.

* * *

С солнцем у меня вышла смешная история. Мы тогда только начинали наши вылазки и, конечно, боялись всего подряд. Страшно было впервые сделать шаг с твёрдого бетонного пола Лабиринта на мягкую чёрную землю. Нас пугали крики птиц в ветвях и стрекотание насекомых в траве. Гек сначала подумал, что это растения на поверхности стали хищными и готовы броситься на нас. Лора-Лин однажды наступила на жгучий побег с резными листочками и визжала так, будто умирает. А я была осторожна. Пока мои друзья лазали по деревьям или продирались через кусты, я сидела на бетонных плитах у входа в Лабиринт и грелась на солнышке.

К вечеру моя кожа покрылась странной аллергией. Покраснели руки, щиколотки, шея и даже лицо. Я сразу же разревелась, поэтому стала совсем малиновой. Я решила, что теперь, наверное, умру. Лора-Лин едва смогла меня успокоить и кое-как уболтала ничего не говорить взрослым. Отец запер бы её навсегда, если бы узнал, что его принцесса, закатав брюки до колен, лазает по лесу на поверхности и ловит в траве скользких пятнистых зверьков.

Так что я просто забралась в постель, забилась в спальник с головой и сказала, что плохо себя чувствую. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Я ощупывала лицо и руки, проверяя, не покрылась ли волдырями. Утром, посмотрев в зеркало, я удивилась, не найдя на щеках и шее гноящихся язв. Но моя кожа вместо этого всего лишь немного потемнела и стала золотистой.

— Это загар, — объяснил дедушка Бенни, когда я помогала ему в теплицах.

— Я заболела?

— Нет, это не вредно. Так бывает от яркого света. От солнца, например. Но я никогда бы не подумал, что можно получить загар под лампами в теплице.

Он хитро улыбнулся. Я смущённо потупилась и стала вдвое усерднее поливать помидорную рассаду из тяжёлой лейки. Я была рада, что, по крайней мере, не умираю, и стыдилась собственного страха. А Гек-то несколько дней подряд отдавал мне свою порцию яблок, как будто я болела!

Иногда мне казалось, что дедушка Бенни и другие взрослые давно знают о наших вылазках, но закрывают на это глаза. Всем известно, что генератору отпущено, в лучшем случае, ещё несколько лет. Нашему поколению рано или поздно предстоит выйти на поверхность и жить вне защищенных стен родного Лабиринта. А пока мы играем со взрослыми в странную игру, когда они притворяются, что не знают, куда мы пропадаем на несколько часов.