Ты мой худший вариант - Градцева Анастасия. Страница 2

Внимание всего зала мгновенно переходит на Громова, а про меня все тут же забывают. Но я все равно продолжаю стоять и чего-то ждать. Я все еще не верю, что спаслась. Пульс шарашит так, что дышать трудно.

– Я так и знал! – цедит директор, глядя на Громова с плохо скрываемой ненавистью. – Ко мне в приемную, прямо сейчас! И не надейтесь, что на этот раз вам все сойдет с рук так просто. Ваш отец в этом году дал мне очень конкретные указания. Вам ясно?

– В целом да, – он не выглядит ни испуганным, ни растерянным. А потом демонстративно зевает: – Ничего нового.

– В приемную, Громов. Быстро! Остальные свободны.

Звук у всей толпы тут же словно выкручивают на полную мощность, и гул стоит как в пчелином улье. Все расходятся и громко обсуждают произошедшее, а я все еще стою столбом.

Захар Громов взял мою вину на себя? И собирается оплатить всю космическую сумму причиненного мной ущерба? Я не сплю?

Кажется, нет. Но зачем ему это нужно?! Уверена, до сегодняшнего дня он даже не подозревал о моем существовании.

Может, это какой-то хитрый план и он меня сдаст потом директору? Или потребует взамен все мои внутренние органы?

Я не понимаю. Я ничего не понимаю!

Меня толкает какая-то девушка, чтобы я освободила ей проход, я растерянно отступаю в сторону и ловлю успокаивающую мамину улыбку. Интересно, мама успела испугаться? Подумала хоть на секунду, что это я виновата? Я – ее хорошая девочка, ее умница, ее радость, самая тихая и самая старательная студентка курса, хотя только мои бессонные ночи знают, какими усилиями даются мне эти пятерки…

Меня все еще трясет, когда я выхожу из актового зала и иду куда-то по коридору. Сама не понимаю куда.

– Эй, Истомина, ты чего так пересралась? – почти дружелюбно спрашивает Элина Вишневская из моей группы, догоняя меня и выравнивая со мной шаг. – Мы думали, ты там в обморок хлопнешься.

– Просто, – выдавливаю я из себя. – Перенервничала…

Элина красиво смеется, показывая идеально ровные зубы, а потом хлопает длинными кукольными ресницами. Они слишком большие для ее лица, и все мои знания, полученные в свое время в художке, протестуют против того, чтобы считать это красивым. Красиво то, что гармонично, а здесь грубое нарушение пропорций. Вот у Громова, например, ресницы идеальной длины…

– Так, Истомина, ты конспекты сегодня писала на первой паре? – требовательно спрашивает Вишневская, наконец переходя к основной своей цели. Ну правда, не поболтать же она ко мне подходила. – Дашь сфотать.

Последняя фраза по идее должна звучать как вопрос, но звучит как утверждение, потому что не предполагает отказа. Это привычное дело – взять у меня конспект или переписать мою домашку. Не только Вишневская так делает, но и многие из моей группы.

И, честно говоря, я даже рада этому. Когда я пришла на первый курс, то жутко боялась, что меня там будут травить или унижать – уж слишком сильно я отличалась от контингента нашего колледжа. Но, видимо, статус дочери завуча защитил меня от буллинга. Только это, конечно же, не означало, что кто-то из группы стал со мной дружить. В основном они просто не замечали меня, кроме тех моментов, когда кому-то из них вдруг нужны были конспекты. Не самый плохой вариант, если так подумать.

– Не помню, писала я или нет, – бормочу я, потому что все, что было на первой паре, покрыто для меня туманом. Но послушно лезу в сумку, достаю тетрадь и… надо же! Вся лекция записана четким аккуратным почерком. Наверное, мои мозг и рука просто работали на автопилоте. Отдаю тетрадь Истоминой, которая сразу же теряет ко мне интерес, бросает небрежно:

– После большой перемены отдам, – и идет к аудитории А9.

Я с запозданием соображаю, что именно там у нас по расписанию будет сейчас управление персоналом, и послушно плетусь туда же.

Управление персоналом, информационный менеджмент, физкультура – и можно будет спокойно идти домой. Но это при хорошем раскладе, если бы сегодня был такой день, как обычно.

А это не так.

Я машинально отсиживаю пару, делаю вид, что внимательно слушаю преподавателя, а сама пытаюсь понять, что теперь делать.

Надо подойти к Громову и поблагодарить его? Нет, это страшно.

Надо пойти к директору и честно во всем признаться? Нет, это еще страшнее и грозит последствиями, с которыми я не справлюсь.

Может, просто написать Громову и спросить, зачем он это сделал? Да, наверное, так лучше всего. Безопаснее. Не придется, задрав голову, смотреть в эти наглые зеленые глаза и видеть ухмылку, от которой у меня каждый раз озноб по коже. Каждый раз. С первого курса. То есть уже полтора года…

Пусть он меня и не замечал ни разу, но я-то его видела. Такого, как Громов, невозможно не увидеть.

Да, написать ему – это хорошая мысль. Осталось только найти у кого-то его номер телефона.

Заканчивается пара, я выхожу из аудитории и даже взвизгнуть не успеваю, как меня кто-то хватает за руку. Миг, и я уже спиной прижата к стене, с обеих сторон мне преграждают путь крепкие рельефные руки, а сверху вниз на меня смотрят зеленые глаза. Все с тем же прохладным любопытством.

– Ну привет, кукла, – тянет лениво низкий голос. – Ничего не хочешь мне рассказать, м?

Я замираю, как загнанный зверек, которому уже некуда бежать.

Номер телефона можно не искать – Громов сам нашел меня.

Кажется, обед мне не светит. И физкультуру тоже прогулять придется.

Но похоже, это не самое страшное из того, что меня сегодня ожидает.

Глава 2. Когда выбирать не приходится

– Ч-что я должна вам рассказать? – лепечу я. – Я не понимаю, простите.

И хотя прекрасно знаю, что от меня нужно Громову, инстинкт самосохранения заставляет меня прикидываться дурочкой.

Ну а вдруг поверит?

У него ведь нет доказательств, что это сделала именно я.

Но Громов, к сожалению, не идиот. Он хищно ухмыляется, а потом вдруг приближает свои губы к моему уху и опасно шепчет:

– Это ты устроила погром, кукла. И не ври мне, я ведь могу и передумать тебя прикрывать.

Меня опять начинает трясти. Не то от новой волны страха, не то от чужого горячего дыхания на шее и терпкого мужского запаха. Никогда не стояла так близко к парню, и меня это смущает и пугает одновременно. Тем более, что это не просто какой-то парень. Это Захар Громов.

Которому что-то от меня нужно.

Я зажмуриваюсь, потому что не могу больше видеть этот полный холодного интереса взгляд, и еле слышно шепчу:

– Здесь?

– Что здесь? – хмыкает он.

Судя по голосу, его реально забавляет вся эта ситуация.

– Вы хотите… чтобы я прямо здесь… рассказала?

Хрипловатый смех заставляет меня открыть глаза.

– А что? – ухмыляется он.

Я замираю, потому что слышу в коридоре голоса. Густой голос Вадима Семеновича узнаю сразу, ему вторит высокий неприятный смех Магды Валерьевны. А еще там голос…моей мамы.

Ужас пробегает по позвоночнику ледяными мурашками.

Чертов Громов, нашел, где до меня докопаться! В коридоре! Во время большой перемены! Они же сейчас все услышат!

– Что молчишь? Стесняешься, кукла? – продолжает он, совершенно игнорируя голоса за спиной. – А когда к старому мудаку в кабинет лезла, не стесня…

– Заткнись! – отчаянно выкрикиваю я и вдруг делаю то, чего от себя в жизни не ожидала бы: молниеносно запечатываю рот Громова своей ладошкой.

И да, это, конечно же, не может не привлечь внимание преподавателей, даже если до этого они меня не видели: широкая спина Громова надежно загораживала им обзор.

Но теперь мы под прицелом преподавательских взглядов.

– Что тут происходит, молодые люди? – недовольно спрашивает Вадим Семенович. – Я…

– Лия! – тут же перебивает его мама, и ее голос звучит очень строго. По-учительски. – Что ты тут делаешь?

Громов стоит, даже не пытаясь убрать мою ладонь со своего рта, и всем своим видом демонстрирует абсолютную безмятежность. В зеленых глазах пляшут веселые искры.