Ландо - Ламур Луис. Страница 22

В ограниченном высоким забором мире, в котором я жил, работая до седьмого пота в страшную жару, я страдал не только от одиночества, но и от сознания, что никто не знал о том, что я жив. Мне не с кем было даже перекинуться словечком, не говоря уж о том, чтобы как-то послать весточку друзьям.

Рядом со мной работали индейцы, привезенные из Соноры, люди замкнутые, необщительные, не доверявшие никому вне своего узкого круга, они сторонились меня.

Тысячу раз я планировал побег, и тысячу раз мои планы проваливались. Двери, которые, казалось, вот-вот распахнутся, оказывались запертыми, охранники, проявившие слабость, сменялись.

Мои руки не разгибались от постоянной работы мотыгой, киркой или лопатой. Но плечи стали мощнее, мускулы увеличились и стали твердыми как железо. Природная моя сила возрастала день ото дня, когда я трудился на строительстве дорог, в шахтах, или чистил дворы, вымощенные мескитовым деревом.

Иногда в одиночестве моей, подобно нерушимому утесу, камеры я возвращался мыслями к первым дням заточения, когда в квадратной комнате с кирпичными стенами меня допрашивал и пытал Херрара. Притаскивали туда меня с крепко связанными руками.

Он стоял слегка расставив ноги, с сомбреро, болтавшемся за спиной. Его черные глаза сверлили меня, рот улыбался, сверкая белыми зубами. Ни один мускул не дрогнул на его красивом холеном лице, когда со всего размаху он ударил меня плетью по голове.

Это было только началом мучений.

— Скажи, где золото, — начинал он каждый раз пытку, — и будешь освобожден.

Херрара лгал. У него и в мыслях не было отпускать меня. Он наслаждался моими страданиями. А я твердил:

— Золота больше нет. Они увезли его с собой.

— Не ври, — повторял он и снова небрежно бил плетью, стараясь попасть по лицу. Почувствовав на губах вкус собственной крови, я узнал, что такое ненависть.

Мысли о существовании тайника с золотом доводили Херрару до исступления. Он много лет охотился за сокровищами, которые все время уплывали сквозь пальцы. За годы слухов и пересудов какое-то золото, предположительно спрятанное на берегу, превратилось в неисчислимые золотые россыпи. Их искал Херрара, подогреваемый своим дядей, комендантом города.

Сказать ему правду, значило умереть, а я жил, чтобы убить его, терпел мучения и молчал.

После каждого дознания меня снова бросали в темницу. Не раз казалось, что вот-вот душа покинет мое бренное тело, но проходили дни, и страдания только укрепляли мою ненависть, о существовании которой я прежде и не подозревал.

В моих тюремных кошмарах я часто вспоминал человека, который выдал нас и убил своего родственника Джонаса. Я говорю о Франклине Декроу. Жить стоило только ради того, чтобы вывести этого мерзавца на чистую воду.

И я верил, что выживу. Несомненно выживу.

Я не мог рассчитывать на помощь извне, все считали меня мертвым. Джонас погиб на моих глазах. Что стало с Мигелем? Может быть, он как-нибудь спасся? Они заставили меня вырыть для Джонаса могилу, но тела Мигеля никто не нашел. Тинкер видел, как я падал, и наверняка решил, что я мертв.

Однажды ночью в мою камеру явилась стража, меня растолкали, поставили на ноги и вывели во двор. Пока меня гнали куда-то по темной дороге, Херрара скакал рядом.

— Не надейся, — зло рассмеялся он мне в лицо, когда мы достигли цели путешествия. — Теперь посидишь там, где никакие могущественные друзья никогда не найдут тебя.

Не могу передать, какую радость испытал я от этих слов. Значит, меня все же ищут, и у меня есть друзья! Такое не могло не вселить надежду.

Меня пригнали на ранчо, принадлежащее одному бандиту по имени Флорес. Он совершал налеты на техасские приграничные районы и грабил тамошние ранчо. Власти провинции просто не обращали на это внимания.

Обязанности призвали Херрару на юг, так что избиения прекратились. Работал я теперь вместе с индейскими рабами, что было предпочтительнее сидению в камере. Нас кормили дешевой, но вполне съедобной пищей — кукурузой, хорошей говядиной. Хозяин нуждался в сильных, здоровых работниках.

Дюжину раз я пытался передать весточку через границу. Дважды мои записки обнаружили, и меня жестоко избили.

— Ответь мне, — кричал Херрара, иногда появляясь на ранчо, — ответь мне, где золото, и ты получишь свободу и коня в придачу.

Но я молчал.

Херрара приобретал все большую власть. Его поддерживали защищаемые им бандиты, с доходов которых от налетов в Техасе он получал определенную мзду. Каждую ночь с ранчо Флореса через границу отправлялись вооруженные шайки, возвращавшиеся со скотом, лошадьми и женщинами.

Никакие другие мексиканцы не посещали ранчо. Из этого я заключил, что законопослушные соседи боятся и ненавидят бандитов, однако сделать с ними ничего не могут.

Мои руки были покрыты мозолями и ссадинами, но стали могучи. Мощные бицепсы играли под кожей, занятый бесконечными наблюдениями и планированием, я стал хитрым и упорным, как бывают хитры и упорны животные.

Не проходило и дня, чтобы я не вынашивал плана побега, ни одна возможность не проходила для меня незамеченной. Все мои чувства всегда были в боевой готовности, и я ждал подходящего момента.

И вот как-то вечером Херрара приехал в очередной раз. Тяжелые дубовые двери распахнулись, и он вошел, держа в одной руке револьвер, а в другой — тяжелую плеть «кошку» о девяти хвостах, которую используют на кораблях. Позади него на пороге появились двое с винтовками.

— Ну все, конец, — произнес он спокойно. — Я не собираюсь больше ждать. Сегодня ты скажешь мне, где золото, иначе, — он потряс плетью, — лишишься глаз.

Твердыми как дерево руками Херрара поигрывал «кошкой», на концах девяти ее ремней подрагивали проволочные узлы. Этой плетью можно было снять с человека кожу, вырвать глаза, и превратить голову в кровавое месиво.

Я понял, что ждать больше нечего, — или я, или он. Сегодня кто-то из нас расстанется с жизнью.

Херрара направился ко мне, а я остался на своем месте в углу, внутренне готовый броситься на него. Подобно загнанному животному, в которое меня превратили, я наблюдал за ним.

Я находился на меньшем ранчо, расположенном в полумиле от городка Лас-Куэвас, где размещался штаб Флореса. Было девятнадцатое ноября 1875 года. Эту дату я никогда не забуду.

Случайная ошибка сыграла в моей жизни решающую роль. Это была одна из тех судьбоносных ошибок, из-за которых проигрывают сражения, гибнут режимы, умирают или спасаются люди. Все началось за границей Мексики, далеко от стен моего заточения. В тот день всадники пересекли границу и поскакали по дорогам, окаймленным кактусами.

Херрара не зря взял с собой револьвер и держал его наготове. Человек далеко не глупый, он понимал, что могло быть у меня на уме. Плеть взметнулась для удара, но оказалось, что меня нелегко изуродовать сразу — угол служил мне частичной защитой.

Я облизал губы. Внутри меня закипала холодная ярость, ничто теперь не имело значения, кроме моих рук на его горле. Он будет бить меня. Его пули пронзят мою плоть, возможно и пули тех двух других на пороге, но сегодня я доберусь до его горла. Этими руками я только пару дней назад разогнул и скрутил подкову. Конечно, меня убьют, но сначала я должен убить его.

Херрара вновь занес плеть, чтобы ударить сверху вниз. Обмотанные проволокой ремни опустились на мои голову и плечи. Я не шевельнулся. И тут его гнев и ненависть ко мне прорвались наружу. Я стал для него врагом номер один, потому что не желал открыть ему путь к богатству, положению в обществе и еще потому, что так долго противостоял ему.

Его губы злобно скривились, и плетка хлестнула меня по лицу. Моим врагом руководила только ненависть, и я прочел это на его лице.

Внезапно снаружи раздались выстрелы, топот копыт и пронзительный техасский клич.

Стражники покинули свой пост в дверях и выбежали во двор. Застигнутый врасплох Херрара повернулся, его рука замерла в замахе. В этот момент я бросился на него. Левой рукой схватился за его револьвер, а правой вцепился в горло, смертельной хваткой — за адамово яблоко.