Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна. Страница 34
– Но вел ты себя весьма самоуверенно! – Лена рассмеялась, еда ли не впервые за последние месяцы их общения. Ее глаза потеплели.
– Оттого, что выпил, для смелости. Я так отчаянно хотел познакомиться с тобой… Впрочем, должно быть, уже сознавая, что ты – не мой уровень.
– Не надо так… – взгляд ее сделался мягким, задумчивым. Парадоксально, но в тот момент она казалась ближе к нему, чем когда-либо прежде. И на мгновение он подумал, что то, чего он так безуспешно и страстно желал эти несколько недель, теперь может оказаться возможным…
Он сделал шаг. Но ошибся. Как всегда. Она предостерегающе подняла ладони: «Олег, прошу тебя, не нужно.
«Прошу…» Только она умела сказать «прошу» так, что все сразу становилось по местам. Всего одно слово. И взгляд, потускневший, далекий…
– Извини, – вымолвил он. – Я тебя провожу.
– Не стоит. Просто открой мне дверь.
Вот и все.
Маслов так и не приехал. И не позвонил. И Юлька не скупилась на эпитеты. Один раз набрала ему на мобильный. Кто-то взял трубку и долго, невнятно сопел. Наверно, ошиблась. Ближе к одиннадцати раздался звонок. Она уже приготовилась излить в черные телефонные дырки Ниагарский водопад эмоций, но то был Антуан. Мамашкин супруг. Он вежливо осведомился, не забыла ли Юлия, что у маман скоро день рождения. В честь чего он и прибыл, в очередной раз, аж из самого Парижа. Юлька хотела ответить, что мамочка сильно бы не расстроилась, если бы Юлька и забыла, поскольку вот уже лет десять само присутствие дочери служило для маман болезненным напоминанием о том, что ей давно не тридцать и даже не тридцать пять. А поэтому поздравление каждый год выстраивалось по стандартной схеме – Юлька заезжала к Микимото или Картье, покупала что-нибудь золото-бриллиантовое (благо, здесь вкусы матери и дочери совпадали). Вечером звонила, заранее зная, что услышит любезно-непреклонное: «Не стоит приезжать сегодня, дорогая… Гости… Нужные люди. Ужасно старые, чопорные, скучные. Тебе будет неинтересно… Как-нибудь позже… При случае.»
Конечно, Юлька заскочит «при случае» на пару минут. Выпить чашку крепкого кофе. Отдать запылившуюся сафьяновую коробочку. Выслушать ахи восторга вперемешку с сетованиями на работу, диету, тяготы посткризисного жития, когда мастеров приличных не сыщешь сделать новый ремонт взамен старого, пятимесячной давности – ведь мода на обои меняется так быстро! При этом одной рукой маман будет шпаклевать Диоровским кремом морщинки, другой – взбивать каштановую челку, а Юлька – застегивать молнию на спинке чрезвычайно узкого платья из последней коллекции Валентино. Чтобы через пять минут белая «Субару», презрительно чихнув, растаяла в ночи, унося маман на очередной прием. К нужным старым чопорным людям. Куда ей, Юльке, позору семьи и дурной копии мамочки, вход заказан… Потому что… ей там будет неинтересно. Как и всегда.
Последние лет эдак десять…
Юльке хотелось сказать все это, но она промолчала. К чему пустые слова? Антуан не виноват в том, что двадцать пять лет назад она – не слишком желанный ребенок – появилась на свет. Как и в том, что так и не смогла она найти своей формулы счастья. Быть может, еще сумеет. Ведь впереди целая жизнь…
Поэтому Юлька ответила вежливо-односложно, мол, помню. Увидимся. Буду рада. И прочую формальную чушь, произносимую обыкновенно чужими культурными людьми.
Потом она подошла к большому зеркалу. Долго вглядывалась в свое личико, выискивая новые морщинки. Иногда казалось, будто их и нет. А сейчас нашла никак с десяток. Горько усмехнувшись, – «Вечная молодость!» – принялась взбивать челку зубастой, как пиранья, расческой. Подкрасила губы.
Достала сигарету, бутылку «Хеннеси». Поставила Джо Дассена.
За стеной, у соседа, часы пробили одиннадцать.
Маслов не приехал. И не позвонил.
За окном, густыми редкими хлопьями, лениво падал снег еще одного уходящего года…
Место, куда доставили Маслова, имело вид вполне приличного офиса. Несмотря на адскую боль в битом-перебитом теле, он втайне слегка воспрянул духом – может, обойдется! Он горячо поклялся про себя, что больше – ни-ни, хватит с него грязных игр. Довольно! Ни за что, никогда, ни за какие «бабки»… В общем, повторил то, что говорил уже миллион раз, когда пахло жареным… Хотя, надо отдать должное «профессионализму» этих ребят, так крепко ему до сих пор не доставалось. Одних зубов штуки четыре, гады, высадили – не меньше. Как с эдакой рожей в круиз? Какой, к чертям собачьим, теперь круиз – без денег, без зубов, с поломанными ребрами… До дома бы доползти… Ужасная боль. Однажды, в детстве, двенадцать ему было – на всю жизнь запомнил! – в дворовом хоккее заехал один чувак Шурику клюшкой по груди со всей дури. Тот согнулся пополам: ни вздохнуть – ни выдохнуть, аж до рези в глазах. Вот так же было. Почти. Оказалось, сломано ребро…
– Гляди сюда! – оборвал поток сознания первый бандит, ткнув пальцем-сарделькой в компьютерный экран, на котором замелькали лица: профиль, анфас.
– Вот! – завопил Маслов. – Этот!
– Точно?
– Мамой клянусь!
Он нашел и другого.
Ребята переглянулись. Первый, поскребя за ухом, произнес многозначительно: «М-да». И вышел.
Двое оставшихся удовлетворенно принялись обсуждать, в какой кабак им лучше закатиться, пивка попить, девочек «снять».
– А со мной что? – с робкой надеждой осведомился Маслов.
Те снова переглянулись.
Не веря до конца еще в удачу, Маслов, опираясь на стол, с усилием поднялся с крутящегося стульчика и тут услышал негромкий щелчок. Так лопаются пузырьки в вакуумно-полиэтиленовой упаковке при нажатии… Мир вокруг закачался и поплыл куда-то, как по океанским волнам белоснежный лайнер…
Маслов схватился за край стола в последней отчаянной попытке обрести ускользающее равновесие, но не удержался и медленно осел, проваливаясь в жгучую опустошающую мглу, кровавой занавесью застилавшую все вокруг…
Последним, что он увидел в этом мире, был не человек с оружием в руках, а невесть откуда взявшаяся картина: отец, сидящий в своем неизменном кресле, читает газету, рядом суетится, гремит тарелками мать, а у ее ног гладит жирную полосатую кошку кудрявая Анютка…
Трое крепких ребят равнодушно склонились над телом.
– Готов, – сказал первый, свинчивая глушитель с пистолета. – Куда его?
– Погрузим в тачку да свалим где-нибудь по дороге, – зевнув, предложил второй.
Третий достал из кармана пластинку «Орбит» и, проворчав что-то на тему, как надоело ему возиться со жмуриками, сунул в рот.
В «спальном» районе Гольяново, плутая по улицам с «таежными» названиями и похожими, как близнецы, блочными домами, Ада с трудом нашла нужный адрес.
Посреди небольшой комнаты, изрядно захламленной газетами с громкими заголовками, листовками со свастикой, портретами полвека назад издохшего фюрера, а также компакт-дисками, бутылками из-под пива и видеокассетами, сидели, образцово сложив ручки на коленках, три недоросля в «найковских»
спортивных костюмах. Ни дать, ни взять – пай-мальчики из хороших семей. Только лица угрюмые и злые, да взгляд, исподлобья, настороженный, словно у пойманного в западню хищного зверя. Рядом скучали сотрудники частного детективного агентства. Один листал какую-то книжонку, брезгливо морща нос. Другой, зевнув, заметил:
– Да, ребята, влипли вы. Работать вам надо, чтобы на ерунду времени не оставалось. Небось, мамки с папками богатые, денег дают?
– Не жалуемся, – хмуро ответил тот, что выглядел постарше.
– А вам, значит, охота пользу обществу приносить? И поэтому вы тут пиво пьете, смотрите разную дрянь да по телефону балуетесь? По-вашему, это именно то, что необходимо сейчас России? Давайте-ка мы вас пристроим на патрулирование улиц? Преступности нынче всякой хватает – и кавказской, и еврейской, и славянской. Боритесь на здоровье. Люди вам только «спасибо» скажут.
– Ну да! – хмыкнул «старший». – От «чурок» пулю схлопотать? Что мы, дураки?