Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна. Страница 72
Перемещаемся ближе к диско-шару. Останавливаемся.
Позволяю обнять себя за талию.
Пока начинаем медленно качаться в танце, восстанавливаю дыхание и слушаю текст песни.
— Джугели, мне, конечно, льстит твоё внимание, но может разъяснишь, в чём дело?
— Мне нужно немного времени, — выпаливаю я честно.
— Времени? Зачем? — хмурится, не понимая, что происходит.
Ответить не успеваю. Потому что к нам с Пашей подходит взвинченный до предела Марсель, который тут же вклинивается в пару и отодвигает от меня парня.
— Эй! — возмущённо на него смотрю.
— С тобой позже разберусь. Отошла, — бросает сквозь зубы.
Впадаю в ступор, услышав это.
— Абрамыч, чё такое?
Паша пытается спокойно разрулить ситуацию, но, похоже, тихо-мирно выйти из неё уже не выйдет.
— Ты мне объясни, «друг», — почти выплёвывает это слово, толкая его в грудь.
— Не заводись, лады? Тут гости, — Горький призывает товарища к здравому смыслу, но какой там!
— Плевать мне на твоих гостей. Какого икса ты опять с ней танцуешь? — выпаливает ядовито.
— Тебя это не касается! — сердито восклицаю, однако Марсель меня как будто не слышит. Продолжает надвигаться на Пашу.
— Сначала в школе подкатил, теперь это. Чё за херня?
— Подкатил? — Паша выгибает бровь.
— А как эту дичь ещё назвать?
— Ты давай предъявы кидай обоснованно, — хмуро отзывается брюнет.
— Я щас обосную, — кивает Абрамов, в следующую секунду на него бросаясь.
— Стой! — пытаюсь схватить его за футболку, но ткань выскальзывает из пальцев.
Что тут начинается… Кошмар!
Сперва Марсель бьёт Пашу. Затем Паша, разозлившись, тоже бьёт его по лицу.
— Перестаньте! — пытаюсь перекричать музыку.
А эти двое… Они остервенело дерутся. Катаются по полу и поочерёдно дубасят друг друга. У обоих ведь дури с лихвой.
— Марсель!
Хочу вмешаться, но Ромасенко хватает меня сзади, не позволяя осуществить задуманное.
— Отпусти! — отчаянно вырываюсь, пока Максим оттаскивает назад.
— Не лезь, Джугели! Наделала делов итак уже.
— Марсель, прекрати! — ору во всё горло.
Мне так страшно! Я и представить не могла, что он посмеет устроить нечто подобное здесь, на дне рождения собственного друга.
— Помогите, ребят! — слышу взволнованный голос Филатовой.
— Разнимите их, пожалуйста! — молю со слезами на глазах, и под конец песни это, к счастью, происходит. На помощь приходят Петров, Свободный, Котов и Чижов.
Денис тащит Абрамова к выходу из гостиной. Последние двое остаются с Горьким.
— Угомонилась, мать твою!
— Отстань от меня!
Наступаю Ромасенко шпилькой на ногу и под аккомпанемент отборной нецензурной брани получаю долгожданную свободу.
Протискиваюсь сквозь толпу.
Вижу, что именинник сидит на полу, прижимая ладонь к носу.
У него кровь…
Господи! Всё из-за меня! Это я виновата!
Филатова даёт ему платок. Чижов наклоняется. Что-то спрашивает.
Это последнее, что визуально перерабатываю. Потому что дальше я направляюсь на улицу. Именно туда, куда Денис повёл зачинщика драки.
Бах-бах-бах.
Сердце нещадно тарабанит о рёбра.
Дрожу вся. Трясусь. Плачу. Катятся по щекам жгучие слёзы.
Не могу прийти в себя от случившегося.
Шок. Ужас. Растерянность.
Именно такой коктейль эмоций испытываю, когда выхожу на задний двор.
— В руках себя надо держать, братан, — слышу голос Свободного.
Парни замечают меня. Оба молчат, пока иду к ним.
Абрамов сидит на бетонных ступеньках. Денис стоит напротив.
— Дай нам поговорить, пожалуйста, — обращаюсь к нему.
— Тата, не лучший момент.
— Денис…
Взглядом выражаю то, что не могу сказать. Ибо всё ещё плохо соображаю, пребывая в состоянии глубочайшего потрясения.
— Не надо вам сейчас разговаривать.
— Дэн… — доносится сухим и жёстким тоном.
— Как знаете, — махнув рукой, парень всё же оставляет нас наедине.
За ним бахает дверь, и проходит энное количество времени, пока я собираюсь с мыслями, слушая, как фоном шумит дождь.
Опять.
— Чё хотела… — максимально недружелюбно произносит Марсель.
Решаюсь на него взглянуть.
Абрамов смотрит прямо перед собой, поигрывая при этом желваками. Взъерошенный. Заведённый. Злой. Белоснежная футболка таковой уже не является. Испачкана в крови. (Его или Пашкиной не знаю). Костяшки пальцев сбиты. На лице ссадины. Скула потемнела. Губа разбита.
В груди становится так невыносимо тесно и больно…
— Что с тобой происходит? — начинаю этот разговор, задыхаясь от затопившего отчаяния.
Поворачивается ко мне. Столько в глазах ненависти пылает!
— Что ты творишь, Марсель? С ума сошёл совсем? Как с цепи сорвался! На друзей бросаешься!
— Со своими друзьями я как-нибудь сам порешаю.
— Я пригласила Пашу. Я! — повторяю громче, делая на этом акцент. — За что ты его ударил?
— Он знает за что, — расправляет испачканную футболку. Правый кулак осматривает, сжимая-разжимая.
— Ты перестал готовиться к экзаменам. Совершенно на учёбу забил! Устраиваешь постоянные дебоши в школе. Шатаешься по городу. Ездишь на своём мотоцикле, как ненормальный.
— И? Дальше что? Какое твоё дело?
— Ты грубишь всем вокруг. Дерёшься! Уже и со своими причём, — добавляю, сокрушаясь. — Огорчаешь родителей, а у них ведь только малыш родился!
— Тебя волнует?
— Что с тобой, Марсель? Где тот парень, с которым я дружила? — беспомощно глотаю солёные слёзы.
— Нет его больше.
— Не говори так!
— На черта ты сюда притащилась?
Встаёт. Морщится, поднимаясь. До рёбер неосознанно дотрагивается.
— Что ты делаешь со своей жизнью, объясни!
— Объяснить? Кому? Тебе? — прищуривается и невесело усмехается. — С какой стати?
— Потому что я за тебя переживаю!
— С чего бы? — шагает в мою сторону, вынуждая отступать назад.
— Ты не чужой для меня человек! — кричу ему в лицо.
— Неправильный ответ, Джугели, — качает головой. — Он меня не устраивает. Попробуй ещё раз.
— Ты собираешься объясняться?
Уровень тревоги подлетает в самый верх шкалы, когда спина упирается в стену.
— Сначала объяснишься ты, — напирает. — Какого за меня так сильно печёшься? М?
— Марсель…
Мне не нравится, когда он в таком состоянии. Я начинаю дико паниковать.
— Стоишь тут, трясёшься, слёзы льёшь… — внимательно рассматривает моё лицо.
— Я… Испугалась.
— За кого из нас двоих? — уточняет, провоцируя.
— Хватит, перестань! — предпринимаю попытку вывернуться и отступить в сторону, но он не позволяет мне этого сделать. Возвращает на место, удерживая за плечи.
— Тормози. Раз уж пришла…
— Чего ты хочешь? — бросаю сердито.
— Скажи мне, Джугели, — наклоняется ещё ближе. Едва носами не касаемся.
— Что сказать?
— Что ни хрена тебя не волнуют все те девчонки, которых видела со мной.
— Вообще не волнуют! — выталкиваю упрямо.
— Скажи, что не ревновала.
— Не ревновала, — вздёргиваю подбородок.
— И не ревела ночами в подушку.
— Не ревела, — подтверждаю уверенно.
Он кивает и неотрывно травит меня глазами, а потом…
— Мне крышу рвёт, Джугели. Из-за тебя.
Его признание такое ненужное. Неправильное!
— Замолчи, пожалуйста, — прошу я тихо.