Гибель империи. Уроки для современной России - Гайдар Егор Тимурович. Страница 40

§ 8. Распад СССР: неожиданность, ставшая закономерностью

В 1982 г., суммируя результаты отчетов ЦРУ о состоянии советской экономики, сенатор У. Проксмайр говорит: “Можно выделить три ключевых вывода этих исследований: во-первых, советский экономический рост постепенно замедляется, тем не менее в обозримом будущем рост экономики продолжится; во-вторых, экономические результаты неудовлетворительны и эффективность экономики невысока, но это не значит, что советская экономика утрачивает жизнеспособность и динамизм; в-третьих, хотя существует разрыв между результатами развития советской экономики и планами, даже в качестве отдаленной возможности крах советской экономики не рассматривается” [327].

То, на что большинство наблюдателей не обращали внимания, – произошедшее в 1960–1970 гг. радикальное изменение отношений между СССР и миром. В это время экономика Советского Союза, формально остающаяся закрытой, на деле оказалась глубоко интегрированной в систему международной торговли, стала зависеть от конъюнктуры мировых рынков (см. табл. 4.21). Это, как правило, отмечали лишь исследователи, занимавшиеся рынками зерна и нефти. Большинству аналитиков, изучавших социалистическую систему, ее фундамент представлялся прочным [328].

Таблица 4.21. Внешняя торговля СССР со странами ОЭСР, 1950–1989 гг.

Примечание. Перевод в доллары осуществлялся по официальному курсу Госбанка СССР.

Источник: Статистические сборники “Внешняя торговля СССР”за разные годы. М.: Финансы и статистика.

Издавались и работы, в которых говорилось о факторах риска, способных подорвать стабильность сложившегося советского режима. Но такие публикации были скорее исключением, и их влияние на формирование образа будущего СССР было ограниченно [329]. В 1985 г. представить, что через шесть лет Советского Союза, правящей Коммунистической партии, советской экономической системы не останется, было трудно.

Неожиданность краха существовавшей на протяжении многих десятилетий политико-экономической конструкции вызывает недоумение, бросает тень на репутацию специалистов по советской экономике и политике [330]. То, что Центральное разведывательное управление США не увидело признаков приближающихся кризиса и краха СССР, критики этой организации считали важнейшим провалом в ее работе. Отсюда защитная реакция многих советологов – если мы ошиблись, значит, не могли этого не сделать, предсказать экономический кризис в СССР было невозможно. Широкое распространение среди этой группы специалистов получило представление о субъективном характере причин произошедшего, его обусловленности ошибками, сделанными советским руководством после 1985 г. [331].

Эта точка зрения близка тем, кто считает случившееся результатом международной интриги. В России она представлена в публикациях авторов, верящих в существование мирового заговора против России. Если встать на эту позицию, произошедшее в конце 1980-х – начале 1990-х гг. в нашей стране объяснить нетрудно. Надо учесть и существование в России давней традиции списывать собственные проблемы на иностранные происки.

Широко распространенное в России представление о демоническом всесилии ЦРУ – зеркальное отражение доминирующего в Вашингтоне убеждения в том, что ЦРУ продемонстрировало в конце 1980-х – начале 1990-х гг. полную некомпетентность во всем, что было связано с развитием событий в СССР, затем в России.

Известна еще одна версия природы крушения советской экономики. Его связывают с интенсификацией гонки вооружений, последовавшей за приходом к власти администрации Р. Рейгана, с тем, что СССР, вынужденный быстро наращивать военные расходы, не смог справиться с их возросшим бременем [332]. Чтобы оценить достоверность такого взгляда на причины краха СССР, необходимо понять механизм принятия решений о масштабах военных расходов, объемах закупок вооружений в СССР в конце 1970-х – начале 1980-х гг.

Наряду с помощью зарубежным социалистическим странам [333] военные расходы были важнейшим приоритетом советского руководства. Их масштабы, доля в ВВП не были известны даже руководителям страны и Вооруженных Сил. Об этом наглядно свидетельствуют противоречивые данные, приводимые последним Президентом СССР М. Горбачевым и начальником Генерального штаба СССР В. Лобовым по этому поводу [334]. Их и невозможно точно оценить. Они проходили по разным бюджетным статьям, данные о них несводимы. Неразрешим вопрос о том, в какой мере советские цены на военную технику отражали экономические реальности. Но то, что доля военных расходов в ВВП, по любым международным сопоставлениям, была высокой, очевидно. Если страна, имеющая экономику примерно в четыре раза меньшую, чем США, поддерживает военный паритет с ними и их союзниками и при этом финансирует содержание группировки из 40 дивизий, чтобы контролировать ситуацию на китайской границе, то на уровне здравого смысла нетрудно понять: все это стоит дорого. Масштабы военных расходов сдерживали развитие гражданского сектора экономики СССР [335]. Но и без военной нагрузки инвестиции в экономику к 1980-м гг. были малоэффективными.

Свидетельства того, что, столкнувшись с интенсификацией военного соревнования с США в начале 1980-х гг., Советский Союз начал бурно наращивать военные расходы, малоубедительны [336]. Характерная черта советского военно-промышленного комплекса – инерционность. Объемы производства вооружений определялись не военными потребностями, а тем, какие производственные мощности созданы. Если технологически возможно нарастить выпуск – всегда находился способ обосновать необходимость этого. На вопрос помощника Генерального Секретаря ЦК КПСС М. Горбачева Г. Шахназарова “Зачем надо производить столько вооружений?” начальник Генерального штаба С. Ахромеев ответил: “Потому что ценой огромных жертв мы создали первоклассные заводы, не хуже, чем у американцев. Вы что, прикажете им прекратить работу и производить кастрюли? Нет, это утопия” [337].

Пример механизма принятия решений об объемах производства вооружений в СССР – история выпуска советских танков. СССР в 1970-х гг. производил в 20 раз больше танков, чем США. Когда после арабо-израильской войны выяснилось, что для переоснащения израильской армии необходимы крупные поставки танков, объем их производства в США за нескольких лет был увеличен примерно до четверти количества, выпускаемого в СССР. Количество танков, состоявших на вооружении Советской Армии, составляло более 60 тыс. штук. Оно многократно превышало число таких боевых машин, находившихся в распоряжении США и их союзников.

Если пытаться анализировать происходившее в области военного строительства в 1970-х – начале 1980-х гг. с военно-стратегической точки зрения, то естественный вывод, который могли сделать западные эксперты, наблюдая, какими темпами Советский Союз наращивает танковую армаду, состоял в следующем: идет подготовка к наступательной операции в Западной Европе в направлении Бискайского залива. На деле все обстояло иначе. Как показывает ставшая впоследствии доступной информация, главным аргументом в пользу продолжения производства танков, в беспрецедентных для мирных условий масштабах, было убеждение в том, что США имеют больше возможностей нарастить их выпуск в условиях войны. Аналитики Генштаба доказывали, что потери советских войск в танках в первые месяцы войны могут быть крайне высокими. Отсюда вывод: надо выпускать их как можно больше в мирное время [338]. Доводы, связанные с тем, что в изменившихся за десятилетия после Второй мировой войны условиях, при более сложной системе комплектации, быстро нарастить выпуск этих боевых машин в США и странах, являющихся их союзниками, невозможно, во внимание не принимались. Главным фактором при обсуждении этой проблемы в СССР были не военные соображения, а то, что танковые заводы построены, на них работают люди. Они должны выпускать продукцию. То же относится и к другим видам военной техники.