Слон императора - Северин Тим. Страница 1

Тим Северин

Саксонец. Слон императора

Tim Severin

Saxon: The Emperor’s Elephant

* * *

Пролог

Ахен, 793 г.

Все считают, что это – часть разбитого человеческого черепа. Белая кость, выгнутая, как тарелка, судя по ее малой толщине, могла бы принадлежать мертвому ребенку. Писцы королевской канцелярии, проходившие мимо моего стола, смотрят на нее с отвращением и стараются держаться подальше. Возможно, они полагают, что это скорбный сувенир, привезенный мной из злополучной кампании против сарацин, которую король Карл предпринял пятнадцать лет назад. Они знают, что я участвовал в этом неудавшемся походе и, хотя был ранен, все же вышел живым из страшной засады, в которую попал арьергард его армии во время отступления через горы. Если писцы думают, что меня спасло мастерское владение мечом, то они ошибаются. Истинной причиной была моя дружба с сарацинами, завязавшаяся, когда я жил среди них и сумел завоевать их доверие, несмотря на то что был шпионом.

Без сомнения, они удивляются и тому, что сам король продолжает время от времени советоваться со мною, пренебрегая даже своим королевским советом. Знай они, что их христианнейший, благочестивейший правитель Карл верит, что сны могут указывать верный путь в будущее, они удивились бы еще сильнее. Он спрашивает моих советов потому, что я давно уже известен как толкователь снов и сновидец. И все же мне все меньше и меньше хочется давать Его Величеству четкие ответы. Из опыта я усвоил, что, хотя сны редко обманывают, они могут указывать на ложный путь. И когда истина в конце концов раскрывается, потрясение бывает еще сильнее. В год, предшествовавший Испанской кампании, я видел во сне, как гигантский Карл, сидевший на своем боевом коне, плакал кровавыми слезами. Я не имел никакого представления о том, что это было предзнаменование потери трети его армии и гибели в этой самой злокозненной засаде его любимого племянника и моего покровителя графа Хруодланда. И даже если бы я предвидел то, что должно было свершиться, изменить будущее я все равно не смог бы.

Так что, когда сновидение позволяет мне заглянуть краем глаза в будущее, благоразумнее всего бывает придержать язык.

Но и обращение к прошлому требует таких же предосторожностей. История, которую я намереваюсь записать, касается событий не только секретных, но и сохраненных в тайне от Карла, пребывавшего тогда здесь, в Ахене. Узнай он о том, что я скрыл от него, меня, несомненно, ждет немилость. Вот почему я решил придать своим записям форму заметок о путешествии в отдаленные малоизвестные страны. И поэтому положил на стол, на видное место, белый, как кость, черепок с неровными обломанными краями. Народ опасается приближаться к обломкам черепов. Хотя мой-то обломок – совсем не то, чем кажется! Зато он оберегает исписанные мною листы от нескромных глаз.

Глава 1

Скандинавия

Я лежал ничком на сырой земле, стараясь не обращать внимания на дергающую боль в левом плече. Рана, оставленная васконским копьем, вполне зажила, оставив лишь рельефный шрам, но смена времен года неизменно пробуждала глубоко затаившуюся боль. А влага, постепенно впитывавшаяся из листьев в одежду, еще сильнее усугубляла мое и без того неприятное положение. Ни звука, лишь стук капель да журчание струек воды, изредка сбегавших из дубовых крон, которые непрерывно поливал мелкий моросящий дождь, нарушали тишину. Хотя время уже склонялось к полудню, в лесу, под высокими деревьями, было мрачно и промозгло. Буйная весенняя листва не пропускала солнечный свет, и воздух внизу, под деревьями, был насыщен запахом прели. Прямо передо мною, над полянкой шагов тридцати в поперечнике, открывалось небо. Когда пробегающие по нему тучи открывали солнечный лик, на свежей траве ярко блестели дождевые капли, придававшие ей особенно чистый, манящий вид. Но впечатление было обманным. Середины у поляны просто не было. В середине была яма длиной в десять шагов и шириной в пять, а глубиной в рост высокого человека, с отвесными краями, которую покрывали набросанные крест-накрест тонкие ивовые прутья. А поверх них лежала сплетенная из таких же прутьев легкая крышка-решетка. На нее землекопы насыпали тонкий слой почвы, имитировавший твердую землю. А точно в центре крышки-ловушки лежала кучка покрытых свежей листвой веток, срезанных с кустов, которые считались любимым лакомством зверя, – приманка.

Очень медленно я поднял голову и посмотрел налево. На расстоянии вытянутой руки от меня устроился Вульфард, главный королевский егерь. В кожаных шоссах и камзоле, окрашенных в цвет жухлой травы и вдобавок перепачканных грязью, он был почти незаметен в облюбованной им неглубокой впадинке. Даже его закаленное непогодами и потемневшее от постоянного пребывания на открытом воздухе лицо цветом почти не отличалось от прошлогодней палой листвы. Голова с коротко стриженными седеющими волосами была непокрыта, темно-зеленая шляпа с одним-единственным орлиным пером лежала рядом. Почувствовав мое движение, он обернулся. Светло-карие глаза блеснули желтым, как у хитрого лисовина, а каменное выражение лица ясно дало понять, что мне надлежит хранить полную неподвижность так долго, как он сочтет нужным. Иначе пойдут прахом две недели, которые мы затратили на подготовку к охоте на зверя: поиск наилучшего места для ловушки, яма, которую пришлось выкопать с поистине умопомрачительной скоростью, огромная куча земли, которую пришлось отнести далеко в сторону, и, наконец, тщательная уборка всех следов пребывания здесь людей. Рабочие закончили свои дела перед самым рассветом и сразу же покинули эту отдаленную часть леса. После их ухода Вульфард прикинул вероятное направление утреннего ветерка, а потом разместил на поляне наблюдателей. Всего нас было трое. Мы с Вульфардом расположились с наветренной стороны, а его сын Вало – справа от нас на расстоянии броска камня. Оттуда он мог наблюдать за направлением, с которого мы ожидали появления зверя. Вало должен был отпугивать всех крупных зверей, которые могли бы провалиться в нашу ловчую яму. Мы вовсе не хотели, чтобы сквозь хлипкую крышку провалился олень или кабан. Нам нужна была только одна добыча: сам зверь, или ничего.

Я расслабился, опустил голову на согнутую руку, а потом и прикрыл глаза. Мы лежали в ожидании уже шестнадцать долгих, скучных и очень утомительных часов, но ничего так и не произошло. Эту тварь никто еще не видел живьем. Мы полагались на сообщения о следах в мягкой земле, об отпечатках копыт, превосходящих любое известное животное. Егеря замечали сучки сломанных веток на высоте в семь, а то и восемь футов над землей: расщепленные обломки в этих местах были смяты, а кора содрана. Самым же верным признаком реальности существования зверя был его помет. Большие кучи в изобилии содержали непереваренные листья и щепки, что помогло Вульфарду предположить, чем питается животное, и составить план его поимки живьем. Скептики смеялись и уверяли нас, что мы попусту потратим время. Дескать, неведомый зверь – это всего-навсего зубр-переросток из рода крутолобых, злобных диких быков, встречающихся в этом лесу. Зубры попадались в этих землях нечасто, однако их было достаточно для короля, который страстно любил охоту и убивал одного-двух рогатых красавцев каждый сезон. Удача всегда приводила его в доброе расположение духа.

Но Вульфард решительно отметал все сомнения в существовании диковинного зверя. Он ссылался на отставного лесника, умершего уже лет пять тому назад, который некогда уверял его, что гигантский зверь и еще несколько ему подобных отступили в самую глубь и глушь леса и до сих пор живут там.