Помещик. Том 2. Новик. Страница 10
– До сих пор?
– До сих пор. Я ведь дома дня не могла прожить, чтобы хотя бы часик музыку не послушать или на ролики не позалипать. А тут что? Серость. Унылость. Скука. Природа. Кругом одна природа. Прямо мечта для гринписовцев и прочих садоводов. А меня от неё уже тошнит. Где трассы? Где автомобили? Долбаные несколько километров можно полдня идти, пробираясь по буеракам. Проклятье! Куда ни плюнь – везде одно медвежье говно. Я с ужасом представляю, что будет, если у меня, например, заболят зубы. Но это ладно. Это время от времени меня накрывает. А без музыки и роликов тяжко каждый день. Иной раз глянешь под ноги и мерещится, будто это мой смартфон. Приглядишься – нет. Показалось…
– Я бы тоже не отказался от смартфона, подключённого к Сети, – кивнул Андрей. – Той Сети.
– Полезные сведения нужны?
– И это тоже. Но больше пообщаться со старыми знакомыми. Тут, кроме тебя, все чужие. Ну… как чужие. Они ведь не знают, кто я и откуда. И им не откроешься. Да и о чём с ними разговаривать? У большинства уровень развития как у улитки или бурундука. Только обсуждение дел. И то – осторожное. Говоришь, а сам думаешь, как бы чего не сболтнуть. А там…
– Да уж… Наши близкие, наверное, уже и не вспоминают о нас. Похоронили. Оплакали. И на праздники могилки подправляют.
– Кто знает… – пожал плечами Андрей. – Я так до конца теорию Клима Дмитриевича и не понял. Во всяком случае, тот вывод, к которому я пришёл, выглядит слишком кошмарным.
– А что за вывод?
– Нет больше будущего. Просто нет. Растворилось в потоке хаоса. И мы с тобой только два его осколка, которые чудом выжили.
– А… – хотела сказать что-то Марфа, но прям залипла на несколько секунд. – Ты хочешь сказать, что этот старый козел уничтожил наш мир? Что он убил миллиарды людей?
– Да.
– Там же мама… сестра… отец… Боже!
– Он тебя к этому проекту не привлекал?
– Я только от тебя о проекте узнала. Судя по тому, что я тут, очевидно, привлекал. Слушай. А что с теми, кто жил тут раньше?
– С кем именно?
– Ну вместо нас.
– Со слов профессора их личности были в основном затёрты. Какие-то остатки слились с нами. Тебе, кстати, как в новом теле? Не жмёт нигде?
– Шутник, – смешливо фыркнула Марфа.
– Я серьёзно. Меня первые недели прямо заносило. Не понимал, кто я, где я, что я. С габаритами тела не мог совладать. Всё непривычно…
– То же самое, – кивнула Марфа. – Только привыкала быстро, так как меня пороть почти сразу начали. Так что шкурку эту лягушачью я стала ощущать очень быстро и крайне отчётливо. Особенно на попе и спине.
– Боль… Меняет сознанье. Страх… Взрывает дыханье. Жизнь… Теряет, сгорает… Кровь в венах играет…
– Пламенев?
– Именно.
– Да… – тихо произнесла Марфа. – Что-то очень похожее. Боль обостряет ясность бытия. Но я бы согласилась месяц-другой с разбитой в кровь задницей хоть ради смартфона с пусть даже ограниченным количеством композиций.
– А я бы с удовольствием на концерт сходил. Наверное, любой группы. Просто чтобы музыка громче. А всё вокруг яркое. Тут то куда ни глянь – тусклое всё. Блёклое. Ярких цветов, почитай, что и нет. Ты думаешь, чего они с той краской забегали? Она яркая, сочная. Думаю, им и самим несладко в этой серости жить.
– Только они к ней привыкшие. А мы с тобой видели и другую жизнь… другой мир. И нам сложнее во много раз. Мы знаем, что мы потеряли.
– Мы потеряли… – тихо произнёс Андрей и задумался.
– Ну да ладно, не грусти, – по-своему расценила состояние парня его супруга. – Ты, кстати, не можешь мне объяснить, чего мы в этой глуши забыли?
– А куда нам идти? Есть предложения?
– Туда, где спокойно и сытно.
– В эти времена таких мест нет.
– Тебя ведь тут пытались ограбить. Все. И Церковь, и мой отец, и воевода. Да и вон как унизили на верстании. Почему ты всё ещё тут? Разве нет мест куда интереснее?
– Милая, а что ты о них знаешь, об этих местах?
– Ну… – задумалась она.
– В этом мире одиночки не выживают. Увы. Теоретически в той же Литве или Польше у меня больше шансов. Особой религиозной ревностью я не отличаюсь, поэтому без каких-либо проблем смогу сменить православие на католичество или даже лютеранство. Но… Отправившись на запад я… мы там окажемся одни. Одиночками.
– У тебя есть деньги.
– Не так много.
– Ты ведь можешь ещё краску сделать. И добыть много денег. Я ведь правильно всё поняла, и ты её сам сделал?
– Правильно. Но ты упустила из виду тот факт, что у Остапа Бендера тоже было много денег. Помнишь, чем всё закончилось?
– Ты думаешь? Ну… времена другие.
– Повторяю, если ты ещё не поняла, то в этом мире не выживают одиночки. Ты можешь быть умным, красивым, богатым, но если за тобой не стоят родичи или союзники, то это всё очень быстро закончится. И чем сильнее за тобой стоит «массовка», тем спокойнее тебе живётся. До определенных пределов, потому что тебе нужно как-то обеспечивать её лояльность.
– Так там же не Русь, там Запад.
– Ты полагаешь, что-то там иначе? За каждым ремесленником там стоит цех. Крупная и хорошо вооружённая средневековая корпорация. И ни один феодал в здравом разуме обижать его просто так не станет. Мастера же настоящие так ещё и под покровительством очень влиятельных персон. Вплоть до герцогов или даже королей. Если их ограбить или у них украсть, то внезапно окажется прилично людей с оружием, готовых за это злоумышленника покарать. Если же ты одиночка, то тебя в самом лайтовом варианте ограбят до нитки. В самом прямом смысле слова раздев донага. И выбросят в канаву. Не нужно тешить себя глупыми иллюзиями. Люди там такие, как и у нас. Просто так сложилось, что они сумели себя презентовать получше, вылив подспудно на нас кучу дерьма. Не больше и не меньше.
– Ну…
– Ну поедем мы в Литву? И что дальше? Если у меня не будет богатых доспехов да одежды, то любой шляхтич может попытаться меня ограбить, объявив разбойником. И будет в целом в своём праве, так как кто я такой в Литве? Поместный дворянин? Это ещё доказать нужно. Местные-то меня не знают. И все родичи мои – тут живут. Ну в Туле да Коломне.
Марфа промолчала, поиграв желваками.
– И чем дальше от здешних мест, тем меньше у меня прав. Тем более что встречают-то по одёжке. А мы с тобой выглядим довольно бедно и скудно. Нищета. Многие удачливые разбойники лучше живут. И это не говоря о том, что встаёт в полный рост проблема языка. Здешний язык мы знаем. А среднепольским [12] ты владеешь? А современными германскими наречиями? А среднефранцузским [13]?
– Английский и немецкий знаю.
– Наших дней?
– Да.
– Забудь. Сейчас всё по-другому. Тебя, скорее всего, если и поймут, то с огромным трудом.
– А если к татарам податься или османам? Если тебе религия не важна, то не всё ли равно?
– А тебе?
– У меня дедушка преподавал на кафедре научного атеизма. Сам понимаешь… – развела она руками.
– Языка их мы не знаем. Да и если попадёмся нашим после этого, то смерть – лучшее, что нас будет ждать. Измена царю страшна. Измена вере же – худшее, что мы можем сделать.
– А чего им попадаться? Через крымских татар переберёмся в Османскую империю, а оттуда куда-нибудь в Египет. Ну и поселимся где-нибудь недалеко от Долины царей. Я немного интересовалась вопросом и карту захоронений помню. И где гробница Тутанхамона – тоже.
– Там мы будем ещё бо́льшими изгоями, чем в Польше. Чужими одиночками. За нами никто не стоит. Если бы я один поехал бы, то мог взять местную женщину в жёны и примкнуть к какому-нибудь клану. А так… Мне никогда не нравился Карл Маркс. Достаточно сложно доверять размышлениям об устройстве экономики и хозяйства человека, который себе не мог заработать на хлеб и жил на подачки. Обычный идеалист и фантазёр. Но есть у него одно высказывание, с которым я согласен. Нет такого преступления, на которое бы не пошёл капитал ради трёхсот процентов прибыли. Только я бы заменил слово «капитал» на «человека». Ну и, может быть, поставил вилку процентов. Это ведь на словах все люди молодцы. Пока перед ними не появляется особой возможности. Выделываются. Рассказывают, какие они хорошие и правильные. А помаши перед носом осликом, гружёным золотом, и всё… Вот ты говоришь, гробница Тутанхамона. Там же десятки килограммов золота. Местные нас прирежут быстрее, чем мы пикнуть успеем. И это не самый плохой вариант. А то ведь пытать станут, выведывая, где мы ещё припрятали золото.