Одинокие боги - Ламур Луис. Страница 31

— Значит, никто об этом ничего не знает?

— Знают, конечно, но очень немногие. Дон Абель Стерн, например. Он самый богатый человек в округе, у него много своей земли. Ну, и еще несколько других... мужчин.

Она сама всегда очень осторожна в таких делах: никто не видел мисс Нессельрод, ведущей деловые разговоры. Знаешь, Ханни, женщины это вряд ли одобрили бы, да и большинство мужчин, думаю, тоже. Капитан уже дважды побывал в Китае и Японии. Он возил туда, естественно, и другие товары, но лучше всего, по его словам, шла торговля мехами. В этих странах на красивые шкурки выдры очень вырос спрос. Очень неплохая идея мисс Нессельрод — начать торговать мехами, понимая при этом, что в бизнесе такого рода есть большая доля риска: можно ведь потерять сразу все, если корабль вдруг потерпит крушение...

Впереди стали видны небольшие рощицы, а слева непрерывной стеной тянулся смешанный лес из дубов и платанов. Дорога круто огибала его, и теперь мы пересекали обширную холмистую равнину.

— Калифорния — страна медведей-гризли, — пояснил Финней, — эти животные бесстрашны и ничего не боятся. Питаются в основном орехами, корнями, листьями, но могут заломать и человека, словно кролика. Могут съесть и мертвое животное, иногда сами охотятся — это зависит от вкуса того или иного медведя, а так-то они все больше народ разборчивый.

Казалось, холмистая равнина, покрытая клочками выгоревшей коричневой травы и невысокими зарослями кустарника, будет тянуться бесконечно. Но вот впереди показался вдруг низкий глинобитный домик под красной черепичной крышей, несколько загонов и какое-то строение, наподобие сарая.

— Видишь черепицу? — спросил Финней. — Ее научились делать индейцы в миссиях. Сейчас-то миссии эти позакрывали, и большинство индейцев, занятых производством черепицы, вернулись обратно на свои холмы, и нынче ее делать уже просто некому. Жаль.

— А много ли в Лос-Анджелесе живет народа? — поинтересовался я у Финнея.

— Ну, где-то около двух тысяч с лишним. Несколько лет назад, вроде в 1836 году, была перепись населения. Получилось тогда две тысячи двести двадцать восемь человек, более пятисот из них оказались оседлыми индейцами. Да сорок шесть иностранцев, половину из которых причислили, по их желанию, к американцам.

Финней направил лошадь к воротам.

— Сам-то я, признаюсь, не очень интересуюсь этими вещами, а вот мисс Нессельрод хочет знать все.

Он спешился.

— Иди вперед, Ханни. Здешний народ завтракает в десять утра, а обедает около трех. Иногда бывает и ужин, но редко. Я знаю этих хозяев. Пабло, вероятно, сейчас нет дома. Он работает на строительстве городского оросительного канала. Его жена Изабель — мексиканка, а сам Пабло — калифорниец. Давай зайдем. Изабель всегда готовит еду для путников и делает это даже лучше самого Пабло.

Мы вошли в холодную, выложенную каменными плитами комнату, где в окружении скамеек стояли три стола. Навстречу поднялась пухленькая симпатичная молодая женщина с огромными карими глазами.

— Сеньор? Не часто вы доставляете нам удовольствие видеть вас. Присядете? У меня нет изобилия блюд, однако...

Она выскользнула из комнаты, но почти тотчас вернулась с чашками горячего шоколада и несколькими маисовыми лепешками.

— Ой, сеньор! Совсем забыла, вы же любите ореховые хлебцы, я сейчас принесу! — Она замолчала, и, посмотрев на меня, спросила: — А вы? Что бы хотелось вам?

— То же самое, — сказал я, смутившись. Ведь мне не часто доводилось разговаривать с женщинами.

Горячий шоколад был и в самом деле изумительно вкусен и горяч. Я уже пробовал его как-то прежде и очень полюбил.

Вернувшись с ореховыми хлебцами, Изабель спросила:

— Вы приплыли морем?

— Он — да. — Джакоб кивнул в мою сторону. — А я только что встретил его у причала. Он будет жить в Лос-Анджелесе и учиться там в школе.

— О! У вас есть семья? — Карие глаза Изабель тепло смотрели на меня.

Я покачал головой.

— Мисс Нессельрод была другом его семьи. Она попросила меня встретить мальчика и привезти к ней, — продолжал объяснять Финней.

— Эта мисс очень хорошенькая, — заметила хозяйка. — И непонятно, почему она до сих пор не замужем.

Для калифорнийцев, рано вступающих в брак, иногда в четырнадцать лет, тридцатилетняя привлекательная женщина, вполне естественно, являлась загадкой. Но не зря же я начитался разных романов. В промежутке между двумя порциями ореховых хлебцев я ответил на ее вопрос:

— Моя семья... отец... он умер... или убит. Точно не знаю.

Изабель мгновенно прониклась симпатией к бедной мисс Нессельрод. Кто поймет боль разбитого сердца лучше, чем те, в чьих жилах течет испанская кровь! Это я тоже хорошо усвоил из книг.

— О-о-о! Я понимаю. Вероятно, она была тогда совсем еще молоденькой?

— Она любила его, — важно сказал я. — Он был очень красив. И она думала только о нем.

Когда Изабель вышла на кухню, Джакоб с недоверием посмотрел на меня и тихо сказал:

— Надо же, я и не знал этого раньше.

— Я тоже не знал... Теперь Изабель будет рассказывать эту историю другим, и люди получат ответ на волнующий их вопрос, который всех устроит. Теперь наконец всем будет понятно, и отпадет необходимость в дальнейших расспросах.

Джакоб рассмеялся.

— Для мальчугана твоих лет ты удивительно мудр.

— Таких историй существует немало, а испанцы чрезвычайно романтичная нация. Отец, а тем более мама знали множество испанских песен. Все они про разбитое сердце и потерянную любовь. Я всего лишь рассказал содержание одной из них.

Теперь Финней удивленно хмыкнул.

— Ты действительно необыкновенный человек, малыш!

На закате солнца пред нами возникли очертания города. Он лежал на равнине, на севере которой поднималась гряда невысоких холмов, а на востоке вздымались вверх горы. Лос-Анджелес окружало множество виноградников и садов. Недалеко протекала река. В центре города деревья росли хаотично и беспорядочно. Дома в большинстве своем были низкими, глинобитными, с плоской крышей. На этом довольно однообразном общем фоне выделялись большие каркасные одноэтажные коттеджи и двухэтажные — глинобитные. В одном из таких строений располагалась церковь, в другом — резиденция губернатора.

Финней привел меня к очаровательному домику на окраине города, окруженному раскидистыми ивами. Неподалеку проходил оросительный канал.

Домик, как и все вокруг, был глинобитным, с крышей под красной черепицей. Позади него виднелся загон, в котором стояло несколько лошадей.

— Иди постучи в дверь, Ханни! Мисс Нессельрод наверняка обрадуется, увидев тебя. А я пока распрягу лошадей.

Нерешительно остановившись во дворе, стараясь привести в порядок свою одежду, я тщательно отряхивал ее прямо руками. Во дворе мое внимание привлекла беседка с низкой крышей, скамейка и кресло-качалка. Я медленно подошел к дому и только поднял руку, чтобы постучать, как дверь открылась, и на пороге возникла незнакомая молодая женщина.

Она отступила чуть назад, и тотчас из-за ее спины мне навстречу, всплеснув руками, выбежала мисс Нессельрод.

— Иоханнес! Сколько лет, сколько зим!.. Заходи скорее!

Мисс Нессельрод отошла в сторону, оглядела меня.

— Боже! Как ты вырос! Каким стал красавцем!

Покраснев, я переминался с ноги на ногу.

— Как вы поживаете, мэм? — спросил я, чтобы как-то отвлечь ее от этой темы, которая вогнала меня в краску.

— Проходи, Иоханнес! Кажется, мы собираемся с тобой знакомиться заново? — вопросительно взглянула она мне в глаза.

Но внезапно улыбнулась, да так дружелюбно и лукаво, что я поймал себя на том, что тоже улыбаюсь в ответ.

— Теперь рассказывай мне все по порядку! Что ты делал все эти годы? Как жил это время? На что похожи места, где ты обитал?

И я начал рассказывать, сначала робко и неуверенно, потом со всевозрастающим доверием: про Аджыо Каленте, индейцев, лавку, мой собственный дом, пальмовые леса в каньонах...

— Горячие источники? Расскажи-ка, пожалуйста, о них поподробнее.