Набоков в Америке. По дороге к «Лолите» - Роупер Роберт. Страница 70

Он осмотрелся вокруг и заметил забавных полусонных людей – разбитных обывателей с их мрачными секретами, населявших великолепный ландшафт, который они умудрялись изгадить. Это общество жило по строгим правилам, рассказать о которых убедительнее всего можно было лишь с помощью едкой сатиры. В последнем акте непременно должна была быть перестрелка, как во многих других американских фильмах и книгах. И, разумеется, в подоплеке всего должен быть секс: нетрадиционный, с извращениями, поскольку страна хоть излучает молодую свежесть и сексуальность, но скована запретами. Автор клянется, что не ставил себе целью изменить действительность, не собирался никого “будить”, и в этом ему можно верить: Америка для такого писателя, как Набоков, прекрасна в первозданном виде.

Триллинг хранит величественное спокойствие. Набокову не сидится на месте: он то подастся вперед, то откинется на спинку дивана, вертит головой⁵⁴. Усмехается, когда Триллинг, пытаясь объяснить, что же в романе так его “шокировало” (“маленькая девочка, которая… обычно защищена от сексуального внимания взрослых мужчин, очень юная, лет двенадцати, насколько я помню”)⁵⁵, сам с трудом удерживается, чтобы не усмехнуться, и Набоков бросает взгляд на ведущего: “Он, кажется, облизывает губы? Боюсь, ваш почтенный критик неправильно истолковал мой роман, буквально самую малость!”

Питер Селлерс внимательно изучил эту документальную запись, готовясь к роли Клэра Куильти в фильме Кубрика, и использовал полученные находки в трех последующих ролях, сыгранных им в “Докторе Стрейнджлаве”: его догадки ни в чем не противоречат нашим выводам⁵⁶. Доктор Земпф, школьный психолог (на самом деле это был Куильти), позаимствовал у Триллинга манеру прикусывать губу на определенных словах (“секс”, “сексуальный”) и манеру держать сигарету (примерно так же ее держал Эдвард Р. Марроу) – как между указательным и средним пальцами, так и между большим и указательным (что для Америки необычно). Селлерс блестяще это обыгрывает в сцене, когда доктор Стрейнджлав объясняет устройство Машины Судного дня⁵⁷. Этот пафосный разговор, похоже, вдохновил Селлерса и Кубрика: два ученых мужа рассуждают о сексе с миловидной девочкой, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться; Набоков скромно признается, что разбирается в клинических аспектах педофилии и в бабочках – это помимо того, что он великий писатель; Триллинг же с его пустым взглядом похож на человека, которому его гастроэнтеролог только что сообщил плохие новости.

И Триллинг, и Набоков по-своему обаятельны. Триллинг, рассуждая о романе, сбрасывает привычную угрюмость: “Лолита” действительно задела его за живое, его тронул горестный жребий девочки, ее трагический жизненный путь и печальная нежность, с которой Набоков все это описал. А некоторые фрагменты наверняка его рассмешили. И Набоков находит с ним общий язык, несмотря на все свои ужимки. Даже в таких комических обстоятельствах, в роли высокомерного эстета, он то и дело выглядывает из-под маски, чтобы взглянуть на тех, кто на него смотрит. Он беззастенчиво играет великого человека, но то и дело очаровательная мальчишеская улыбка пробегает по его большому лицу – беззащитная, искренняя⁵⁸, улыбка человека, всегда готового разразиться беспомощным смехом.

Глава 17

Произошел случай, который всех немало шокировал (Веру-то уж точно – возможно, потому, что в деле оказался замешан ее сын). 25 ноября, во вторник, Набоковы ужинали в Нью-Йорке с издателем Уолтером Минтоном в любимом заведении театральной богемы – ресторане Café Chambord¹ на Третьей авеню, На ужине присутствовала и жена Минтона, Полли². Супруги были в ссоре. Издатель увлекся “субреткой-профурсеткой из ночного клуба Latin Quarter”³, а миссис Минтон узнала о романе всего лишь неделю назад из статьи в журнале Time. Полли была убита горем. “Она очень красивая девушка, – писала Вера в дневнике, – испуганная, растерянная”, добрая и хорошая мать троих детей. До выхода “Лолиты” супруги жили дружно и счастливо: по словам Полли, “после этого Уолтер завел множество новых знакомств и сбился с пути”^•4 из-за бури, разразившейся вокруг романа. История напоминала водевиль⁵: именно любовница Минтона впервые рассказала ему о “Лолите” (он ничего не знал о романе до 1957 года, несмотря на публикацию в Париже), так что, по законам издательства, ей полагалось вознаграждение за то, что она нашла интересную книгу.

Дмитрий и MGA 1957 года

Веру неприятно поразило, что Полли так откровенно рассказывает о своей беде “чужому человеку” (сама Вера была куда более сдержанна). Тут появился Дмитрий. Он был на еженедельном собрании резервистов; Набоковы, Минтоны и Толлеры завернули за угол, чтобы посмотреть на его новую машину, MG 1957 года⁶, которую даже его мать называла “красавицей”. Полли Минтон попросила ее прокатить. Дмитрий уехал с Полли, а Минтон и Набоковы взяли такси и отправились в гостиницу, где, как записала Вера в дневнике (впоследствии она вычеркнула эту запись), “втроем сидели и ждали, ждали, ждали”. Минтон, тоже человек откровенный, в такси признался им, что, кроме танцовщицы, у него есть еще одна любовница, а именно автор той самой разоблачительной статьи в журнале Time, которая таким образом решила разделаться с соперницей: назвала ее “престарелой… нимфеткой [с] глупой улыбкой”^•7. “Вот из-за этих двух потаскушек, – припечатала Вера, – М[интон] разрушил свой брак”^•. Причем рассказывал он об этом достаточно громко, так что и водитель такси наверняка все слышал. “Удивительные люди эти американцы!”^• – заключила Вера.

В общем, они сидели и ждали. Вдруг Дмитрий с Полли попали в аварию? “Наконец они приехали”. Минтоны ушли, и “Дмитрий, смущенно улыбаясь, сообщил нам, что из ресторана они поехали прямо к нему домой, поставили машину в гараж, потом – ему нужно было что-то забрать в квартире, Полли захотелось увидеть его квартиру (раз машину она уже видела), ну и так далее”^•.

“А на следующий день, – писала Вера, – Минтон сказал В.: «Я слышал, Дмитрий вчера неплохо развлек Полли». И, сконфуженная, завершила: – Неужели такое поведение нынче в Америке в порядке вещей? Как будто в плохом романе какого-нибудь О’Хара или Козенса”^•8.

Да уж, вихрь славы кружит головы. Когда твои книги занимают первое место в списке бестселлеров, а придуманные тобой слова входят в язык (например, “нимфетка”)⁹, последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Эдмунд Уилсон упоминал о невиданном “разгуле”¹⁰ “Лолиты”, которая “явно задела потаенные струны широкой американской души”. Читателей привлекло ее скандальное содержание, которое многим могло показаться настоящим откровением. Америка в некотором смысле строилась на скандалах: ее литература на протяжении долгого времени служила источником сенсаций, в частности сенсаций сексуальных. Бестселлер в Америке 1950-х, “Пейтон-Плейс”¹¹ Грейс Металиус, вышедший в 1956 году, – Набоков, как ни странно, утверждал, будто слыхом не слыхивал об этом романе, – порнографический двойник “Лолиты”. И в том и в другом произведении сексуальные тайны прячутся за видимостью приличия, и в том и в другом отец насилует приемную дочь, а городки, в которых развиваются события обоих романов, находятся в штате Нью-Гэмпшир¹². В обеих книгах описаны убийства и животная похоть. Комизм “Лолиты” отчасти в том, что утонченный европеец Гумберт Гумберт попадает в сюжет, характерный, скорее, для какого-нибудь бульварного романа. Не все обратили внимание, что книга Набокова на самом деле пародия.