Не твоя семья (СИ) - Лейк Оливия. Страница 36

— Мне мало радости о твоей любви слушать. Сходи к психотерапевту. Я не больница.

— Мы бы с Тимом поженились, если бы ты со своим сыном не вернулась.

— Нашим сыном. Моим и Тимура, — обманчиво мягко напомнила. — Мой сын — его кровь. А ты… — я осмотрела ее с брезгливой жалостью. — Ищи отца для своей девочки в другом месте.

Какие бы отношения между мной и мужем ни были, показывать всяким падальщицам брешь и слабость нашей семья нельзя.

— Не смей говорить о моей дочери! — Марьяна нервно взвизгнула. — Тимур обязан помогать растить ее. Она привязалась к нему! — и ткнула мне в лицо телефоном. — Смотри, видишь, как обнимает его.

Я сглотнула густую горькую слюну. На фотографии Ярослава висела на его локте, а Марьяна стояла рядом и довольно улыбалась. Мантуров, как обычно, с непробиваемым лицом. Ноль эмоций, но сам факт.

— У твоей дочери есть отец, — только и сказала. — А ты, Марьяна, даже не мечтай о моем муже.

— Он бы женился… — пыталась возражать. Я рассмеялась.

— Три года, — напомнила безжалостно. — Ты смотрела на него глазами преданной собаки три года, и Тим не женился. Ты не нужна ему. Смирись.

- Я не...

- Хватит! - оборвала на полуслове. - Ты можешь согнать под мои окна все свое полоумное семейство, но я никуда не исчезну. Знаешь, почему?

Марьяна молчала.

- Потому что Тимур любит меня. Только меня.

Я закрыла перед ней дверь и поспешила в дом. Вышла-то в одной майке и домашних шароварах. Я уходила, высоко вскинув голову, но плечи словно тяжелой плитой придавило. Как она посмела прийти?! Если бы боялась, не посмела бы явиться. Значит, Тимур позволял ей вести себя столь свободно! Значит, обещал, раз Марьяна уверенно говорит о замужестве. С Ярославой проводил время: крестный, да, но как не чувствовать уязвленности и обиды?!

— Ну как вы тут? — подошла к сыну и, обняв, чмокнула в макушку. — Шрек, тшш, — тихо приказала. — Егорушка, спать будем.

— Я папю с молозеным зду.

О, я тоже! Мне есть, что ему сказать!

Тимур вернулся. Я делала вид, что ничего не произошло. Он вызвался уложить сына на дневной сон, затем вместе со Шреком нашел меня в мастерской. Накатило вдохновение: я рисовала разбитое сердце.

— Гель, все нормально? — остановился позади, рассматривая кроваво-алые мазки.

— Нет, не нормально, — тряхнула волосами. — Огради нас от своих любовниц: они уже домой ко мне приходят. Или они тебя слушаться перестали?

— Не понимаю, о чем ты? — нахмурился Мантуров.

— У тебя настолько много их, что не помнишь, которая самая наглая? — вздернула бровь.

— У меня нет любовниц, — ответил абсолютно ровно. Ни один детектор лжи не докопался бы.

— Тим, если эта дрянь явится снова в мой дом, я соберу вещи и уйду вместе с сыном. И мне плевать на все договоры!

— Не надо угрожать мне, Ангелина, — моментально пошел в атаку. Тимур Мантуров иначе не мог.

— Можешь выписать мне неустойку! — бросила кисти и хотела уйти, но он удержал меня, сжав запястье.

— Гель, у меня с Марьяной…

— Я помню, что у вас ничего не было, кроме ее дочери, которой ты заменил отца, и вашей предполагаемой свадьбы. Все, Мантуров, хватит, — выдернула руку. — Меньше года осталось жить в этом фарсе. Избавь меня от своего общества по максимуму!

Я ушла. Потепление между нами закончилось раньше, чем я успела осознать и тем более привыкнуть. Ледяной душ освежил мозги.

Глава 24

Тимур

Марьяна. Вот сука. Я ж с ней по-хорошему хотел. Мы всю жизнь знакомы. Она никогда не вела себя как истеричка с манией преследования. Эти три года ждала меня молча: без требований и скандалов. У меня работа, своя жизнь, женщины, а она ждет. Где-то в глубине души было приятно такое покорное поклонение мне, особенно на фоне потери жены. Ангелина выбрала не меня, а Марьяна показывала и демонстрировала, что я для нее важнее всего. Похоже, даже собственная дочь потеряла ценность, раз втянула ее в свои матримониальные игры.

— Да? — услышал осторожное.

— Ты где? — рявкнул в трубку.

— Тимур… — привычно мямлила, такая вся неуверенная и ищущая защитника. Меня взбесили эти интонации. Ума прийти ко мне домой хватило, а расплачиваться страшно! У нас с Гелей только-только налаживаться начало, постепенно, легкая оттепель, когда лед треснул, но еще не начал движение. И снова ударили морозы!

— Я дома… Тим, я ничего такого…

— Жди, — прорычал и бросил телефон на пассажирское сиденье. Она ведь не была такой ромашкой-одуванчиком. Наоборот, что-то вроде своего мужика: всегда тусила с нами, компанейская, даже коньяк с вискариком наравне принимала, а тут прямо лань трепетная. Гелю копировала. Сейчас в голове картинка четко встала. Пыталась типаж моей жены воссоздать. Только это нереально: Ангелина уникальна. В ней органично жила восторженная хрупкая красавица и львица. Когда растоптал Белоснежку, из пепла восстала сильная уверенная дерзкая женщина, знавшая себе цену. Высокую цену.

С Ярославой тоже надо бы поговорить: ее поведение — результат попустительства взрослых, и моего в том числе. Позволил перейти от крестного к крестному папе, затем к папе: я одергивал, поправлял, но мы не так часто виделись, а вот мать накручивала и дурила голову. Я дарил дорогие подарки на праздники, да и так подкидывал деньжат на карту, когда клянчила. Слава девочка избалованная в этом плане, на материальное уже заточена: если телефон — то айфон последней модели; если новая одежда — исключительно из ЦУМа. Мы, взрослые, откупались от нее деньгами, а она принимала это за любовь. Для нее стало нормой такое проявление привязанности.

Я остановился возле коттеджа, который Олег еще строил, но оставил бывшей жене и дочери. Надавил на ручку двери — она легко поддалась, и я вошел во двор. В доме горел свет: смеркалось теперь рано, да и морозец начинал ощущаться, не удивлюсь снегу в ноябре.

— Крестный папочка! — первая выбежала встречать Славка. — Приехал! А ты что-нибудь мне принес? — скорчила просящую рожицу. — Помнишь, я говорила про планерные наушники, как у Маши из сериала «Плакса»? Я тебя скидывала фоточку. Ты купил?

— Мама где? — только и ответил.

— На кухне… — растерялась Славка.

— Иди-ка посмотри свой сериал, — а сам прошел в обеденную зону, плотно прикрывая дверь. — Марьяна… — и покачал головой. Она побледнела. Я едва сдерживался, чтобы не орать с порога. — Знаешь, что я ненавижу больше всего?

Она отрицательно покачала головой, вжимаясь в столешницу. Знает, конечно, знает.

— Когда пытаются обидеть мою жену.

Да, это только мне позволено! Я обидел, я потом и повинюсь. И казню себя, если потребуется. Но никто: ни друзья, ни родня, ни тем более левая, по сути, баба, не может заявиться ко мне домой и предъявлять моей жене!

— Я ничего такого не сказала! — оправдывалась Марьяна. — Я вообще к тебе приходила!

— А с чего ты взяла, что можешь приходить ко мне, да еще и домой? Или ты к Геле обратно в подружки набивалась, м? — неспешно наступал на нее. — У тебя вообще есть чувство стыда?

— А у тебя? — неожиданно огрызнулась. — Это ты бросил Гельку и сына. Тебе должно быть стыдно, не мне!

— Поверь, мне херово. Этот долг мне не оплатить, но я стараюсь. Но не нужно делать из себя овцу. Ты приходила в наш дом и играла в дружбу. Чего ты хотела? Какие цели преследовала? Развести меня с женой?

— Я не разрушала твой брак! — крикнула Марьяна. — Я не думала, что ты разведешься! Я не хотела!

— Для той, которая не хотела, ты слишком резво подставила мне передок.

— Не говори, что не замечал моих чувств! Ты все видел, но позволял мне бывать у вас. Что, льстило твоему мужскому эго, м?

Я усмехнулся и покачал головой. Она напрочь не хотела принять, что мне просто похрен на нее.

— Не замечал, потому что как женщиной тобой никогда не интересовался. Не нужна ты мне. Не хочу. Не возбуждаешь. Не стоит на тебя. Смирись и не позорься!