Темные (сборник) - Гелприн Майк. Страница 41

– Ирод, сущий Ирод, иначе и не назовешь.

Лицо у Вильмы стало горячим, как ее сковорода. Она подошла к шептунам и, яростно полыхая темными глазами, быстро и зло проговорила:

– Молчали бы уж! Не вашего ума дело штуки такие обсуждать! Оно, может быть, удел у них таков! Может быть, и сами не рады, што судьба их такая – грешить. Они, слышно, зато три монастыря построили в самой Моравии, штобы грехи свои эти замолить-то! А будете дальше шептаться, так Богом клянусь – расскажу им! Вот как есть – пойду и скажу!

Слуги, впрочем, и так недослушали – разбежались. А больше Вильме никогда ничего такого слышать не приходилось.

Жизнь шла своим чередом, без веселья, да и без бед. Не было в ней ни событий никаких особенных, ни желаний потаенных. Иногда только снились Вильме по ночам ее деточки – как они растут, хорошеют, крепнут, как отцу своему – ее мужу то бишь – по хозяйству помогают. Снились сны, а поутру забывались. Снова окружала ее кухня, поварята, ножи и половники, котелки и кастрюли, овощи и приправы со специями.

Когда в замке появился старик-лекарь, она его не сразу и заметила. Перемещался он по комнатам и коридорам тихо, быстро – пробежится по углам, попрыскает, посыплет там чего-то – и нет его. Бородка седая, козлиная, сам маленький, хрупкий – как такого заметишь? Их единственный разговор Вильма запомнила по двум причинам: во-первых, в тот день у нее из женских мест текла кровь и болел низ живота, а во-вторых, потому что старик подозвал ее к себе, ткнул костлявым пальцем на мокрый пол возле мешков с сухарями и строго сказал:

– Ты, дорогая, следи, чтобы эти жидкости не попали ни в коем случае в пищу.

– Што ж мы – на полу готовим, што ли?

– Мало ли чего… Это специальная жидкость – против крыс. Человек если попробует – плохо будет. Запомни!

Стараниями лекаря крыс в замке вскоре действительно стало меньше. Время от времени кто-нибудь из слуг находил очередную дохлую тварь, нескольких подобрали прямо на кухне поварята. Мерзкие хвостатые тельца либо тут же выбрасывались в выгребные ямы во дворе, либо сжигались в печке.

Один раз лекаря пригласили в покои Сира. Старик не без труда поднялся по винтовой каменной лестнице на верхний этаж Главной башни. По пути, в одной из нижних комнат, ему послышался детский плач. Обитая железом дверь была закрыта, а рядом шагал стражник – посланец Моргрива. Скрепя сердце (в который уж раз!), лекарь прошел мимо.

Наверху черный кнехт молча пропустил старика внутрь комнаты. Взору ученого открылась большая кровать и массивный стол, за которым сидел его ученик – худощавый молодой человек со щеками, покрытыми мелкими язвами. Звали его Грын, и раньше он помогал во дворе конюху, а теперь, пройдя уроки грамоты, стал личным писарем Сира Моргрива. Сам хозяин и властелин замка стоял у стены сзади, куда не достигал свет свечей со стола, могучей тенью нависая над своим прислужником.

– Вы звали меня, Сир?.. – Лекарь немного задыхался после подъема по лестнице.

– Да. Я хотел тебя похвалить, ученый. Крысы дохнут.

– За пять тысяч… Это немногое, что я мог сделать.

– Ты приносишь пользу – разве этого мало? Юнец неплохо пишет. Быстро и молча. Тоже твоя заслуга. Недавно мне написали, что мой любимый Звездосчет умер.

– Прискорбно. Успел ли он завершить свой труд?

– Не знаю. Звезд на небе, наверно, больше десяти тысяч. Чтобы все их сосчитать, нужна, быть может, не одна жизнь. Зато конец своей жизни Звез-досчет прожил в достатке.

Лекарь промолчал. Писарь за столом сидел без движения, в свете свечей его глаза были подобны темным дырам.

– Знаешь, Звездосчет умер не своей смертью. Из Сорбонны пишут, что его убил ученик. Тот, кто оскорбил гостеприимство моего дома своими похотливыми речами и взглядами, кого мы вышвырнули с этой земли.

– Тот, которого несколько месяцев держали в камере?

– Да. Видит Бог, в этом мире очень много злодеев. Жаль, что их нельзя травить так, как ты это делаешь с крысами…

Лекарю показалось, что писарь вздрогнул.

– …Или лучше бы отцы их пожирали сынов своих еще в детстве. Хочу спросить тебя, ученый.

– Да, мой Сир.

– Утром я увидел, как одна из моих охотничьих собак ела крысу. Она теперь умрет?

– Не должна, Сир. Если умрет, то не от этого… Этот яд не полностью растворяется в теле, но в любом случае его в мертвой крысе слишком мало, чтобы умерло такое крупное и сильное животное, как собака.

– Или человек?

– Тем более человек. Самое большее – можно ненадолго заболеть.

– Отлично. Должен сказать, что твой ученик меня сегодня расстроил. Стражники видели, как он заговаривал с одной из моих женщин. Идет по стопам своего предшественника… Но мы же слишком гуманны, чтобы убивать за столь мелкий проступок?

С этими словами Сир Моргрив вышел из тени и приблизился к столу. Одну руку в кожаной перчатке он опустил на плечо писарю, а в другой старик увидел мертвую крысу. Сир держал ее за толстый голый хвост и, по своему обыкновению, улыбался.

– Думаю, тебе надо меньше разговаривать и больше кушать, – сказал он писарю.

Мальчишку затрясло. Неделю спустя Сир Моргрив умер. Лекарь узнал об этом самым, возможно, неприятным образом. Он находился в небольшой выделенной специально для него комнатке в Северной башне и как раз пересчитывал свои накопления за три с лишним месяца работы в замке Мор-грив, когда с грохотом распахнулась дубовая дверь, и внутрь прошло несколько черных кнехтов из личной охраны Сира. Гулким голосом старший из них приказал: «Взять его». Старика сбили со стула, железные рукавицы сжали локти, с шумом и грохотом его протащили по лестнице и через двор, где, он слышал, плакали женщины и кто-то громко ругался, прямо в Розовую залу Главной башни.

Там оказалось необычно людно. Испуганный и удивленный лекарь увидел накрытый к обеду стол, у стены какую-то женщину с заплаканным лицом (лицо показалось ему знакомым, должно быть, встречал красавицу где-то в замке), а между стеной и столом в окружении стражников лежал тот, кого уже не от чего и не от кого было охранять, – мертвый Сир Моргрив.

– Боже мой… – прошептал старик. Ему отпустили руки.

Из-за спин латников вышел писарь Сира. Лекарю показалось, что с момента их последней встречи Грын приобрел еще более бледный и внушающий отвращение вид. А может, глядя на это лицо, язвы, ученому просто было жаль юношу. Тот заговорил, и голос его звенел, как у фанатика:

– Учитель… Старик! Наш Сир мертв, как ты видишь. Его убили. Похоже, отравили. Ты – большой знаток в ядах, скажи нам, преданным слугам Сира, что это могло быть?

Лекарь склонился над телом. Он увидел засохшую кровь и слюну на губах, и что кожа на лице мертвеца покрылась синими и красными пятнами.

– Ответ очевиден, – сказал он. – Это крысиная отрава. Наверно… – кинул взгляд на стол, – наверно, яд был добавлен в еду. Большая доза.

– Это ты убил Сира?

Старик еще раз посмотрел на стол. Большие тарелки с мясным бульоном, кувшины, наполненные вином, маленькие копченые ребрышки…

– Нет, – ответил он, впервые за все время, что жил в замке Моргрив, позволив себе искренне улыбнуться. – Сира убили… его аппетиты.

Через два дня лекаря казнили во дворе замка. Палач опустил топор на тощую стариковскую шею, и седая голова ученого покатилась с плахи в набитую грязным тряпьем корзину.

На казни присутствовал историк из самой Сорбонны. Он внимательно посмотрел всю церемонию от начала до конца, а позднее, в деревенской гостинице, со слезами на глазах записал увиденное гусиным пиром в толстой тетради. То был ясный солнечный день, однако историк описал стылое пасмурное утро, а на полях своих путевых заметок дрожащей рукой вывел маленькую приписку: «Великий просветитель умер сегодня в борьбе с тиранией». К вечеру же ученый муж собрал пожитки, спрятал тетрадь в чемодан и покинул гостиницу в дорогой шестиконной повозке. Карета рванула с места столь резво, что кучеру пришлось стегануть хлыстом плетущихся побоку лошаденок, впряженных в небольшую тележку, чтобы те посторонились и не мешали проезду богатого экипажа. Крестьяне – пассажиры дешевенькой развалюхи – повскакивали с сидений, кричали и свистели вслед быстро исчезающей из виду карете.