Походный барабан - Ламур Луис. Страница 42

И, наконец, я меньше верил в слова людей, чем в свои собственные руки и в сталь у меня за поясом. Человек, теряющий осторожность, приглашает к себе смерть. К Валабе, стоящей рядом со мной, подошел Ибн Кузман, и я сказал ему:

— Завидую тебе. Ты поешь прекраснее всех.

— Ты — Кербушар? Нам надо будет как-нибудь поговорить о кельтских бардах и об их песнях.

— А ты объяснишь мне сочинения аль-Маусили. Я слишком мало разбираюсь в музыке, чтобы понять все, о чем он пишет.

— Так тебе знакомо это имя? Его дядя, Зальзал, говорят, лучше всех играл на лютне.

Мы поболтали немного, а когда он ушел, Валаба положила руку мне на плечо.

— Царевич желает предоставить тебе службу.

Якуб услышал эти слова и подошел к нам.

— Верных и надежных людей не так-то просто найти, друг Кербушар, а мне в скором будущем предстоят опасные дни. Я могу дать тебе службу, которая оставляла бы достаточно досуга для научных занятий.

— Прости меня…

Он недовольно нахмурился, и я поспешил объяснить:

— Никому другому я не служил бы охотнее, чем тебе, но у меня есть некая цель, и я лишь недавно получил ключ к решению своей задачи.

И я коротко объяснил, в чем дело.

— Если отец мой жив, я должен его найти; если он мертв, я должен точно узнать об этом. Велика моя тревога, и лишь из-за неё я не могу послужить тебе.

— Я хотел сделать тебя начальником моих личных телохранителей. — Он слегка улыбнулся: — Ходят слухи, что ты искусно владеешь мечом.

— Позволишь ли посоветовать тебе человека?

— Я мало кому верю, Кербушар.

— Ему можно верить, царевич. Я без колебаний поручусь за него жизнью; и он сегодня здесь, во главе стражников за этими стенами. Он доказал мне свое умение хранить верность в трудное время.

— Его имя?

— Гарун эль-Зегри.

— Я знаю этого человека.

Якуб прислушался к музыке, потом предложил:

— Пойдем, поедим.

На столе, где нас ожидало угощенье, я впервые увидел сахар — блестящие белые кристаллы. К тому времени мы, обитатели христианских стран, уже слышали о нем, но никогда ещё не видели. Для подслащивания пищи у нас использовался только мед да сладкие травы.

На столе грудами громоздилась самая разнообразная пища. Были здесь пластины «карра биге» — лакомства, приготовленного из толченого миндаля и грецких орехов, смешанных с сахаром и залитых растопленным маслом. Такую смесь раскатывали в тонкие лепешки и запекали минут пятнадцать. Подавалось это блюдо с ложкой «натиф» — взбитой смеси сахара, яичного белка и воды, настоянной на цветах апельсина.

Был здесь рис с кислым лимонным соусом, египетский плов «шебач», пончики по-египетски, зеленые и черные маслины, зажаренные в тесте, сердцевина артишоков, тоже зажаренная в тесте и подаваемая к столу очень горячей, и «кебаба» — смесь красного мяса (говядины или баранины), кедровых орехов и дробленой пшеницы.

Было «лузине сапарзель» — сирийское десертное блюдо из айвы, измельченного миндаля и семян кардамона, в виде маленьких квадратных кусочков, а также варенье из розовых лепестков, сахар и лимоны.

Была зажаренная на небольших вертелах говядина, баранина и телятина — мясо подавалось прямо с огня с различными подливками и на разный манер; вина португальские, итальянские и греческие, и кофе, подслащенный сахаром.

Взошла луна, пока ещё скрывавшая свой лик за минаретом большой мечети, и Валаба спросила:

— Значит, ты скоро уезжаешь?

— Могу уехать в любую минуту.

— Мы так надеялись, что ты останешься. Якуб хороший человек, и близится время, когда ему очень нужны будут рядом надежные люди.

— Приятно думать о Якубе… Редких достоинств человек.

Она повернулась ко мне:

— Я о тебе тоже думаю, Кербушар. Путь, который ты избрал, полон риска.

— А разве есть другие пути?

— Для некоторых есть… да может быть, и для тебя. Ты — необыкновенный человек, Кербушар… Искатель приключений — и ученый.

— Таких было множество, даже Александр к ним принадлежал, и Юлий Цезарь тоже. Я всего лишь любитель учености, занимаюсь науками поверхностно… Учение для меня — образ жизни. Я учусь не для того, чтобы получить пост или завоевать репутацию. Просто хочу знать.

— Так разве твой путь не самый лучший — познавать, потому что любишь познание?

— Есть на свете места, которых я не видал, прекрасная Валаба. Я хотел бы почувствовать на лице тепло незнакомого солнца, ощутить на губах соленые брызги неведомых морей. Так много на свете горизонтов, так много грез о том, что может лежать за ними…

— Чего ты ищешь в мире, Кербушар?

— А нужно обязательно искать что-нибудь? Я ищу, чтобы искать, познаю, чтобы познавать. Каждая книга — приключение, как и горизонт каждого дня.

— А любовь, Кербушар? Ты любил Азизу?

— Кто может это сказать? Что такое любовь? Может быть, я любил её некоторое время; может, в каком-то смысле я и сейчас её люблю. Наверное, если мужчина держал женщину в объятиях, то частица неё остается с ним навсегда. Кто может это знать?..

Разрушенный замок, старый сад, луна, встающая над фонтаном… В такие минуты любовь приходит легко. Наверное, мы тогда любили друг друга; быть может, сейчас мы друг друга не любим, но у каждого из нас остались воспоминания…

Любовь — это миг тишины, такой миг, что иногда слово может расколоть его на мельчайшие частицы; но она бывает и длительной, как бурный глубокий поток, который неиссякаемо течет долгие годы.

По-моему, человек не должен требовать, чтобы любовь была вечной. Может, и лучше, что она не вечна. Как можно отвечать больше, чем за мгновение? Кто знает, какие чуждые воды унесут нас прочь? Какие глубины могут лежать на пути, какие водовороты, излучины и мели? Каждая жизнь плывет своим отдельным путем, хотя иногда — и это лучший из случаев — две жизни могут плыть вместе, пока не истечет их время…

Вслушайся в музыку, что звучит вон там. Разве песня менее прекрасна от того, что у неё есть конец? Я верю, что каждый из нас желает отыскать песню, которая не кончается, но для меня это время ещё не пришло.

Видишь? — я широко раскинул руки. — У меня нет ничего. Ни дома, ни земли, ни положения. Я — словно пустая тыквенная бутылка, которая должна сама себя наполнить.

Я не хотел бы быть обязанным судьбе, Валаба, и не смогу существовать за счет чьей-то щедрости. Я не комнатная собачка, чтобы меня содержала женщина. Не знаю, что ожидает там, за кругом привычных вещей, но рок зовет меня, и я должен идти. А для нас с тобой — все, что у нас есть, это сегодня; завтра же — марево, мираж, который может так никогда и не превратиться в действительность.

— Ты хорошо говоришь, Кербушар. Ты научился этому там, на суровых северных пустошах?

Мы медленно шли по тенистому саду, удаляясь от людской толпы, удаляясь от музыки. Перед нами лежал темный, неосвещенный двор, и сквозь его открытые ворота виднелись впереди огни дома. Две чинары склонили свои величественные стволы низко над нашей дорогой, а рядом с ними росли розовые кусты.

Валаба хотела пройти впереди меня, но тут я услышал звук — легкий металлический звон, какой издает клинок, задевший за ветку!

Схватив свою спутницу за плечо, я отбросил её в сторону, и в тот миг, когда меня окружили несколько человек, выхватил из ножен кинжал.

Мне спасло жизнь то, что я не дрогнул и не отступил на шаг, как они рассчитывали. Мой обычай всегда был один — идти вперед, на врага. И сейчас я поступил точно так же.

Он выступил из-за кустов, и в руке его был меч.

Глава 23

Он держал меч острием вниз. Когда неизвестный увидел, что я надвигаюсь на него, клинок пошел кверху, но двигался слишком медленно, и я уже проскочил мимо острия. Прежде чем он сделал шаг назад, я всадил кинжал ему в живот и, резко повернувшись, оказался лицом к лицу с тремя противниками; мечи их были обнажены.

Валаба пронзительно закричала, и один из них хотел броситься к ней; второй обругал его. За садом послышался шум бегущих ног, и троица сомкнулась вокруг теснее — они собирались убить меня.