Начальник милиции (СИ) - Дамиров Рафаэль. Страница 45

Расквитавшись со сдачей нормативов, ГОВД расползся на обед. Я пересчитал свои тугрики и решил, что в столовку сегодня не пойду, до зарплаты денег немного осталось, съем лучше банку тушенки с хлебом. Благо тушенки говяжьей был целый ящик у меня под столом. Не знаю, где его Сашок надыбал, может, родители привезли, отец же военный, запросто мог из части через прапора стырить. Но вкус у нее был отменный, как в детстве. Мясо, соль, специи и ничего лишнего.

Я приноровился разогревать ее прямо в банке над парафиновой свечкой. Как только разгребусь с основными делами, быт надо бы служебный обустроить. Примус прикупить, а лучше раздобыть денег (помимо зарплаты) и питаться по-человечески в столовой. Туда я пару раз ходил, мне понравилось. И самое главное, что комплексный обед состоит, естественно, из нескольких блюд, сам такое не приготовишь, а стоит относительно недорого.

Так-с… Какие тут в СССР есть способы дополнительного заработка? Кроме банальной разгрузки вагонов на ум ничего не приходило. Ну и шабашек всяких огородных и приусадебных. Но не для того я надел офицерские погоны, чтобы с алкашиками картошку копать. Тут нужно что-то более глобальное придумать. И желательно легальное, по крайней мере, не слишком уж криминальное. Подумаем, ага…

Я уже приготовился вскрывать банку, когда раздался стук. Что такое? Обычно ко мне никто не стучался. Не принято в сарайку стучаться, а тут вдруг постучались. Хотя и правда — надо к порядку приучать народ. Не буду разрешать без стука входить, хватит с меня сюрпризов.

— Открыто! — крикнул я.

Дощатая дверь распахнулась и пропустила вперед ту самую следачку, что была такая нескладная и не по-женски широкоплечая. На вид уже не молодая, даже в мамки мне нынешнему годится, и глаза по-матерински добрые. На голове тугой узел серых волос, на лице из косметических манипуляций только брови выщипаны тонкими, слишком изогнутыми дугами, отчего она всегда казалась удивленной. Аглая Степановна Простакова — всплыло в памяти. На форменной рубашке погоны капитана. А в руках узелок. Что-то, перевязанное белым платком, как в сказке или в прошлом веке.

— Саша, я вам тут пирожков принесла. Домашних. Есть с ливером, есть с капустой, есть с луком и яйцом. Вы какие больше любите?

Я прокрутил в мозгу череду воспоминаний, как диафильм в фильмоскопе, но не нашел ни одного кадра, который бы рассказывал о наших с ней каких-то взаимоотношениях. Да и когда я привел Серого в кабинет следствия, не помню, чтобы она выказывала ко мне внимание. В чем подвох?

— Я пирожки-то всякие люблю, Аглая Степановна. Но ведь…

— Ну что ты, — улыбнулась она. — Можно просто Аглая. Я вот тебе каждого вида по три штуки отсыплю. Есть куда сложить?

Домашнего я ничего не ел уже лет… Даже не вспомню, сколько. Что в той жизни срок мотал, что в этой на домашние харчи как-то не попал, поэтому без всяких ломаний и с радостью принял пирожки. Сначала пожрём, потом всё выясним.

— А здорово ты сегодня подтягивался, — женщина села рядом за стол, подперла голову рукой и смотрела, как я уплетаю пирожки, запивая бутылкой кефира.

— Угу, — пробубнил я с набитым ртом. — Спасибо за угощенье. Так… Вы что-то хотели, Аглая?

Кусок в горло под её взглядом лез не так чтобы и бодро.

— Нет-нет, кушай, кушай. Я пойду…

Она встала и направилась к выходу. Потом обернулась, покачала головой и еле слышно проговорила (но я услышал):

— Как похож, как похож…

Вздохнула и вышла. А я остался гадать — на кого же я похож? Пирожки теперь пошли неплохо… Половину сразу уничтожил, а вторую повесил в кульке под потолок на гвоздик, чтобы мыши не добрались. Еще раз пожалел, что нет холодильника. Подумал, что не буду я, наверное, ждать своего переселения, а начну на днях уже здесь свою берлогу обустраивать. Потом если что — переехать недолго.

— Плохо, товарищи! — тряс указательным пальцем Кулебякин. — Отвратительно!

Именно с этих слов началась утренняя планерка.

— Больше половины личного состава не сдали нормативы! Вы у меня народное хозяйство пойдете поднимать! Стыдно, товарищи! Главк будет принимать меры…

Последнюю фразу он проговорил уже с грустью, будто прощался со своим креслом.

— Что у нас по раскрываемости по суткам? — продолжал он нагнетать. — Все уже хорошо? Нет, и там мы заваливаем работу! Почему вчера кинолог не выезжал на кражу телевизора?

Вопрос адресовался не ко мне, а к Баночкину. Тот встал, уперевшись взглядом в пол, будто помогал себе встать глазами, и просопел:

— Это самое… Товарищ майор…Так кража была три дня назад. А заявили только вчера. След-то простыл.

— Дежурная группа должна выезжать на происшествие в полном составе! — хлопнул кулаком по столу шеф. — Это ясно? По сводке там следователь и инспектор уголовного розыска числятся — на выезде отметились. А остальные что? Вот посмотрят сводку в управлении и скажут, что мы тут ни хрена не работаем! Или, может, кинолог что-то другое раскрывал в это время? — взгляд шефа пробежался по подчиненным и остановился на мне. — Вот скажи мне, Морозов, чем ты вчера на службе занимался?

Я встал и, уперев в него честный взгляд, ответил:

— До обеда сдавал стрельбу и физо. После обеда были занятия по служебной и политической подготовке в ленинской комнате, как и у всех, впрочем. Потом вместе с суточниками строил новый вольер для Мухтара. Стройматериал нам с соседней стройки подарили, у них там обрезь всякая осталась, а нам в самый раз. Потом варил Мухтару кашу, потом…

— Ясно, — оборвал меня начальник. — В общем, работать нам некогда!

Он снова смотрел на всех и в никуда, накрыл личный состав тяжелым взором.

— А кто преступления будет раскрывать? Телевизор где? Трубецкой!

— Работаем, товарищ майор, — встал Антошенька. — Проверили ранее судимых за аналогичные преступления, ориентировали участковых и домуправления, провели поквартирный обход на месте происшествия, проверили телемастерскую, комиссионку и другие места возможного сбыта похищенного.

— А результата нет, — поднял палец вверх Кулебякин. — Чтобы завтра же нашли телевизор. Срок — сутки! По нам и так будут оргвыводы, а вы еще такие кражи не можете раскрывать. Среди бела дня утащили дорогую крупногабаритную технику, и никто ничего не видел! Дармоеды!

Далее пошла тирада о том, что вот в его время, когда сотрудники в лаптях ходили и с палками вместо оружия, а раскрываемость была — не чета нашей.

На такой «веселой» ноте планерка и завершилась. Я направился к себе, переселять Мухтара в новый вольер. Там уже возле него терся Серый.

— О, привет! — я попытался потрепать его по голове, тот недовольно поморщился, мол, не маленький уже, ни к чему телячьи нежности.

— Привет, Сан Саныч, — ловко отнырнул от моей руки парень. — А почему Мухтар такой красивый стал, не пойму.

— Ну? А раньше некрасивый был, что ли?

— Нет, но сейчас он какой-то гладкий и одновременно пушистый. Будто после стирки.

— Есть такое… Я его вычесал хорошенько, на речку сводил, шампунем отшоркал.

— А почему меня не позвал? Я хочу посмотреть, как он плавает.

— Так ты ж болел. Алена сказала — ангина. Кстати, ты как? Выздоровел?

— Сеструха говорит, что еще нет, дома должен сидеть.

— А чего не сидишь?

Я пощупал его лоб, вроде в порядке, температуры не чувствуется. Он сморщился, как от кастроки.

— Да ну её, заколебала. Залечит меня совсем.

— Таблетки пьешь?

— Ага, а они большие такие и горькие, фиг проглотишь, она их между ложек растирает и водой разводит. Представляешь? От этого они еще горче становятся. Еще банки ставила, вся спина теперь в кругляш, как у божьей коровки — никому на глаза нельзя показываться. И на ночь стакан горячего молока с этой пенкой пить заставляет, а туда ещё столовая ложка сливочного масла и чайная ложка соды, и — под одеяло. Ненавижу молоко… Не буду болеть…

Серый снова поморщился, теперь уже от собственного рассказа, а потом закашлял.