Начальник милиции (СИ) - Дамиров Рафаэль. Страница 56
Хотелось еще добавить в конце: «ура, товарищи!», но я сдержался. Хотя, думаю, присутствующие бы подхватили. Воодушевились речью молодого лейтенанта, который вещал одновременно как красный командир и политический функционер. Верят таким словам сейчас. Да ещё как — чем красивее задекларируешь свою речь, тем больше тебе веры.
— Распишись, Морозов, — процедил Купер. — Что с решением ознакомлен.
Я подошел к его столу. Стал расписываться и, не поднимая глаз, прошептал, чтобы слышал только подполковник:
— В следующий раз, Евгений Степанович, в ведомость, пожалуйста, внимательно глядите, не перепутайте там мои зачеты с незачетами.
Подполковник, наконец, позеленел. Я уж думал, он только краснеть умеет. Что сказать? Порадовал, паршивец…
Я только что приехал с очередного происшествия, завел Мухтара в вольер и направился к себе сочинять справку, о том, как мы героически искали похищенное имущество потерпевшего Бобрикова, но дождь, прошедший накануне ночью, и десятки бездумных граждан, что легкомысленно ходили по двору уже после события преступления — вероломно уничтожили запаховые следы.
Происшествие это было плевое, за такое и не жалко отписаться формальной справкой, я бы на месте Бобрикова такое вообще бы не заявлял — зачем он лишний раз к ментам совался? Но зато Мухтарку выгулял и на бобике к этому Бобрикову прокатил. Украли с жигуля у него зеркала и дворники — обычное дело для этого времени. Некоторые автовладельцы даже снимали их, перед тем как оставить машину во дворе. Бобриков не снял, оставив свою ласточку под окнами, а на гараж он на очереди в кооператив еще пока только стоял. Но мне не сложно было съездить на «пустое» происшествие. Раз испытательный срок, то буду примерным ментом (интересно, бывают вообще в природе идеальные менты?). Решил выезжать на все, даже на малозначительные происшествия, пока все не уляжется.
Этим я хотел поднять показатели по моей деятельности. Называется — кинологическое обеспечение расследования преступлений. По-русски говоря, это процент моего и Мухтаркиного присутствия на осмотрах мест происшествий относительно общего числа зарегистрированных преступлений за отчетный период. Вот блин! Я уже в статистике ментовской начал разбираться… Ну куда деваться, пока я тут — лишним не будет. Показатель этот легко поднять — выезжать чаще, ну а если ночью какая-нибудь малозначительная ерунда приключалась, то, чтобы не дергаться лишний раз попусту, я попросил дежурного Баночкина вписывать меня в сводку в перечень выезжавших на осмотр места происшествия. Ну и для пущей верности попросил следаков включать меня потом в протокол — в графу «участвующие лица».
Голенищев по первости артачился, пальцы гнул, умничал, но я ему твердо намекнул, что если не будет вписывать Мухтара, то я снова за пирожками к Простаковой приду. И скажу ей всю правду. Да-да, так и скажу, что ее пирожки — самые вкусные в Зарыбинске. Да что в Зарыбинске, во всей Угледарской области, а может, и вообще в РСФСР. Вот!
Голенищев пошипел, подергался, покривил брови (они у него на удивление подвижные и гибкие, как два ужа на сковородке), но согласился. На что не пойдешь ради любви… А вот сама Аглая при этом на меня продолжала посматривать и тихо вздыхать.
Я не мог понять предмет ее вздохов. Думал, как к этому подъехать и всё выяснить, но неожиданно всё прояснилось гораздо быстрее. Однажды она принесла мне в кабинет блинчиков. Смотрела, как я их уплетал, а потом, когда вдруг снова сказала:
— Похож!…
Я не стал терять возможности, взял быка за рога и быстро узнал, что я очень похож на ее сына, которого уже нет… Хорошо ещё, что слова помягче подобрал, без подколов, как чувствовал. Теперь ясно, почему такая вдруг материнская опека ко мне у нее проснулась.
Не стал я ее отваживать. Не по-человечески это. И пока не стал расспрашивать подробностей про сына. Пусть кормит блинами, если хочет. Тем более, блины у нее точно самые вкусные в области.
В дверь моего кабинета постучали.
— Войдите!
— Начальник, — дверь открылась, и внутрь шмыгнул Пистон. — Привет, Начальник!
— И тебе не хворать. А где Ильич?
— Заболел, отравился щами старыми. Достал из холодильника холодные. Думал, окрошка за глотку щиплет. Заглотил полтарелки, прежде чем понял, что это суп.
— Сильно отравился?
Мой агент махнул рукой.
— Да нет, сейчас лечится настойкой. Доброе лекарство — почти пятьдесят градусов. Слушай, ты скажи своему жирному, чтобы меня пропускал. А то он пускать не хотел, пока я не сказал, что к Начальнику иду.
— Какому жирному? — нахмурился я.
— Ну там… Старлей за стеклом сидит, морда шире жопы, в оконце не пролазит.
— Баночкину, что ли? Ладно, скажу… Новости есть по Интеллигенту?
— Есть, — хитро прищурился Пистон, почесывая за ухом. — Видели его мужики в одном гаражике.
— Вот как? — потирал я руки. — Рассказывай…
— Короче, Начальник, вот смотри… — Пистон достал из кармана смятый тетрадный листочек, расстелил его на столе, я присмотрелся — он напоминал карту Средиземья. Начеркано карандашом, какие-то строения, похожие на замки, река, дороги и лес.
— Это что? — нахмурился я.
— Это я тебе нарисовал для пущей наглядности, где гараж тот находится.
И довольный стоит. Чего-то опять удумали гаврики.
— А не проще тебе его мне так, вживую показать? Я с твоей топографией не дружу, — решил уточнить я.
— Дык я сам там не был, мне мужики рассказали, а я с их слов накалякал. Да тут все просто, вот смотри…
— А лес здесь зачем нарисован? — прервал я.
— Дык… — тот даже хмыкнул от удивления. — Это не лес, это свалка.
— А река там откуда? — тыкал я плацем в замызганную бумажку.
— Это не река, — чесал нос Пистон. — Это бетоновозка опрокинулась, и там теперь застывшей бетон разлит. Навсегда. Представляешь?
Пистон уже скреб плечо.
— Ты чего весь чешешься? — нахмурился я и на всякий случай отодвинулся от собеседника.
— Тополиный пух, зараза, аллергия у меня на него.
— А раньше почему не чесался? Пух уже отошел почти…
— Да не знаю… Как-то накатило только сейчас. Ты вот лучше смотри, Начальник, вот он, гараж. На самом краешке гаражного кооператива «Автомобилист». Вот сюда, мужики говорят, Интеллигент свою машину ставит. Приезжает всегда в одно и то же время — ночью. Часов в десять или в одиннадцать.
— Так. Что за машина?
— Запорожец белый.
Я задумался.
— Хм… Не похоже, чтобы валютный махинатор (пусть даже и карманник) ездил на машине с воздушным охлаждением.
— За что купил, за то продал, Начальник, — пожимал плечами Пистон, хотел еще лоб почесать, но в этот раз сдержался.
— Ты данные мужиков записал? Которые тебе расклад дали. Ну, в блокнот или на бумажку хоть?.. Блин, что я спрашиваю? Ты хоть запомнил, в каком они гараже примерно находятся? Относительно чего вот это вот нарисовано?
— Ты что, Начальник? — хлопал удивленными и честными, как у поросенка Фунтика, глазами Пистон. — Нет, конечно! Мы столько гаражей обошли, столько людей повидали, столько наливок попробовали и солений откушали, что уже не вспомню, где карту мне, того, надиктовали. Веришь, нет, все перепуталось, как носки в стиральной машинке.
— У тебя есть стиральная машинка? — удивился я.
— Конечно, есть, — гордо приосанился Пистон. — Не старая еще… Только не работает.
И он опять принялся чесаться.
Я же склонился над листочком, как Чапаев над картой. Нужно выставлять засаду… Но для начала туда надо наведаться и оценить обстановку, примериться.
С кем пойти на дело? Угрозыск отпадает сразу, так как Трубецкой, что называется, ссученный. Зарыбинские следаки тоже не для бойцовских дел, они сотрудники кабинетно-бумажные, выходят на улицу только в составе следственной группы, на осмотр там, или прочий следственный эксперимент. Да и на Голенищева мало надежды, куксится на меня почем зря. А вот Аглая Степановна…
Аглая, хоть и с виду по физическим параметрам Голенищева за пояс заткнет, допустим, если в рукопашной им сойтись (по крайней мере, так мне казалось), но все же она женщина. А женщин на опасные задания не берут. Так… Кого же привлечь? Участкового взять в помощники? Или инспектора дорнадзора Казаряна? Нет… Их я не знаю, из всех сведений, доступных в моей черепушке от реципиента, есть разве что фамилии, да должности, а по ним не сориентируешься. Вдруг сольют меня Антошеньке? В разведку лучше идти с проверенными людьми. То есть с Мухтаром. Решено — иду с Мухтаром. Даже Кулебякину пока ничего говорить не буду.