Книга превращений - Ньютон Марк. Страница 19

«Неужели в Виллджамуре и правда так легко начать новую жизнь?»

Наконец она вернулась в дом, который принадлежал ее семье, – старое здание, два этажа на поверхности, два под землей, на четвертом уровне города.

Каждый переулок, каждый обветшавший гранитный фасад на подходе к дому вызывали у нее все новые и новые воспоминания. Войдя в дом и вдохнув застоявшийся воздух, она первым делом принялась уничтожать все свидетельства своей прошлой жизни: письма, документы, фамильные вещи – все летело в огонь. Целый день она только и делала, что стирала саму фамилию «Кайн» из памяти Виллджамура. Не из страха и не из мстительного чувства – ведь, судя по тому, что родители завещали ей всю свою собственность, они все же любили ее хотя бы чуть-чуть; нет, для того, чтобы не сойти с ума в будущем. Для собственного спокойствия ей нужно было изменить этот дом так же, как изменилась она сама. Она боялась, что один вид многих комнат родного дома вызовет у нее приступ паники, но напрасно – сознание уже заблокировало доступ ко многому из того, что случалось с ней здесь в детстве. Воспоминания ненадежны и в лучшие времена, а она с годами научилась понимать и принимать чувства своих родителей, их ненависть к той, кем она себя считала. Отпустив эти воспоминания на свободу, она сразу почувствовала себя лучше. Лан твердила себе, что люди боятся и ненавидят лишь то, что им непонятно и чуждо. Ее преображение близилось к концу.

Уже двадцатый день после операции на Исле Лан жила в Виллджамуре, но ее тело еще не полностью оправилось от вмешательства. Синяки образовывались в самых непредсказуемых местах, ее мучили внутренние боли в таких участках тела, о существовании которых она раньше и не подозревала. Но никаких заметных шрамов не было – лишь под ребрами белела тоненькая, еле видимая полоска, как от удара очень узким и коротким ножом. Временами на нее вдруг накатывала слабость, сопровождавшаяся приступами тошноты и головокружения, но все реже и реже. На двадцатый день она чувствовала себя уже совсем хорошо.

Очень медленно она постигала, что это значит – быть женщиной в современном Виллджамуре. Много лет прошло с тех пор, как она покинула этот город, и, как оказалось, немало изменилось за эти годы.

Лан была теперь самой настоящей женщиной – с точки зрения анатомии. Она обладала теми же правами, что и любая другая женщина, и окружающие обращались с ней как с женщиной. Оказалось, однако, что город создан не для их блага. Двери перед ней, конечно, открывались, причем в буквальном смысле, и поначалу это было приятно, но дальнейшие знаки внимания со стороны мужчин были ей в тягость. Она не чувствовала себя такой уж красоткой, но то и дело ловила на себе мужские взгляды. Они пронизывали ее и были психологически абсолютно новы для нее, причем другие женщины, похоже, осуждали ее замашки недотроги. Стоило ей открыть рот где-нибудь на рынке, и торговцы тут же начинали проявлять к ней снисходительность. Она пробовала искать работу – у нее было достаточно денег на первое время, однако ей хотелось чем-то заняться, стать частью общества и вообще жить нормальной жизнью. Несколько дней она бродила по улицам города с уровня на уровень, присматриваясь к вакансиям.

В основном требовались официантки и швеи. Гильдии избегали принимать в свои ряды большое количество женщин, а домохозяйкой, как понимала Лан, карьеры не сделаешь. Можно было, конечно, пойти в армию, куда женщин брали без ограничений, но служба в экстремальных условиях где-нибудь на окраине империи была не тем, о чем она мечтала. Тем не менее у нее на руках был главный козырь – время, а значит она могла позволить себе роскошь, недоступную большинству женщин, – ждать и выбирать.

Бродя по городу в поисках работы, она испытывала чувство непривычного страха. То ли дело было в привыкании к новому телу, то ли в чем-то ином, вне ее лежащем, однако ей то и дело казалось, будто за ней следят. Может быть, это культисты наблюдали за ней, сделав ее участницей какого-нибудь своего эксперимента? Кайс ведь намекал, что может отыскать ее везде, если захочет проверить, как работает его магия, – хотя нет, он говорил «технология» и всегда злился, когда она называла это по старинке.

Может быть, это они за ней следят. Может быть, они ее оберегают.

Однажды промозглым, пропахшим запахами готовящейся еды утром Лан бродила между прилавками в поисках специй для ужина. Ирен был полон солдатами с мечами наголо, которые устрашали толпу.

Лан подивилась, зачем в столь мирном месте понадобилось присутствие такого количества солдат пехотного полка, в этой страшной черно-коричневой форме, да еще с оружием. Однако народу на ирене все равно было не протолкнуться, извилистые ряды кишели и покупателями, и продавцами. Под пестрыми навесами торговцев рыбой были выставлены баночки с пряностями и специями, кузнецы зорко стерегли свой товар – новые клинки или щиты, выкованные из закаленного металла. В ручных тележках по рядам возили дешевые побрякушки, стайки молодых женщин следовали за ними, окружая их при каждой остановке и склоняясь над товаром. Было шумно: продавцы выкрикивали цены на свой товар, солдаты, перекрывая их, отдавали какие-то команды, торговцы едой жарили обильно посыпанные пряностями морепродукты на гриле.

– Лан!

Кто здесь может знать ее по имени?

– Лан!

У нее не осталось в этом городе знакомых из прежней жизни, а такой, как сейчас, ее и вовсе никто не знал. По глупости, она обернулась посмотреть, кто это…

Хрясть. Рыночная площадь зазвенела воплями.

Последнее, что она запомнила, – это как группа солдат ринулась ей на помощь и тут же отступила, получив новый приказ.

Два удара в живот, один в голову – и она выключилась.

Позже, когда в голове у нее немного прояснилось, в камеру вошли какие-то люди в длинных серых плащах, с шарфами на лицах и забросали ее вопросами. Лан лежала на боку на тонком тюремном матрасе, веревка сдавливала ей грудь, наручники врезались в запястья, повреждая кожу. Под путами на ней была толстая серая туника и черные штаны, но, неизвестно почему, она вдруг почувствовала себя голой.

Лан скоро разобралась, что камера, в которой она находилась, больше походила на обычную спальню, чем на тюрьму, и заключила, что она еще не в самой большой беде. В камеру снова вошли люди. Один за другим они подносили к ее лицу фонари, чуть не тыча ими ей в нос. Не зная жалости, они терзали ее расспросами, заставляя подтверждать то, что и так уже, видимо, знали.

Так, ее заставили подтвердить, что она побывала на Исле, где встречалась с культистами.

Она чувствовала себя глубоко оскорбленной этим допросом. Ей даже захотелось плакать, но она запретила себе – только не у них на виду. Ей доходчиво объяснили, что ее тело оказалось чрезвычайно отзывчивым к технологиям древних. «Зачем тогда еще спрашивать, если вы и так все знаете?»

Как ей говорил тогда Кайс? «Не все так легко переносят вмешательство, как ты». Теперь те же самые слова ей повторили по крайней мере дважды.

Поначалу она отмалчивалась – потерять себя, свое новое самоощущение ей было едва ли не страшнее, чем потерять жизнь.

Слава Бору, вскоре они сняли с нее веревку, перетягивавшую ей живот, и вышли – видимо, чтобы обсудить полученные от нее ответы. Лан тут же принялась исследовать свои наручники. Искусство освобождаться от пут было ей не совсем чуждо: в цирке она видела немало таких трюков и многое о них знала, так сказать, изнутри. К примеру, она знала, что практически любые наручники можно открыть каким-нибудь острым предметом, а то и при помощи простого нажатия, – правда, неплохо бы сначала увидеть механизм. Ощупав свои наручники, она поняла, что ничего особенного в них нет и что их можно открыть, стукнув хорошенько по определенному месту. Повертев головой, она увидела, что лежит на железной кровати. Повернувшись к изголовью спиной и устроившись так, чтобы сохранить равновесие, она несколько раз хорошенько стукнула по раме заведенными назад руками в наручниках, по тому месту, где у них была скоба. Потребовалось целых восемь ударов, прежде чем пружина сработала, зато потом она с удовольствием ощутила, как проходит боль в руках.