Правильный ход (ЛП) - Томфорд Лиз. Страница 73

— Я сделаю для тебя все, что угодно, — повторяю я. — Ты знаешь это?

— Я думаю, что тоже сделаю для тебя все, что угодно.

Я не показываю этого на своем лице, но если бы у меня было такое выражение, какое сейчас испытывает мое сердце, я бы ухмылялся как идиот.

Она продолжает рассматривать фотографии моей семьи в рамках. — У тебя когда-нибудь был человек, с кем можно поговорить обо всем, через что ты прошел? Потерять свою маму в юности, а потом растить и себя, и своего брата?

Она может и не ведать, что творит, но подвыпившая Миллер, говорящая все, что ей заблагорассудится, разбивает мое сердце вдребезги, я неделями уговаривал себя держать это в себе, чтоб не вываливать все это на неё.

Когда я не отвечаю, она оглядывается на меня.

Я качаю головой, чтобы сказать ей «нет».

— Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной.

— Я знаю, что смогу, но какой смысл в этом? Ты уезжаешь меньше чем через неделю.

Мягкая улыбка Миллер слегка гаснет, прежде чем она поворачивается обратно в мою комнату, игнорируя мой вопрос и продолжая свой обход. — У тебя здесь нет телевизора.

Обеспокоенный тем, что испортил атмосферу, я выскакиваю из двери, подхожу к ней сзади и обвиваю руками ее талию, касаясь губами кожи ее шеи. — Телевизор отвлекает. Когда ты здесь, твое внимание должно быть сосредоточено на сне или на мне.

Она хихикает, ее голова откидывается мне на грудь. Так пьяна и так нуждается во сне.

— Иди почисти зубы и приготовься, чтобы я мог уложить твою задницу в постель.

Она, спотыкаясь, направляется в ванную и лишь мгновение спустя высовывает голову. — Весь мой уход за кожей здесь. И моя зубная щетка тоже

— Так и есть.

— Почему?

— Потому что тебе осталось здесь всего несколько дней, и я покончил с твоим правилом “без ночевки”.

Она снова смотрит на свои вещи, затем обращает внимание на меня. — ;Это правило было отстойным, да?

— Все твои правила — отстой, Миллс.

Она возвращается в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Я слышу, как она чистит зубы, звук льющейся воды сопровождается ее пьяным мурлыканьем. И когда она возвращается в мою комнату, на ней все еще та же одежда, а на лице — сегодняшний макияж.

Миллер как бы сливается с дверным косяком, наблюдая, как я снимаю футболку, обувь и брюки, оставаясь в одних боксерских трусах.

— Ты пялишься, — говорю я ей.

— Я именно так и делаю.

— Ты собираешься переодеться?

— Мне нужно во что-нибудь переодеться.

— Мне подходит обнаженная натура.

— Меня это тоже устраивает, но я наброшусь на твои гребаные мышцы, если мы останемся голыми, Малакай, а ты единственный, кто не хочет воспользоваться мной сегодня.

Я качаю головой, глядя на нее — я всегда качаю головой, глядя на нее, но что отличается сейчас от начала лета, так это то, что я не могу не улыбнуться ей, когда делаю это.

Я хватаю с кровати свою ранее ношенную рубашку и бросаю в ее сторону. Она раздевается, натягивает мою рубашку через голову, утопая когда она свисает до середины бедра.

Действительно идеально.

Она слегка покачивается на ногах, стоя в дверях ванной.

— Тебе помочь снять макияж? — спрашиваю я.

— Да, пожалуйста.

Разворачиваю ее и веду обратно в ванную. Ее средства по уходу за кожей все еще разложены на раковине в том виде, в каком я оставил их сегодня утром, пытаясь повторить то, что было у нее в гостевой ванной. Поднимая ее, чтобы усадить на столешницу, я встаю между ее раздвинутых ног.

— Тебе придется говорить мне, что делать.

Она указывает на бутылочку с прозрачной жидкостью. — Это наносится на ватный диск.

Я делаю, как она говорит, и капаю немного на один из ее ватных дисков.

Миллер закрывает глаза. — Это снимет большинство. Просто сотрите это.

Нерешительно я вытираю ее щеку, потому что это кажется мне правильным. На подушечке остается немного цвета, поэтому с чуть большей уверенностью я провожу им по ее брови и получаю мазок коричневого цвета. Я осторожно провожу им по ее глазам, пока тушь тает, и убираю столько, сколько могу, не делая ее слишком похожей на енота. Затем я повторяю то же самое с другой стороны.

— Что дальше?

Она хватает другую бутылочку, выдавливая мне на кончик пальца величиной с горошину. — Просто размажь это повсюду.

Она делает движение руками, но они кажется немного грубоватыми, вместо этого я осторожно провожу пальцами по ее подбородку, втирая тонкие круги, пока она не начинает покрываться пеной.

Пока я работаю, на лице Миллер застыла глупая улыбка, и я могу сказать, что она хочет подшутить надо мной, что это занимает так много времени, но я игнорирую ее и продолжаю массировать её лицо.

Мы выполняем оставшуюся часть ее процедур по уходу за кожей, заканчивая увлажняющим кремом, как она это называет, и когда я наношу немного на ее кожу, она берет и для меня тоже.

— Для твоей зрелой кожи, — говорит она со смешком, проводя им по моему лицу, прежде чем опустить руки по обе стороны от моей шеи. — Я скучала по тебе и Максу сегодня вечером.

Гребаный ад. Она должна остановиться, но у меня такое чувство, что она этого не сделает, потому что пьяна, и теперь у нее полностью отключен речевой фильтр

— Мы тоже по тебе скучали. Я втираю светло-фиолетовый крем ей в лицо. — Тебе было весело?

Она кивает с детской улыбкой. — Мне понравились эти девочки, и мне нравится Кеннеди. Очень.

— Хорошо. Я рад, что вы двое становитесь друзьями. Я уверен, что для нее приятно, что наконец-то с нами путешествует еще одна девушка.

— Да, и приятно с кем-то поговорить, когда у меня в голове полный бардак из-за тебя.

Моя грудь дребезжит от смеха. — У тебя в голове из-за меня полный кавардак, да, Миллс? Я польщен.

— Так и должно быть.

Когда я заканчиваю с уходом за ее кожей, Миллер завязывает волосы в узел, пытаясь закрепить их резинкой, но девушка все еще пьяна в стельку.

— Дай-ка это мне.

Забирая у нее резинку, я собираю ее волосы в кулак, примерно так, как она, когда делала что-то похожее на пучок, дважды обернув вокруг него резинку.

Миллер смотрит в зеркало. — Это выглядит ужасно, Эйс.

Я улыбаюсь ей. Это действительно выглядит ужасно.

Ее глаза находят мои в отражении. — Спасибо.

— Не за что.

— Пообнимаешься со мной?

— Извини, но ты только что сказала “обниматься”, не так ли?

Я касаюсь ее лба тыльной стороной ладони. — Что, черт возьми, ты сегодня пила?

— Заткнись.

Она обхватывает меня ногами за талию, а руками за плечи, пока я несу ее обратно в свою комнату. Как только я укладываю пьяную девчонку в постель и выключаю свет, я снимаю очки и забираюсь к ней. Подставляю руки и Миллер поднимает голову, прижимаясь к моей груди, как опытная обнимашка.

Мы не разговариваем. Мы просто лежим вместе, и я почти уверен, что она заснула, пока она не нарушает тишину.

— Сегодня вечером я сказала девочкам, что иногда подумываю о том, чтобы не возвращаться на работу.

Клянусь, время останавливается, когда эти слова слетают с ее губ. Мои глаза распахиваются, я вглядываюсь в темноту и прокручиваю в голове ее слова, чтобы убедиться, что я их правильно расслышал.

Я сглатываю. — Почему ты так сказала?

— Я не хочу бросать Макса.

Черт возьми, мое сердце бешено колотится в груди, острые уколы жгут глаза, потому что эта девушка так яростно любит моего мальчика. Это то, в чем я не был уверен, чтобы кто-то другой любил моего ребенка так, как я надеялся.

— Но я должна вернуться, — продолжает она.

Прикусив язык, я жду, пока не найду правильный ответ. — Да, — выдыхаю я. — Ты этого хочешь.

Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня. — Правда?

— Это твоя мечта, Миллс. Я не позволю тебе отказаться от нее из-за моего сына.

Или из-за меня.

Она снова опускает голову мне на грудь. — Необходимость выступать, оправдать ожидания пугает. Какая-то часть меня борется с сомнениями, достойна ли я этих ожиданий, понимаешь?