Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана. Страница 21

Констанция остановила взгляд на позировавшей фотографу молодой паре – явные молодожены. Он обнимал ее за плечи, и оба сияли от счастья. Констанция видела их и раньше: уютно примостившись вдвоем в одном шезлонге, они сосредоточенно трудились над кроссвордом – всеобщим новомодным увлечением, – и оба грызли один карандаш. От поцелуев у них, наверное, все еще захватывает дух, и они все еще тешатся несбыточными мечтами.

Следующей была большая семья по соседству с Констанцией. Помощник фотографа протянул спасательный круг самому младшему из детей. Тот просунул голову в отверстие и хихикнул. А мать тут же запела: «Улыбнись, сыночек!», и мгновенно непосредственная улыбка мальчика стала натянутой – вымученной гримасой с нелепым оскалом.

Затем фотограф подошел к шезлонгу Констанции.

– На память для ваших домашних, мэм? – Он приподнял соломенную шляпу и едва заметно улыбнулся в усы.

– Нет, спасибо. – Она отрицательно покачала головой.

Грустно позировать одной, да еще с бананом в руке.

– Ну что вы, мадам! Вы такая хорошенькая! – подмигнув, продолжал фотограф, в то время как его помощник соблазнительно махал перед ней спасательным кругом. – Неужели не хотите?

– Нет, не хочу, – ответила Констанция и погрузилась в книгу в надежде, что фотографы оставят ее в покое.

Они двинулись дальше, и Констанция, исподтишка наблюдая, как они фотографируют очередную пару – судя по шляпам и сапогам, из Техаса, – вдруг подумала: а если бы она здесь была вместе с Фэйт? Стали бы они фотографироваться? Констанция даже представить себе не могла, что Фэйт, оказавшись рядом с ней на палубе «Парижа», улыбнулась бы фотокамере. Будь ее сестра здесь, на плывущем домой корабле, она бы скорее походила на несчастную жертву, на человека, приговоренного к смерти. Затем она вообразила, как ее семья снимается на палубе возле перил, на фоне сверкающего моря. Она рядом с Джорджем, на руках у него маленькая Сьюзен, а Мэри и Элизабет стоят перед ними и держат в руках спасательный круг. Констанция представила знакомые улыбки девочек и, словно делая воображаемый снимок, резко закрыла глаза. Интересно, Джордж тоже улыбнется? Но как она ни старалась представить себе его улыбку, перед ней вставало лишь важное, серьезное лицо мужа на снимке, который лежал у нее сейчас в каюте.

Констанция бросила взгляд на детективный роман и вдруг вообразила, будто ее муж пропал без вести и господин из Скотланд-Ярда просит ее назвать его отличительные черты. А она при всем своем старании не может назвать ни одной. «А ведь если Джордж наденет другую одежду и сбреет бороду, встретившись на улице, я вряд ли его узнаю!» – подумалось ей.

Фотографы ушли, и она с удовольствием потянулась. С книгой в руках, заложив пальцем страницу, Констанция, прислушиваясь к тому, как по доскам палубы со свистом летят шайбы, подошла к перилам. Непривычные звуки, а за ними взрывы смеха. В этот чудный день, казалось, все пассажиры, высыпав на палубу, наслаждаются солнцем и теплом.

Рассеянно взглянув на нижнюю палубу, Констанция заметила на ней доктора Шаброна – уже не в белом халате, а в морской форме он разговаривал с двумя членами экипажа. Приятно удивленная, что он оказался поблизости, Констанция принялась раздумывать, не спуститься ли ей вниз и не поблагодарить ли его за корзину с фруктами. Но не будет ли такой шаг слишком откровенным? – рассуждала она и, потянувшись к шляпе, чтобы ее поправить, сообразила, что все еще держит в руке детективный роман.

Продолжая наблюдать, как доктор, покуривая сигарету, ведет с кем-то разговор, Констанция подумала, что он, наверное, мог бы стать отличным персонажем детективной истории: красивый, элегантный французский доктор, странствующий по свету на роскошном лайнере. Но какой будет в этой истории интрига? Неожиданно исчезнет его жена? Нет, жены не будет. Может, его обвинят в случайном отравлении пассажира? Или он станет жертвой шантажа? Но пока Констанция обдумывала стоящий сюжет, доктор Шаброн обернулся, приподняв шляпу, поклонился группе молодых женщин и куда-то исчез. А Констанция, улыбнувшись, дала название своей несуществующей истории: «Единственный роман корабельного доктора».

Облокотившись о перила, Констанция раздумывала, не пойти ли ей повидать доктора, но, поразмыслив, решила не торопиться. Поболтать с ним, конечно, было бы приятно, но он наверняка занят, и ему не до болтовни, да и чувствует она себя уже вполне прилично.

Констанция легла в шезлонг и снова открыла книгу, но, прочитав пару страниц, обнаружила, что Эркюль Пуаро – этот сыщик, любивший вставлять французские словечки, – без всякого сомнения, говорит голосом доктора Шаброна. Ей явственно слышался и его легкий акцент, и певучие интонации. Она посмеялась над собой и вдруг услышала, как ее окликнула миссис Андерсон, – она только что вернулась с игровой площадки и теперь отдыхала.

– Простите меня, мисс…

Констанция обернулась и увидела в ее руках ежедневную корабельную газету «Атлантика». Газета была открыта на странице с фотографиями и заголовком «„Париж“ уходит в море!»

– Мне кажется, это вы, – с улыбкой сказала миссис Андерсон и протянула ей газету. Констанция, увидев свою фотографию, поморщилась. Такой неудачный снимок! На лице жуткое удивление: широко открытые глаза, плотно сжатые губы, и ее шляпа, – «пароходный дым», как назвал ее Джордж, – выглядит несоразмерно большой. Внимательно рассмотрев свой портрет и беззвучно простонав от досады, Констанция перевела взгляд на двух других изображенных на той же фотографии женщин.

Рядом с ней стояла та самая молоденькая работница, которую она видела в приемной у доктора. В клинике ее волосы скрывала шапочка, но эту девушку легко было распознать по родинке, которая на снимке казалась чернильной кляксой. Из-за различия в их росте фотография выглядела довольно странно; хотя девушка шла в нескольких шагах впереди Констанции, можно было подумать, что они идут рядом, чуть ли не рука об руку. Констанция внимательно всмотрелась в ее лицо: взгляд у девушки был слегка встревоженный, но решительный. Да, чтобы пойти в таком юном возрасте работать на корабль, подумала она, нужна немалая смелость.

Другая сторона фотографии слабо проявилась, и изображение третьей женщины казалось почти белесым. Возможно, это была та самая сутулая, нездорового вида дама, которую она, как и молодую работницу, встретила в клинике? Трудно было сказать с уверенностью – снимок был слишком расплывчатым, – но одежда на женщине, похоже, была та же самая; правда, лиловое пальто на газетном снимке выглядело угольно-серым. И сама она казалась такой же сухопарой, как в жизни. Констанция еще раз взглянула на собственное изображение и, поспешно сложив газету, вернула ее миссис Андерсон.

– Спасибо, что обратили мое внимание, – дружелюбно сказала она и, закрыв глаза, повернулась лицом к солнцу.

Хорошо бы у доктора Шаброна не нашлось времени читать сегодняшнюю газету, подумала она.

Подавая жаркое пассажирам третьего класса, Жюли обратила внимание, как за сутки все они стали членами определенных групп, как незнакомцев мгновенно объединили общий язык и общая культура. Она теперь раздавала миски группе англоязычных, группе русских, группе западных славян и группе людей из Южной Европы, чей язык уходил корнями в латынь. Немцев же и австрийцев объединял не только язык, но и то, что они проиграли войну. И хотя со дня перемирия прошло уже три года, они держались обособленно и старательно избегали любых конфликтов с другими пассажирами.

Жюли шла вдоль столов и в ритме качки накладывала щедрую порцию каждому пассажиру. («До чего же вы медлительны! – упрекнула ее мадам Трембле. – Другие тоже хотят есть!») Обслуживая один из длинных столов, Жюли прислушалась к перебранке, затеянной людьми из Средиземноморья. Уплетая за обе щеки обед, они спорили, чья кухня лучше. Испанцы восхваляли свои блюда из риса, итальянцы – блюда из макарон, португальцы – рецепты рыбных блюд. А французы насмешливо наблюдали за всей этой сценой в полной уверенности, что из всех европейских кухонь французская – самая лучшая.