Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана. Страница 64

Жюли в гневе выплевывала слово за словом, но, заметив, что обе женщины улыбаются, с усмешкой покачала головой.

– Да мои братья его бы и на порог не пустили…

Поделившись своими тайнами, женщины почувствовали облегчение, но вместе с тем и усталость. Констанция сняла с плеч полотенце, сложила его вдвое и постелила на полу. Кажется, «лечение разговором» доктора Фрейда – совсем неплохая идея.

– Мне, пожалуй, пора вернуться к себе в каюту и переодеться во что-нибудь сухое, – сказала Констанция и вдруг ощутила, что ее волосы все еще пахнут табаком и одеколоном Сержа. – А еще лучше, приму горячую ванну.

– А вы, Жюли? – спросила Вера. – Хотите остаться на ночь в моей каюте? Вы можете поспать в моей постели, я все равно не сплю по ночам.

– Спасибо, мадам Синклер, но думаю, что в этом нет нужды, – ответила Жюли. – Я уже в состоянии вернуться в третий класс.

– Вы уверены? – спросила Вера.

– Я не хочу, чтобы подумали, будто я прячусь, – сказала Жюли, – или что мне следует чего-то стыдиться.

– Удачи вам, – прошептала Вера.

– А давайте завтра встретимся пораньше и вместе пообедаем? – предложила Констанция. – Скажем, часов в одиннадцать?

– Замечательно, – сказала Вера. – Давайте встретимся прямо здесь. Если будет хорошая погода, мы сможем с верхней палубы наблюдать за приближением нью-йоркских островов.

– Отлично! – воскликнула Жюли, совершенно забыв, что на «Париже» она не пассажирка, а работница. – Я заодно и верну вам одежду.

Жюли в обе щеки расцеловала Веру и Констанцию и повернулась, чтобы уйти.

– Au revoir! – крикнула она уже в дверях. – Спасибо!

Жюли завернулась в шаль и ушла в сторону женской спальни, в носовую часть корабля ниже ватерлинии.

Констанция уже стояла в дверях, когда Вера, чуть поколебавшись, схватила ее за руку.

– Констанция, прежде чем вы уйдете, я хочу вас кое о чем попросить, – с серьезным выражением лица сказала Вера. – До того как вы покинете корабль, поговорите еще раз с доктором Шаброном.

Констанция открыла рот от изумления – ее мать никогда не давала ей советов.

– Чтобы впоследствии не испытывать сожалений, попрощайтесь с ним как положено. Если вы этого не сделаете, потом без конца будете гадать, к чему могли бы привести ваши отношения.

Констанция согласно кивнула, но она не была уверена, что решится на это. Она ужасалась своему поведению и больше не доверяла Сержу, уж лучше избегать с ним встреч, избегать любыми путями.

– Мне бы хотелось вам кое-что подарить, – снова заговорила Вера. – Эта вещь может вам пригодиться.

Она полезла в карман халата и достала коричневую с перламутром ручку, вид у нее был далеко не новый.

– Страшно не хотелось выбрасывать ее в море. Наверное, я чересчур сентиментальна. Все мои дневники написаны этой ручкой. А теперь, когда дневников у меня больше нет, она мне ни к чему. – Вера улыбнулась Констанции. – Стоит свои мысли и чувства изложить на бумаге, как сразу же становится легче на душе.

– Спасибо, – чуть покраснев, сказала Констанция. – Очень красивая ручка.

– Мне ее оставил незнакомец. Наверное, именно поэтому она вам тоже достается от незнакомки.

– Я вас уже не считаю незнакомкой, – поцеловав Веру в морщинистую щеку, сказала Констанция. – Только не знаю, о чем мне писать.

– Я пыталась описать историю свой жизни, – устало заметила Вера, – но обнаружила, что правда ускользает прямо из-под пальцев. Что ж, спокойной ночи, дорогая.

– До завтра, – ответила Констанция. – Приятных снов.

Констанция зашла к себе в комнату, и в ту же минуту на глаза ей попались тюльпаны. Медленно развязывая ленточку, она вспоминала подробности своего мимолетного романа с доктором Шаброном: медицинский осмотр в клинике, подаренные им цветы и фрукты, ужины и танцы, его подчеркнутую вежливость и комплименты, его поцелуи и ласки. Она всмотрелась в алые язычки пламени, красовавшиеся в каждом тюльпане, и вспомнила, как однажды Джордж объяснил ей, что эти язычки вызваны вирусом.

Укоряя себя за глупость, Констанция подумала: что, если Серж разработал некую тайную схему? Сначала он покоряет хорошеньких пассажирок корзиной с фруктами, потом ужином за капитанским столом, а после этого приглашает их на ужин к себе в каюту? Что, если вместо того чтобы спорить о скорости корабля, как это делает кое-кто из пассажиров, члены экипажа заключают пари, с какой скоростью доктор покорит очередную красотку? Не исключено, что открытки с видами Ниагарского водопада и горы Монблан присланы ему бывшими пассажирками на память о безнадежных романах.

– «Единственный роман корабельного доктора», – насмешливо, театрально произнесла Констанция.

Как можно это объяснить? Она сердито покачала головой. Почему несчастливая женщина вечно воображает, будто радости жизни являются исключительно в облике мужчины? После того как она сбежала от Сержа, от его лести и комплиментов, у нее произошла увлекательнейшая встреча: началась она с драматической сцены на шаткой палубе, а завершилась откровенной, сердечной беседой в чудесной уютной каюте. Как легко и просто было говорить с Верой и Жюли – обе немало выстрадали, обе отнеслись к ней с пониманием и теплотой.

Жюли права: любовь всегда сопряжена с риском. Серж заявил, что не хочет, чтобы их отношения кончились с прибытием в Нью-Йорк, но как долго они бы продлились? Еще одно путешествие на пароходе? Или два? Постой, о чем это она? Констанция бросила тюльпан в раковину. При чем здесь доктор Шаброн? Она ведь замужняя женщина. Не все ли равно, он искренне влюбленный холостяк или коварный женатый мужчина, который в каждой поездке заводит по роману. Она ни за что не оставит свою семью. Джордж – отец ее детей, и он всегда будет ей самой надежной опорой.

С глазами, полными слез, Констанция открыла иллюминатор и начала один за другим выбрасывать тюльпаны в море. Она не создана для приключений, и ей не нужны эти иностранные свободы. Она преданная дочь, и ее место в родном городе рядом с родителями, мужем и дочерьми. Констанция поднесла последний тюльпан к носу, понюхала его – он источал едва ощутимый малоприятный запах пыльцы – и бросила цветок в воду.

Иллюминатор был все еще открыт, и холодный соленый воздух обдувал ей лицо. А почему бы не выбросить заодно и перстень, подумала Констанция. Она представила, как все выброшенные с лайнера предметы, все эти отвергнутые сокровища медленно падают в воду, а потом проплывают мимо китов и гигантских кальмаров и постепенно опускаются в мутную глубину. Впрочем, перстень выбрасывать не стоит. Пусть останется на память о сестре и о ее собственном безрассудстве.

Она закрыла иллюминатор и начала снимать с себя мокрую одежду.

Неторопливо расчесывая волосы, Вера не сводила взгляда с темного иллюминатора. Поначалу в нем отражался лишь ее призрачный облик, но потом, чуть сдвинувшись в сторону, она увидела, что буря стихла и океан успокоился.

– Наверное, я своим даром усмирила Нептуна, – сказала себе Вера. – Приятно все же, что хотя бы в ту минуту, когда я выбрасывала дневники, появились возможные их читатели.

Но это уже не имело значения. Теперь она наконец-то сможет читать то, что пишут другие.

Вера встала с постели, пересекла комнату, достала из саквояжа подарок Чарлза и, подойдя к столу, где стоял нетронутый шоколадный торт – женщинам явно было не до него, – отрезала себе большой кусок. Она задумалась о своих собеседницах – славные, умные женщины. К чему им читать ее дневники? Они всего лишь старушечьи выдумки. Если бы только она могла поделиться с этими двумя своими истинными знаниями – мудростью женщины, прожившей бестолковую жизнь.

Снова сев в кресло у окна, Вера принялась за торт. Она смаковала каждый кусочек: сладко-горький шоколад, привкус абрикоса, воздушные взбитые сливки. С той минуты как она заболела, во рту у нее, можно сказать, не было ни крошки. Жидкости, жидкости и жидкости! Вера не могла их больше видеть. Вот бы сейчас с ней рядом сидел маленький Макс! Она бы с таким удовольствием с ним поделилась! Вера мгновенно представила, как мальчик с набитым ртом весело уминает кусок за куском. И ей тут же вспомнилось, как восторженно он следил за кукольным представлением. «Радость ты моя – Рыцарь Меланхолии».