Путешествие на «Париже» - Гинтер Дана. Страница 69

– Значит, она не страдала, – вытерев рукой слезы, пробормотала Жюли. – Это, наверное, то, что называют легкой смертью.

Все замолчали. Женщины обводили взглядом комнату, то и дело натыкаясь на Верины вещи – все то, что после нее осталось. Ее присутствие ощущалось повсюду: клетчатый халат висел на двери ванной, рядом с креслом стояла недопитая чашка чая, на тоненькой книге лежали очки. Констанции даже чудилось, что она слышит ее голос. Еще вчера они сидели в этой комнате, делились тайнами, намечали впредь встречаться и проводить вместе время. Констанцию согревала мысль, что у нее появится старшая подруга, которой она сможет поверять свои тайны и от которой многому научится. Констанция присела на край кресла и взяла в руки чашку. Обхватив пальцами прохладный фарфор, она стала смотреть на коричневый ободок на дне, и вдруг глаза ей застелила пелена – их отношения едва начались, и вот уже им пришел конец.

Жюли наклонилась, чтобы погладить Биби, собака не сводила с нее темных глаз. Утром, обсуждая с пассажирами свою новую жизнь в Нью-Йорке, Жюли решила, что спросит миссис Синклер, можно ли ей хоть изредка навещать ее. Жюли представила, как будет делиться со старушкой своими успехами и как та, словно ее близкая родственница, будет ею гордиться. Она вообразила, будто миссис Синклер – ее волшебница-крестная, и мечтала о том, как они сблизятся.

– Честно говоря, я никогда не думала, что мисс Вера может умереть, – неожиданно заговорила Амандина. – Я при ней с восемьсот девяностого года, мы обе были тогда еще довольно молодыми. Я видела, как к ней приходили важные особы, и путешествовала вместе с ней в дальние края… – Амандина говорила все тише, точно беседовала сама с собой.

– Как же это она могла вдруг остановиться? Я этого никак не возьму в толк.

– Миссис Синклер была замечательной женщиной, – сказала Констанция. – Это было ясно каждому, не важно, познакомились вы с ней давно или совсем недавно.

– Да, она была замечательной, – повернувшись к Амандине, согласно кивнула Жюли.

Пожилая служанка сидела, прижимая к груди Верино пальто, и походила на несчастную, потерявшуюся странницу.

– А что вы теперь будете делать? – обеспокоенно спросила Жюли.

Кто знает, может быть, Амандина тоже решит эмигрировать, и тогда Жюли предложит ей свою помощь.

– Я на первом же пароходе вернусь во Францию, – ответила служанка. – В Нью-Йорке мне делать нечего. Я позвонила давнишнему другу моей хозяйки, мистеру Чарлзу, рассказать ему… о том, что случилось. И он меня тут же вспомнил. Мистер Чарлз сказал, что наймет меня на службу. Он сказал, что уже давным-давно хотел переманить меня к себе.

Улыбка Амандины мгновенно сменилась горькой гримасой.

– Хорошо, что нашелся человек, который о вас позаботится. Да еще и близкий друг миссис Синклер, – мягко проговорила Жюли и обменялась взглядом с Констанцией: пожалуй, пора оставить Амандину наедине с ее горем, одновременно решили они. Вряд ли ей нужно сейчас общество двух незнакомок.

– Мы сейчас уйдем, – сказала Жюли, – но, может быть, перед уходом помочь вам упаковать вещи?

– Нет, спасибо. Мне тяжело все это перебирать, но в каждой вещи я ощущаю ее дух, – проведя рукой по вороху шелковых шарфов, проговорила служанка. – Правда, я знаю, будь ее воля, она бы заставила меня все это выбросить в океан!

– Это точно, – улыбнулась Констанция. – Мы с ней познакомились как раз после того, как она выбросила за борт свои дневники.

– Так вот почему я не могла их отыскать! – хмыкнула Амандина. – Никогда не знаешь, чего от нее ожидать!

Женщины поднялись, чтобы уйти.

– До свидания, Амандина, – обняв служанку на прощание, сказала Констанция. – Хорошего вам путешествия.

– Всего вам доброго, – поцеловав старушку в щеку, проговорила Жюли и, наклонившись и погладив Биби, добавила: – Вам обеим.

Констанция и Жюли вышли на палубу под открытое небо. Обедать больше не хотелось, и они стали наблюдать за приближением островов. Жюли бросила взгляд на нижнюю палубу: из-под шезлонгов торчали чьи-то ноги, а мимо них взад-вперед сновали пассажиры. Переменчивый океан в этот день сиял голубизной.

– Вера была такой худой и слабой, – нахмурившись, заговорила Констанция, – сразу было видно: она больна. Правда, вчера вечером…

Констанция вдруг умолкла: ей вспомнились яркие, блестящие глаза Веры, ее решительные манеры, понимающая улыбка.

– … она казалась такой оживленной, верно?

– Судя по выброшенным в океан толстым дневникам, она прожила увлекательную жизнь. А я-то думала, она выбросила младенца!

Жюли покачала головой: какое нелепое предположение. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Констанция вздохнула.

– Я уверена, что от этих дневников было не оторваться. Как бы мне хотелось их прочесть.

– И мне тоже, – едва слышно отозвалась Жюли, подумав, что самые яркие события в жизни человека – вовсе не обязательно самые приятные.

– Когда вчера вечером я увидела миссис Синклер на палубе в халате, с седыми развевающими волосами, я сразу вспомнила свою мать. Наверное, поэтому я и выбежала на палубу, – почти шепотом произнесла Констанция и обернулась к Жюли. – А ведь из нее, мне кажется, получилась бы замечательная бабушка, верно?

– Наверняка! – вытирая слезы, кивнула Жюли.

– А что если нам купить розы и, пока мы здесь, на корабле, устроить Вере поминальную службу? – неожиданно предложила Констанция.

Они купили у цветочницы две красные розы и подошли к борту парохода. Океан, тихий, спокойный, ничуть не походил на вчерашний, лишь легкие волны разбегались от корабля. Констанция и Жюли, наклонившись, бросили розы за борт.

– В память о нашем дорогом друге, с которым мы только что познакомились! – выкрикнула Жюли.

– За бесценных незнакомцев! – воскликнула Констанция.

– За Веру Синклер! За мадам Синклер! – хором крикнули обе.

Повернув головы, женщины следили за двумя ярко-красными пятнами, плавно скользящими по гладко-голубой поверхности океана. Красивая, возвышенная церемония…

– Как замечательно, что мы втроем вчера оказались на палубе в одно время. Удивительное совпадение, – проговорила Констанция.

– А вы видели фотографию отплытия нашего лайнера в газете «Атлантика»? – спросила Жюли.

Она вытащила из сумки потрепанную книгу и показала Констанции вырезку из газеты. На снимке Констанция и Жюли стояли рядом, а Вера – едва различимая – чуть поодаль.

– Мы здесь все вместе! Мы идем на корабль!

– Я рада, что вы сохранили эту вырезку, – усмехнувшись, сказала Констанция. – Я на этом снимке вышла такой уродливой, что видеть его больше не хотела.

– Вы уродливая? – рассмеялась Жюли. – Мы все на нем уродливые!

– Кто бы мог подумать, что отвратительная фотография станет чудесным сувениром? – задумчиво проговорила Констанция. – И что мы все три подружимся?

– Наверное, это судьба, – сказала Жюли и бережно вложила фотографию в книгу, а книгу в дорожную сумку.

– А может быть, это везение? – предположила Констанция, вспомнив покерную фишку капитана Филдинга и то, что черта между удачей и неудачей едва различима.

– Судьба, везение, шанс… – Жюли пожала плечами. – Я об этом много думала. Мне кажется, все дело в переменах.

Жюли пристально посмотрела на Констанцию.

– Я хочу сказать, что везением может стать неожиданное богатство, отличная возможность или новый друг. А невезением? Смерть, несчастья, дурное знакомство… Но ведь все дело в переменах, верно? В новизне, в метаморфозах. – Последнее слово Жюли произнесла протяжно, наслаждаясь каждым его звуком – такое научное слово, прямо из Жюля Верна. – И раз мы не можем повлиять на судьбу, мы должны принимать ее такой, какая она есть… и еще можем поменять друзей, приобрести новых союзников.

– Вы правы, Жюли. Везение – это действительно перемены, – рассмеялась Констанция. – Жизнь – это перемены.

Констанция и Жюли, погруженные в мысли, молча не сводили глаз с водной глади.