Бабочки и порочная ложь (ЛП) - Кинг Кейли. Страница 60

— Заткнись, — кусаю я, отпивая бутылочное пиво из руки. — Я не улыбаюсь.

— ЛОЖЬ, — его рука указывает на танцпол, а затем снова на меня. — Ты улыбнулся три раза с тех пор, как она начала танцевать с Ларк. Для кого-то другого это было бы не так уж и много, но для тебя это пипец. Это заставляет тебя выглядеть… счастливым.

Посреди оживленной импровизированной танцпола Пози и Ларк танцуют под музыку кантри, льющуюся из динамиков. Они оба достаточно выпили, поэтому немного счастливы и проводят время, притворяясь, что умеют танцевать в линию. Больше здесь никто не пытается танцевать, они просто в своем собственном мире наслаждаются ночью. У меня что-то болит в груди, когда я вижу, как Пози так свободно улыбается. В течение долгого времени ни одному из нас не было повода для улыбки, но мы, наконец, достигли точки, когда все меняется, и это приятно.

Мне вспоминаются слова Астора Бэйнса. Тебе позволено быть счастливым, Рафферти.

Пожав плечами, я прислоняюсь к перекладине, и дерево впивается мне в спину.

— Я не осознавал, что это стало чем-то плохим.

Раздражающее ошарашенное выражение остается на лице Роума, пока он продолжает рассматривать меня, как будто я инопланетная аномалия.

— Это не плохо, просто немного неприятно видеть тебя таким. Это похоже на то, как золотая рыбка вдруг учится кататься на велосипеде. Я не собираюсь лгать. Я не знал, что ты умеешь улыбаться. Просто подумал, что ты родился без необходимых мышц или чего-то в этом роде.

— Я уже улыбался раньше, — усмехаюсь я, пытаясь небрежно отмахнуться от него, потому что знаю, что он прав. Он никогда не видел меня таким… таким. Роум знал только мою версию «после», и эта версия очень долго злилась на мир.

— Да, но это никогда не была счастливая улыбка. Это было так: «я собираюсь засунуть кулак тебе в горло и заставить тебя съесть зубы, улыбнись». Как ни странно, я нахожу это менее тревожным, чем все это новое дерьмо.

— Роум. Просто остановись, — я зажимаю переносицу между пальцами и вздыхаю. — Я не говорю об этом с тобой. Есть только один человек, с которым я готов вести подобные разговоры, и даже тогда я все равно спотыкаюсь и изо всех сил пытаюсь найти правильные слова.

Подняв голову, я обнаруживаю, что он смотрит на меня. Весь юмор, который был на его лице, исчез. Редко можно увидеть, что Роум относится к чему-то серьезно, поэтому, когда это происходит, вы сразу замечаете это и обращаете внимание.

— Значит, ты не ненавидел ее так сильно, как первоначально думал, не так ли?

Глядя на то, как она вращается вокруг Ларк с элегантностью, неуместной для такого заведения, я качаю головой.

— Нет.

Я люблю ее.

Думаю, я всегда знал, что никогда не переставал любить ее. Оно всегда было в глубине моего сознания, непрерывно нашептывая мне. Я отказывался признать это, потому что сама мысль о том, что я все еще могу испытывать такие чувства к девушке, которую я считал ответственной за все разрушение, была невыносимой мыслью. Я изо всех сил старался похоронить нежелательные эмоции, накапливая в ее памяти каждую унцию ярости, которую я нес с собой. Долгое время я наивно думал, что это работает, но понял, что просто лгал себе той ночью в ее спальне.

— Как бы то ни было, я думаю, что это хорошая вещь. Ты можешь только идти по пути, по которому шел так долго, прежде чем позволишь ему навсегда изменить тебя. Я рад, что она вернула тебя обратно, — тот факт, что Роум Валентино, наследник итальянского синдиката, считает, что я зашел слишком далеко во тьму, доказывает, что мне пора было отпустить ситуацию.

— Я тоже.

Уголок его рта приподнимается в слабой улыбке.

— Что ты будешь делать сейчас? Какой у тебя план?

Я не знаю, куда мы идем и что нас ждет в будущем, но знаю одно.

— Я никогда больше не отпущу ее. Если понадобится, я прикреплю ей чертову цепочку к ее ошейнику. Почти шести лет было достаточно, чтобы мы расстались, и я не хочу, чтобы это повторилось.

Черт, однажды ночью вдали от нее у меня болела грудь в том месте, до которого я не могу дотянуться. Возможно, Кейсон прав, и вместо этого мне следует попытаться найти новое место в Сиэтле.

— У меня так тепло и покалывает внутри, когда ты такой собственнический и все такое, — и вот так юмор возвращается на лицо моего лучшего друга, когда он хлопает меня по плечу. — Выпоротая киска тебе идет, чувак. И не волнуйся, если я смог привыкнуть к дурацкой подтяжке лица моей мамы, я смогу привыкнуть и к твоей улыбке.

Он кряхтит, сгибаясь пополам, когда мой кулак касается его ребер.

— Я чертовски ненавижу тебя, — рычу я, делая еще один глоток пива.

Я не причинил ему столько боли. Если бы я это сделал, этот ублюдок не смеялся бы так, как сейчас. Закатывая глаза, я снова переключаю внимание на танцпол и выпрямляюсь, когда не вижу ее танцующей там, где я видел ее в последний раз.

Какое бы беспокойство ни пронизывало мой организм, оно угасает, когда она, рука об руку с Ларк, проталкивается сквозь толпу и направляется прямо ко мне. Она разговаривает с Ларк о чем-то, что ее рассмешило. Конский хвост, в который она заплела волосы перед тем, как мы ушли, рассыпается вокруг ее лица, а на лбу у нее блестит пот от танца. Она совершенно спокойна.

Я бы солгал, если бы сказал, что не заметил заметной перемены в ней после той ночи в балетной студии. Ей нужно было услышать эти слова от меня больше, чем я мог предположить. Ночью она крепко спит рядом со мной. Беспокойное движение, на которое я раньше не обращал особого внимания, почти прекратилось, и темные круги под ее глазами исчезли.

Она отпускает хватку Ларк, когда они подходят достаточно близко, и берет руку, которую я даже не осознавал, что предложил ей. Это действие я совершил рассеянно, как будто для меня это просто вторая натура — потянуться к ней. Она позволяет мне притянуть ее ближе, и она устраивается рядом со мной.

— Черт, принцесса, ты выглядишь так, будто на тебе сильно катались и уложили мокрой, — поддразнивает Роум Ларк.

Блондинка откидывает назад волосы, прилипшие ко лбу, и тяжело вздыхает. Щеки у нее красные, а макияж, который обычно идеален, размазан вокруг глаз.

— Ты говоришь только самые приятные вещи, Валентино. Ты точно знаешь, как польстить даме.

— Дама? — недоверчиво повторяет он, изогнув бровь. — Ты совсем не леди, и ты это знаешь.

Темно-синие глаза Ларк вспыхивают, когда она пристально смотрит на него, сжав губы в ровную линию.

— Ты когда-нибудь затыкался?

Роум сжимает грудь, как будто он оскорблен ее вопросом. Все здесь знают, что это очень далеко от истины.

— Это второй раз, когда кто-то говорит мне это сегодня вечером. Продолжайте в том же духе, и вы, ребята, серьезно ушибете мое эго.

— Да правильно. Как будто это возможно, — усмехается она, толкаясь вокруг него, чтобы привлечь внимание бармена. Роум усмехается ей, как дурак, и поворачивается, чтобы встать рядом с ней.

Пози вскидывает подбородок и бросает на меня взгляд, который говорит мне, что она тоже начинает понимать странность между этими двумя.

Слегка пожав плечами, она полностью сосредоточила свое внимание на мне. Не думая об этом, я наклоняю голову и прижимаюсь к ее губам в коротком поцелуе. Она улыбается мне в рот, и когда я пытаюсь отстраниться, ее пальцы пробегают по моим волосам и удерживают меня на месте.

— Хочешь еще выпить или готова идти? — спрашиваю я ее, когда она меня отпустила. После этого поцелуя я готов убраться отсюда к черту. Или хотя бы сесть в мою машину. Это было бы тесновато, но это было бы лучше, чем трахать ее здесь, в грязной ванной.

Я никогда больше не позволю Роуму выбирать бар. У его тети есть хороший дом недалеко от кампуса. Я не понимаю, почему мы просто не пошли туда вместо этого места.

Глаза озорно горят, она проводит пальцами по моей груди и по выступам моего пресса, а затем слегка скользит ими по молнии моих джинсов. Мой член в штанах дергается от легкого прикосновения.