Бабочки и порочная ложь (ЛП) - Кинг Кейли. Страница 9

— Привет принцесса, — на долю секунды я верю, что между ними что-то происходит, но когда идеально симметричное лицо Ларк искажается в крайнем отвращении, и она разворачивается на своем месте, чтобы оттолкнуть его, я обнаруживаю, что на самом деле очень ошибаюсь.

— Отвали к черту, Валентино, — рявкает она с резкостью, на которую я даже не подозревала, что она способна. — Что я говорила о том, чтобы не называть меня принцессой?

Ухмылка Роума при этом только усиливается, а его карие глаза загораются озорством.

— И что я сказал в последний раз, когда ты так на меня положила руки? — он крутит между пальцами светлую прядь ее волос, и она тут же отбрасывает его руку. — Я сказал, что если ты хочешь меня ударить или толкнуть, это нормально, но, по крайней мере, приложи для этого некоторые усилия. Прибавь немного веса. Я люблю грубо. Сделай мне больно, принцесса.

— Ты невыносим, — кипит она, взлетая со стула и перекидывая сумку через плечо. — Зейди, увидимся сегодня вечером на вечеринке, и Пози, надеюсь, я тоже тебя там увижу, но не позволяй ей давить на тебя. Ты можешь сказать нет. Она найдет способ преодолеть это. Не так ли, Зейди?

Зейди моргает, глядя на Ларк.

— Эм, ложь. Я на сто процентов буду держать обиду до самой смерти, если она не придет на эту вечеринку.

Я чувствую на себе его взгляд. С каждым их проходом по моей коже лезвия словно врезаются в мою плоть, добавляя к невидимым шрамам, которые он уже оставил там. Он ждет, что я сдамся и посмотрю на него, но я продолжаю думать о своей соседке по комнате и новой подруге

Решив не развивать эту тему, поскольку она знает, что это проигрыш, Ларк качает головой и сочувственно смотрит на меня.

— Удачи.

— Удачи? — громко повторяет Зейди, когда Ларк уходит от нас. — Какого черта ей нужна удача? Это одна чертова вечеринка. Я не знаю, почему все придают этому такое большое значение.

Возвращая свое внимание ко мне, она тыкает пальцем в столешницу и чуть ли не приказывает:

— Иди и тебе будет чертовски весело. Понятно?

Мое опровержение вертится у меня на языке, но признать, что присутствовать на мероприятии перед Рафферти — не лучшая идея, значит позволить ему победить. Он не хочет, чтобы я была здесь, и он чертовски уверен, что не хочет, чтобы я наслаждалась ни одной секундой своего пребывания здесь. Поэтому вместо этого я поднимаю плечо и откидываюсь на спинку стула с фальшивой ухмылкой.

— Может, мне стоит пойти, — предлагаю я. — Это могло бы быть весело.

Вам знакомо выражение «игра с огнем»? Ну, я жонглирую пламенем, прекрасно зная, что обожжусь.

Зейди подпрыгивает на стуле, и многочисленные браслеты, которые она носит, звенят вместе, когда ее руки хлопают в ладоши.

— Да! Видишь, это было так сложно?

Подняв подбородок, я наконец смотрю в пристальный взгляд Раффа. Мое сердце болезненно стучит в груди, по спине пробегает дрожь, но я все равно не уклоняюсь.

— Нет, это не так. Я даже не знаю, чего я так боялась.

Рафферти был одним из немногих людей на планете, которые действительно знали меня. Он мог понять, о чем я думаю, просто по тому, как мои брови сдвинулись вместе, или по тому, как изменилась моя поза. И я могла бы сделать то же самое с ним.

Интересно, может ли он все еще видеть меня насквозь и знает ли он, что я лгу сквозь свои гребаные зубы.

Я не отвожу от него взгляд, даже когда Зейди прощается и целует меня в щеку. Только когда она полностью прошла через выход, Рафферти заговорил.

— Это твое последнее предупреждение, — его слова низкие и ровные, лишенные каких-либо эмоций. — Не ходи на вечеринку. Останься дома.

Мои руки упрямо скрещены, и я стараюсь надежно прижать их к телу, чтобы скрыть, как они дрожат. Я могу сколько угодно притворяться храброй, но мое тело знает ужасную правду. У меня есть все основания бояться, а у Рафферти есть все основания злиться на меня.

Встав со стула, я беру наполовину полную чашку кофе и обхожу стол, собираясь уйти. Это движение приближает меня к нему и заставляет его ощетиниться. Это совершенно противоположная реакция, которую он испытывал раньше, когда я приближалась к нему. Было время, когда я была единственной, кто мог его успокоить. Это просто еще одно трагическое доказательство того, как все изменилось.

— У тебя всегда была ужасная привычка указывать мне, что делать, Рафф.

— Если бы ты послушалась меня тогда, мы могли бы избежать всего этого, — кусает он. — Теперь тебе некого винить, кроме себя.

У меня горло горит, когда я киваю.

— Я знаю.

Никогда не стоял вопрос, заплачу ли я за то, что сделала с Рафферти. Это был вопрос, когда. У меня официально закончилось занятое время.

Глава 7

Рафферти

Когда-то в этом доме была пожарная часть. Он был до краев заполнен службами быстрого реагирования, которые каждый день рисковали своей жизнью, чтобы спасти других. Теперь здесь часто полно пьяных студентов, которые используют пожарный шест двухэтажной высоты, чтобы исполнять нескоординированные — и нежелательные — танцы на шесте. Я не говорю, что мне не нравятся хорошие танцы на пилоне или стриптиз, но до сих пор ни одна из девушек, пытавшихся устроить шоу, не впечатлила меня своим так называемым мастерством.

Их отчаянная попытка привлечь внимание не является полной потерей, поскольку всегда находится какой-нибудь мальчик из студенческого общества, готовый забрать изящную студентку с собой домой. Как говорится, для одного мусор — для другого сокровище.

Как и сейчас, возбужденный второкурсник, которому нечего здесь находиться, смотрит на девчонку, крутящуюся вокруг медного шеста, с сердечками в блестящих глазах. Она устраивала шоу для всех, кто обратил бы на нее внимание, но когда она обнаруживает, что он наблюдает за ней, как влюбленный щенок, ее поведение мгновенно меняется. Теперь она смотрит на него так, будто делала это для него и только для него. Неуверенно останавливаясь, она ухмыляется, покачиваясь на пятках к нему. Подойдя достаточно близко, она обнимает его за шею и без каких-либо предисловий проводит языком ему в горло.

— Я видел, как ее рвало на улице десять минут назад, — говорит Роум, прислоняясь к кухонному острову рядом со мной с бутылкой пива в руке. У него ночь свободна от семейных обязанностей, и похоже, он планирует извлечь из нее максимум пользы.

— У меня нет впечатления, что его это волнует.

Оторвав глаза от пьяной публичной демонстрации привязанности, я качаю головой. Называть меня можно как угодно, но внешне ласковым в списке нет. На мой взгляд, когда ты прикасаешься к своей девушке публично, ты предъявляешь на нее права. Дать понять всем остальным, что с ней не стоит трахаться.

Была только одна девушка, которую я целовал или трогал публично, и то потому, что я просто не мог сдержаться. Незнакомец или друг, мне нужно было, чтобы каждый, кто смотрел на нее, знал, что она моя. Непонимание этого всегда приводило к тому, что мои руки кровоточили. Если чей-то взгляд задерживался на ней слишком долго, на мой вкус, я разбивал ему лицо и угрожал вырвать ему глазные яблоки из черепа перочинным ножом. Это была предельная степень, на которую я был готов ради нее пойти, потому что именно столько она для меня значила.

Если бы я знал, что она станет моим падением и моим величайшим сожалением, я бы позволил им смотреть на нее, как на шлюху. Если бы я это сделал, это сэкономило бы мне кучу чертовой боли и времени.

— Сегодня вечером он собирается намочить свой член. Конечно, ему все равно, — Роум посмеивается, все еще находя развлечение в неряшливом крушении поезда посреди переполненного зала. — Получи это, мой человек! Правильно, покажи ей, кто здесь хозяин, — его руки обхватывают рот, когда он кричит через всю комнату, и, чтобы по-настоящему донести свою мысль, его бедра сотрясают воздух.

Мой друг находит юмор в вещах, которые большинство сочло бы неуместными. Например, похороны или вскрытие. Обычно я ценю эту черту, но сегодня я не в настроении слушать его выходки. Сегодня та ночь, когда все наконец встает на свои места. Все, что мне нужно сделать, это подождать, пока она влетит в мою парадную дверь.