Привал с выдернутой чекой - Гончар Анатолий Михайлович. Страница 6
А перед вечерней поверкой ко мне мой заместитель подошел, какой-то серьезный, озабоченный.
– Командир, поговорить надо! – говорит, а сам на нашу палатку, на две группы рассчитанную, косится.
– Какие проблемы, товарищ старший сержант, говори, – отшутился я.
– Командир, – Болотников укоризненно покачал головой, – нам всем поговорить надо. Всей группой.
– Так за чем же дело стало? – удивился я, действительно не понимая проблемы. – В палатку зайдем и поговорим.
– Командир, ты не понял. – Илья зыркнул по сторонам, будто опасался, что нас могут подслушать. – Нам надо группой переговорить, без посторонних ушей.
Он интриговал меня все больше и больше. Такая таинственность становилась интересной.
– Тогда как вечеруха пройдет, так и соберемся, – пообещал я.
– Не пройдет! – Илья как-то загадочно ухмыльнулся.
– Н-да? – Вопросительная интонация этого восклицания от моего заместителя не укрылась.
– Не будет ее. – Ухмылка на лице Болотникова стала шире.
– С какого перепугу? – Вообще-то я хотел сказать «хрена», но почему-то выразился иначе.
– Не проводят ее, – объяснил Илья.
– Что значит – не проводят? – Отсутствие вечерней поверки в командировке было выше моего понимания.
– А то и значит: не проводят, и все. Я точно так же у Грушницкого, – назвал он фамилию командира отделения соседней группы, – спросил, а он едва ли пальцем у виска не покрутил: мол, зачем она? Все тут люди взрослые, кто куда денется-то? А опасаться похищения не приходится, охрана базы надежная. Вот как-то так… Непонятки, в общем. Поговорить надо.
– Хорошо. Тогда через пятнадцать минут на волейбольной площадке. И мяч взять не забудьте – нам хоть какой-то отмаз перед командиром роты за свое гуляние под луной иметь надо, а то опять орать будет: «Где? куда? зачем?» А так: в волейбол играли. А что ночью, так прохладней. Днем на жаре не поиграешь. Вот и все объяснения. Кстати, а ведь в новых палатках и кондиционеры есть!
Болотников ушел, а я постоял несколько минут и к волейбольной площадке побрел. Пройтись захотелось, воздухом в одиночестве подышать, но не тут-то было – почти сразу начали подтягиваться бойцы. И когда все собрались, я спросил:
– Ну, и какие проблемы? – и наступило долгое молчание. А взбаламутивший меня, возможно и всех остальных, Болотников помялся, словно не зная, как сформулировать вопрос, затем, пожав плечами, задумчиво произнес:
– Ребята какие-то не такие стали.
– В смысле? – не понял я сути проблемы.
– Не такие, и все, – Илья развел руками, давая понять, что сформулировать точнее он не в состоянии. Но меня такой ответ не устраивал, и я, сделав как можно более ласковую мину, вкрадчиво уточнил:
– Илья Федорович, а поконкретнее можно?
– Командир, не бузи! – Когда мое командирское «Я» начинало сердиться, я его всегда по имени-отчеству называл, и он это знал. – Сами еще не разобрались.
– Ну так давай вместе разбираться, что с ними не так? – Собственно, для себя я уже отметил многие странности в поведении остававшихся на базе военнослужащих и даже сделал определенный вывод, но хотелось узнать и мнение остальных. – Хуже? Лучше?
– Да как так определишь? – еще сильнее сконфузился Болотников. – Может, и лучше. Но дело-то не в том, лучше они или хуже. Они ДРУГИЕ стали! Упредительные какие-то, блин, вежливые. Да и хрен их пойми.
– Правильные они чересчур, командир, – подал свой голос сержант Бубликов, – вот и все.
– Например?
– Да что тут примерять? Матом не ругаются, курить почти никто не курит…
– В палатке себя как не в своей тарелке чувствуешь, – признался ефрейтор Чебуреков.
– Так и есть, – поддакнул рядовой Федотов. – Матюкнешься – и как пукнувшим в кампании девушек себя ощущаешь.
– И главное, никто ничего не говорит, – вклинился в разговор рядовой Опанасенко, – замечаний не делает, но молча так, украдкой косятся, и все, и самому почему-то стыдно становится.
– Да и так, – пожимая плечами, продолжил развивать тему Болотников, – начнешь разговаривать, а разговор не идет. Словно подменили их.
– Ага, инопланетяне! – усмехнулся я. Основную проблему личного состава я понял, и пора было расставить точки над i, пока они себе действительно про инопланетян не накрутили. – Парни, – обратился я к своим разведосам, – ничего сверхъестественного не произошло, ларчик открывается просто: психолог им тут всем по ушам проехал как мог, вот они и придуриваются – нашу травмированную психику жалеют. Как же: парни, ах, ах, ах, столько-то минут, – я покачал головой, – себя покойниками считали. Ах, ах, ах, как бы не тронулись! И это накануне прибытия президента.
– Президент прилетает? – встрепенулись ребята.
– Не знаю, – сознался я, – а кто еще, если тут за полдня такой шмон навели, все переделали? Да если бы кого-то не ждали, то и вокруг нас никто бы «прыгать» не стал. А так боятся, как бы какое ЧП накануне важного визита не случилось, вот нашим и поставили задачу. Понятно?
– Понятно-то понятно, – без особого энтузиазма покивал Болотников. – Но что они из нас дураков делают? – В последней фразе ясно прозвучала обида.
– Да и пусть. – Я улыбнулся беззаботной улыбкой. – Чем сейчас плохо? Делать нас ничего не заставляют, кормят, поят. Окончательная чистка оружия только на послезавтра намечена, а предварительная – силами не выходивших на БЗ (боевое задание) произведена. Я днем мимо чистильщиков проходил, видел: нормально так парни чистят, стараются.
– Ага, это точно, – поддакнул Илья. – Я у Нишенко спросил: мол, ты какого хрена мой ствол чистить собрался? А он так спокойно говорит: сегодня ты с БЗ пришел – я за тебя почищу, завтра я приду – ты за меня. Вы, мол, парни, отдыхайте. И все это таким тоном, будто заведено у нас так. Типа: он – за меня, я – за него. Ага, счас! Ну уж фигушки, я ни за кого чистить стволы не собираюсь. Хочется им идиотов из себя изображать – пусть чистят. А меня увольте!
– А я за пацанов почищу, – внезапно подал голос Буковицын. – Придут парни с задачи уставшие – и пусть отдыхают, моются, а мы стволы сядем чистить. Что тут плохого? Мы сегодня что делали? В баню и спать. А по-другому, так бы еще два часа с оружием валандались.
– В принципе, так удобно, – неожиданно поддержал его Бубликов.
– А я свое оружие сам привык чистить, – не сдавался Болотников. – Мало ли как почистят? Почистят плохо, и что я в бою делать буду, если оружие заклинит?
– Так это предварительная чистка! – успокоил я его. – Послезавтра за чистку сами засядем. Вот тогда блеск и наведешь. Доведешь, так сказать, до совершенства результаты чужого труда.
Болотников неопределенно хмыкнул и, вздохнув, уточнил:
– Так что нам делать, командир?
– Да ничего, собственно. Отдыхать! – без обиняков предложил я. – На все их психологические тонкости не реагировать – как будто так и надо. Сами первые не выдержат.
На том мы и разошлись. А наутро около нашего расположения, то бишь палатки, нарисовались наши вертолетчики, тоже на вид слегка обалдевше-пришибленные.
Первым делом они, конечно, со мной поручкались.
– Здорово, тезка, как жизнь? – Жизнерадостность приветствия никак не вязалась с внешним видом пришедших.
– Нормально. Без происшествий, – так же жизнерадостно откликнулся я. И не соврал, происшествий действительно не случилось. Пока.
Узнав, что у меня все в поряде, Виктор вроде бы обрадованно хмыкнул, придвинулся поближе ко мне, как-то странно (настороженно, что ли?) огляделся по сторонам.
– Слушай, тезка, – заговорщицким тоном обратился ко мне он. – У тебя, случайно, нигде не завалялось? – И совершенно недвусмысленно пощелкал себя пальцем по подбородку.
Мои брови удивленно поползли вверх: чтобы у летчиков не было? Это нонсенс. Обычно мы к ним бегали.
– А у самих-то что? – вместо ответа начал задавать вопросы я. – Вы что, со своими вчера так и не отметили?
– Да какое там, со своими! – понуро махнув рукой, вздохнул штурман Кирилл Алексеевич.