Брат мужа - Зайцева Мария. Страница 10

Зайдя домой, отпускаю дежурившую с Севой соседку, сую ей деньги и небольшой новогодний презент, закрываю дверь.

Заглядываю к Севе.

– Ну, как ты, зай? Поел? Смотри, я купила новую игрушку на елочку… И еще крабовые палочки, сделаю салатик тебе. Скоро Новый год… Помнишь, как мы в том году отмечали?

Сева смотрит мультики, что-то про супергероев.

Беру пульт, переключаю ему на советские новогодние мультфильмы. Сева не реагирует. Продолжает смотреть в экран, никак не давая понять, нраивтся ли ему, или нет.

Я, болтая о салатике, прошлом Новом годе и прочих, совершенно неважных в новой моей жизни вещах, принимаюсь вешать на елку игрушки, включаю гирлянду, поправляю чуть покосившуюся звезду…

Поворачиваюсь и замираю.

Потому что Сева не смотрит мультики. Он смотрит на меня!

Во рту мгновенно становится сухо, я боюсь дышать, боюсь моргать, потому что кажется, что стоит закрыть глаза, и все снова станет, как раньше! И взгляд мужа мне лишь привиделся.

Но минуты идут, Сева смотрит.

Не моргая, внимательно.

И я решаюсь.

Аккуратно, чтоб не спугнуть, делаю шаг к нему, шепчу едва слышно:

– Севочка… Милый… Ты меня слышишь, да? Слышишь? Понимаешь? Да? Да? Севочка…

Держу его взгляд, внутри все обмирает, настолько силен шок и надежда!

Он понимает меня, он видит!

Машинально чуть-чуть смещаюсь, огибая стул… И понимаю, что взгляд мужа не двигается! Не отслеживает меня! Он просто смотрит… На мигающую гирлянду!

И покосившуюся звезду на елке.

Не веря, оглядываюсь, затем снова смотрю на Севу.

– Сева! – голос мой звучит громко и отчаянно в тишине комнаты. – Сева!

Бесполезно. Никакой реакции. Вообще. Он по-прежнему смотрит на звезду.

Крушение только появившейся надежды болезненно острое.

Не выдержав его, падаю на колени перед кроватью, смотрю на мужа.

– Севочка…

Никакой реакции. В зрачках его отражаются мигающие огни, и я плачу. Навзрыд, по-детски уткнувшись в безжизненную ладонь мужа.

В этот момент становится совершенно очевидно, что не поможет крабовый салат, и мои попытки изображать веселье – натужны и глупы. И надо, наверно, признать, что…

Звонок прерывает мою истерику.

Вытирая слезы и всхлипывая, тянусь к телефону, почему-то решив, что это оттуда сигнал. Хотя, ничего хорошего в любом случае ждать не стоит. Никаких добрых вестей мне давно уже не поступает. Смешно, даже с предложениями по кредитам больше не звонят!

Меня словно стерли с лица земли, оставив один на один с этим непроходящим кошмаром!

И те сообщения и звонки, что иногда тревожат эту вязкую патоку, только больше в нее погружают в итоге.

Потому что звонят из конторы, где Сева взял кредит. Просто так, узнать, как у меня дела. Выставила ли квартиру на продажу? Ах, нет пока? И когда же? После Нового Года? Ну-ну…

Звонит участковый, Виктор Сергеевич. Этот изобретательней, потому что поводы каждый раз разные.

Например, в последний раз он проинформировал, что на меня поступило заявление о порче общедомового имущества – стены подъезда. И, если я не разберусь с претензиями соседей, он будет вынужден дать делу ход… И как-то надо это все урегулировать, и прочее, прочее, прочее…

А до этого на меня была жалоба из-за якобы оставления беспомощного человека в опасности. Это когда я выбежала на полчаса в магазин, а Севу оставила одного.

Я знаю, что происходит, почему участковый так себя ведет, так цепляется. Знаю, но поделать с этим ничего не могу, конечно же.

Разве что уступить ему, прийти с повинной головой, раскаяться, что выгнала, отказала… И встать на колени тут же, да.

От одной мысли об этом начинает тошнить.

Я не понимаю, почему участковый прицепился именно ко мне? Он женат, двое детей… Не хватает эмоций? Хочет еще одну теплую постель?

Ну так я в любом случае мимо! В моей-то не согреться никому!

А у нас вокруг полно одиноких женщин, которые с радостью пойдут навстречу его предложениям… Почему именно я?

Из-за возраста? Ну не так уж я и молода… Двадцать пять – это зрелость уже. Да и выгляжу старше, особенно теперь, наверно. Когда я в последний раз в зеркало смотрелась? Не помню…

Наверно, я просто теперь привлекаю вот таких любителей помучить, поиграть на нервах. Раньше-то, под защитой мужа, все было по-другому. А сейчас я – легкая мишень.

Что-то прыгаю, смешно трепыхаюсь, пытаясь выплыть… Вызываю брезгливый интерес: ой, какая зверушка смешная… Потыкать в нее палочкой, посмотреть, как будет извиваться.

Звонок не прекращается, и я, вытерев слезы и с трудом сделав судорожный вдох, полминуты бессмысленно пялюсь на темный экран телефона, пока не доходит, что звук-то другой!

Что это в дверь звонят!

И тоже… Ничего доброго не жду и с этой стороны.

Но доводить ситуацию до момента, когда мне опять начнут выносить хлипкое дверное полотно ударами, не хочу, а потому, с трудом поднявшись, ковыляю в прихожую.

Звонок переливается, и не думая замолкать.

Да… Явно там, в подъезде, кто-то наглый. Уверенный в своем праве. Опять потыкать палочкой зверюшку? Мало мне?

– Кто там? – спрашиваю громко, поймав момент между трелями.

– Свои, – тут же отвечают с той стороны двери.

Мужской, низкий, очень уверенный голос. Дрожью по телу пробивает от него.

Ну да… Точно. В очередной раз ткнуть палочкой пришли, похоже.

– Все свои дома, – говорю я, – уходите.

– Прямо все? – судя по тону, мужчина усмехается, – никого не забыли?

– Нет. Уходите!

– А это квартира Леванских?

– Да.

– А Всеволод Викторович Леванский здесь живет?

Боже… Новый вид издевательств… Или новые проблемы.

Но скрывать смысла нет.

– Да.

– Откройте тогда, пожалуйста, я – его брат, Иван.

10

– Севка… Сев… – Иван аккуратно трогает Севу за плечо, и я тревожно поджимаю губы: слишком огромная рука у него, такая пугающе темная на фоне белой футболки Севы. Кажется, стоит ему чуть-чуть неаккуратнее двинуть пальцами, и сломает что-нибудь. Навредит.

Но это, конечно, дурацкий, иррациональный страх. Иван не причинит вреда. Он же брат.

Брат, о котором Сева не говорил никогда, только упоминал пару раз. И приглашать его не планировал к нам, знакомить не собирался.

Брат, который знает наш адрес… Откуда? Сева написал.

Я смотрю, как Иван склоняется над Севой, щелкает перед его глазами пальцами, и вздрагиваю от звука щелчков, громкого, жесткого.

На секунду мне кажется, что Сева сейчас отшатнется, моргнет. Но нет. Смотрит по-прежнему в экран, там идут советские мульфильмы про Новый год.

Иван поворачивается ко мне:

– Полгода уже?

– С сентября, – коротко отвечаю я.

– И врачи что говорят?

– Не обнадеживают.

Мне становится неприятно, словно отчитываюсь перед ним. Тон такой, требовательный, жесткий. И взгляд тоже сканирующий, словно ищет во мне темные места. Изъяны.

Да и сам Иван…

В памяти возникает недавняя картинка: я открываю дверь и в шоке отшагиваю назад.

Потому что возникший передо мной мужчина пугающе огромен. В растерянном ужасе отмечаю самые яркие, самые запоминающиеся черты его. Руки. Плечи. Борода. Взгляд. Ох…

Иван настолько пугает, что машинально дергаюсь, чтоб захлопнуть дверь, и он в последний момент упирает огромную темную ладонь в дверное полотно, препятствуя.

– Можно зайти? – голос его, не смягчаемый больше дверью, громким эхом отдается по нашей небольшой квартирке, наполняет ее гулом.

– Я… – мне тут же становится стыдно за свою реакцию, глупую, такую глупую! – Конечно… Пожалуйста, проходите…

Иван делает шаг, переступая порог, и наша, и без того маленькая прихожая, кажется еще меньше, в ней буквально не хватает воздуха и пространства.

– Спасибо, – гудит Иван, оглядывается, ведет плечом, и на пол тяжело падает большая спортивная сумка.

Его вещи? Он к нам с вещами?

– А где Севка? – спрашивает Иван, и я перевожу взгляд с сумки на полу опять к его лицу, моргаю удивленно.