Брат мужа - Зайцева Мария. Страница 10
Зайдя домой, отпускаю дежурившую с Севой соседку, сую ей деньги и небольшой новогодний презент, закрываю дверь.
Заглядываю к Севе.
– Ну, как ты, зай? Поел? Смотри, я купила новую игрушку на елочку… И еще крабовые палочки, сделаю салатик тебе. Скоро Новый год… Помнишь, как мы в том году отмечали?
Сева смотрит мультики, что-то про супергероев.
Беру пульт, переключаю ему на советские новогодние мультфильмы. Сева не реагирует. Продолжает смотреть в экран, никак не давая понять, нраивтся ли ему, или нет.
Я, болтая о салатике, прошлом Новом годе и прочих, совершенно неважных в новой моей жизни вещах, принимаюсь вешать на елку игрушки, включаю гирлянду, поправляю чуть покосившуюся звезду…
Поворачиваюсь и замираю.
Потому что Сева не смотрит мультики. Он смотрит на меня!
Во рту мгновенно становится сухо, я боюсь дышать, боюсь моргать, потому что кажется, что стоит закрыть глаза, и все снова станет, как раньше! И взгляд мужа мне лишь привиделся.
Но минуты идут, Сева смотрит.
Не моргая, внимательно.
И я решаюсь.
Аккуратно, чтоб не спугнуть, делаю шаг к нему, шепчу едва слышно:
– Севочка… Милый… Ты меня слышишь, да? Слышишь? Понимаешь? Да? Да? Севочка…
Держу его взгляд, внутри все обмирает, настолько силен шок и надежда!
Он понимает меня, он видит!
Машинально чуть-чуть смещаюсь, огибая стул… И понимаю, что взгляд мужа не двигается! Не отслеживает меня! Он просто смотрит… На мигающую гирлянду!
И покосившуюся звезду на елке.
Не веря, оглядываюсь, затем снова смотрю на Севу.
– Сева! – голос мой звучит громко и отчаянно в тишине комнаты. – Сева!
Бесполезно. Никакой реакции. Вообще. Он по-прежнему смотрит на звезду.
Крушение только появившейся надежды болезненно острое.
Не выдержав его, падаю на колени перед кроватью, смотрю на мужа.
– Севочка…
Никакой реакции. В зрачках его отражаются мигающие огни, и я плачу. Навзрыд, по-детски уткнувшись в безжизненную ладонь мужа.
В этот момент становится совершенно очевидно, что не поможет крабовый салат, и мои попытки изображать веселье – натужны и глупы. И надо, наверно, признать, что…
Звонок прерывает мою истерику.
Вытирая слезы и всхлипывая, тянусь к телефону, почему-то решив, что это оттуда сигнал. Хотя, ничего хорошего в любом случае ждать не стоит. Никаких добрых вестей мне давно уже не поступает. Смешно, даже с предложениями по кредитам больше не звонят!
Меня словно стерли с лица земли, оставив один на один с этим непроходящим кошмаром!
И те сообщения и звонки, что иногда тревожат эту вязкую патоку, только больше в нее погружают в итоге.
Потому что звонят из конторы, где Сева взял кредит. Просто так, узнать, как у меня дела. Выставила ли квартиру на продажу? Ах, нет пока? И когда же? После Нового Года? Ну-ну…
Звонит участковый, Виктор Сергеевич. Этот изобретательней, потому что поводы каждый раз разные.
Например, в последний раз он проинформировал, что на меня поступило заявление о порче общедомового имущества – стены подъезда. И, если я не разберусь с претензиями соседей, он будет вынужден дать делу ход… И как-то надо это все урегулировать, и прочее, прочее, прочее…
А до этого на меня была жалоба из-за якобы оставления беспомощного человека в опасности. Это когда я выбежала на полчаса в магазин, а Севу оставила одного.
Я знаю, что происходит, почему участковый так себя ведет, так цепляется. Знаю, но поделать с этим ничего не могу, конечно же.
Разве что уступить ему, прийти с повинной головой, раскаяться, что выгнала, отказала… И встать на колени тут же, да.
От одной мысли об этом начинает тошнить.
Я не понимаю, почему участковый прицепился именно ко мне? Он женат, двое детей… Не хватает эмоций? Хочет еще одну теплую постель?
Ну так я в любом случае мимо! В моей-то не согреться никому!
А у нас вокруг полно одиноких женщин, которые с радостью пойдут навстречу его предложениям… Почему именно я?
Из-за возраста? Ну не так уж я и молода… Двадцать пять – это зрелость уже. Да и выгляжу старше, особенно теперь, наверно. Когда я в последний раз в зеркало смотрелась? Не помню…
Наверно, я просто теперь привлекаю вот таких любителей помучить, поиграть на нервах. Раньше-то, под защитой мужа, все было по-другому. А сейчас я – легкая мишень.
Что-то прыгаю, смешно трепыхаюсь, пытаясь выплыть… Вызываю брезгливый интерес: ой, какая зверушка смешная… Потыкать в нее палочкой, посмотреть, как будет извиваться.
Звонок не прекращается, и я, вытерев слезы и с трудом сделав судорожный вдох, полминуты бессмысленно пялюсь на темный экран телефона, пока не доходит, что звук-то другой!
Что это в дверь звонят!
И тоже… Ничего доброго не жду и с этой стороны.
Но доводить ситуацию до момента, когда мне опять начнут выносить хлипкое дверное полотно ударами, не хочу, а потому, с трудом поднявшись, ковыляю в прихожую.
Звонок переливается, и не думая замолкать.
Да… Явно там, в подъезде, кто-то наглый. Уверенный в своем праве. Опять потыкать палочкой зверюшку? Мало мне?
– Кто там? – спрашиваю громко, поймав момент между трелями.
– Свои, – тут же отвечают с той стороны двери.
Мужской, низкий, очень уверенный голос. Дрожью по телу пробивает от него.
Ну да… Точно. В очередной раз ткнуть палочкой пришли, похоже.
– Все свои дома, – говорю я, – уходите.
– Прямо все? – судя по тону, мужчина усмехается, – никого не забыли?
– Нет. Уходите!
– А это квартира Леванских?
– Да.
– А Всеволод Викторович Леванский здесь живет?
Боже… Новый вид издевательств… Или новые проблемы.
Но скрывать смысла нет.
– Да.
– Откройте тогда, пожалуйста, я – его брат, Иван.
10
– Севка… Сев… – Иван аккуратно трогает Севу за плечо, и я тревожно поджимаю губы: слишком огромная рука у него, такая пугающе темная на фоне белой футболки Севы. Кажется, стоит ему чуть-чуть неаккуратнее двинуть пальцами, и сломает что-нибудь. Навредит.
Но это, конечно, дурацкий, иррациональный страх. Иван не причинит вреда. Он же брат.
Брат, о котором Сева не говорил никогда, только упоминал пару раз. И приглашать его не планировал к нам, знакомить не собирался.
Брат, который знает наш адрес… Откуда? Сева написал.
Я смотрю, как Иван склоняется над Севой, щелкает перед его глазами пальцами, и вздрагиваю от звука щелчков, громкого, жесткого.
На секунду мне кажется, что Сева сейчас отшатнется, моргнет. Но нет. Смотрит по-прежнему в экран, там идут советские мульфильмы про Новый год.
Иван поворачивается ко мне:
– Полгода уже?
– С сентября, – коротко отвечаю я.
– И врачи что говорят?
– Не обнадеживают.
Мне становится неприятно, словно отчитываюсь перед ним. Тон такой, требовательный, жесткий. И взгляд тоже сканирующий, словно ищет во мне темные места. Изъяны.
Да и сам Иван…
В памяти возникает недавняя картинка: я открываю дверь и в шоке отшагиваю назад.
Потому что возникший передо мной мужчина пугающе огромен. В растерянном ужасе отмечаю самые яркие, самые запоминающиеся черты его. Руки. Плечи. Борода. Взгляд. Ох…
Иван настолько пугает, что машинально дергаюсь, чтоб захлопнуть дверь, и он в последний момент упирает огромную темную ладонь в дверное полотно, препятствуя.
– Можно зайти? – голос его, не смягчаемый больше дверью, громким эхом отдается по нашей небольшой квартирке, наполняет ее гулом.
– Я… – мне тут же становится стыдно за свою реакцию, глупую, такую глупую! – Конечно… Пожалуйста, проходите…
Иван делает шаг, переступая порог, и наша, и без того маленькая прихожая, кажется еще меньше, в ней буквально не хватает воздуха и пространства.
– Спасибо, – гудит Иван, оглядывается, ведет плечом, и на пол тяжело падает большая спортивная сумка.
Его вещи? Он к нам с вещами?
– А где Севка? – спрашивает Иван, и я перевожу взгляд с сумки на полу опять к его лицу, моргаю удивленно.