Юрьев день (СИ) - Француз Михаил. Страница 33

Это было приятно. Нельзя не признать. Но само действие… было обязывающим. Это ведь не простой жест, а «говорящий»! Говорящий о том, что девочка признаёт меня перед всем классом «своим». «Чужому» парню или даже «ничейному» так демонстративно воды после бега не подадут.

И я этот подтекст со всей очевидностью понимал. Только, не представлял, что с этим можно сделать. Да и нужно ли что-то делать?

Воду я принял. Не принять её было бы грубым. Причём, демонстративно грубым. И не поблагодарить за неё тоже. Так что и принял, и поблагодарил. Но большего позволять себе не стал, хоть и догадывался, что мог позволить. Мог позволить и благодарный поцелуй в щёку, и приобнять мог, а мог и не в щёку поцелуй произвести, а в губы… И даже по лицу бы за это не заработал. Девочка бы не стала сопротивляться. И, возможно, даже ждала этого.

Но я, скотина такая, не стал спешить и форсировать. Просто принял, просто поблагодарил. Ну и удачи ей пожелал уже в её забеге.

Турники… там я вообще какие-то немыслимые для себя прежнего рекорды ставил: пятьдесят подтягиваний с одного подхода… Мог и больше. Просто не стал. Спрыгнул с перекладины и долго задумчиво разглядывал свои руки.

В голове же крутилась только одна мысль: «Я был прав? Мамонт и Семёнова были правы? Я, и правда, Тормоз? Грёбаный Одарённый Тормоз?»…

А Милютина на «женской половине» спортгородка снова кусала губы. Хотя, если судить по её взгляду, в пору ей было кусать локти…

Обед прошёл в столовой. Понятно, что были мы с Алиной за одним столом. Обсуждали какие-то совершенно левые и не острые темы. В основном, она мне рассказывала о том, что я успел пропустить в школе за время своего отсутствия. По учёбе. Девочка пыталась пару раз начинать и местные школьные слухи пересказывать и выводить меня на их обсуждение, но достаточно быстро заметила, что мне они… мягко говоря, не интересны.

По окончании же всех уроков, мы с ней сразу поехали на её студию. Не рискнул я опыт с пустым запертым классом повторять. Смалодушничал. Но, блин, стоило мне посмотреть на состояние девушки, увидеть ту отчаянную решительность в её взгляде, вспомнить, во что переросли наши с ней вокальные упражнения в прошлый раз, которые, слава Писателю, были прерваны появлением охранников… которых я убивал с глубоким чувством благодарности, а умирал потом сам с таким же глубоким чувством облегчения, как мурашки начинали бегать по спине, а холодные ёжики шевелиться в верхней части живота.

Такое это было сложное чувство: смесь возбуждения, азарта, желания, влечения, опасения, понимания серьёзности возможных последствий и страха… страха перед тем, что могу сам не выдержать и поддаться соблазну… а убийцы, в этот раз, так и не придут! Не прервут. Позволят совершить глупость и действие, которое потом будет мучить меня морально месяцами, если не годами…

В общем, рисковать не стал. Поехали на студию. И на студии задерживаться дольше необходимого тоже не стал. Покинул сие столь гостеприимное заведение засветло, сославшись на то, что у меня занятия по стрельбе должны ещё быть этим вечером.

И они у меня действительно должны были быть — я созвонился с Начальником УТК ещё после третьего урока перед тем, как идти переодеваться на ФП. Специально сбегал на КПП, попросил достать мой телефон и совершил нужный мне звонок в специально выделенной мне в распоряжение комнате для гостей, где пользоваться гаджетами было не запрещено.

Так что, Альбине я не врал.

Вот только, помогло это мало. Девочка тут же попросилась со мной. А я, вот уж действительно Тормоз, не сумел найти аргументов (или душевных сил), чтобы отказать ей в таком маленьком и безобидном капризе. Аргумент — могу опоздать, в качестве аргумента оказался слабоват и легко бит её предложением меня подвезти. И до дома, чтобы я успел забрать пистолет, и от дома до непосредственно тира.

Да и в самом тире, дежурный на входе не стал препятствовать проходу Милютиной после звонка начальнику по её поводу, на что я в тайне надеялся. Записал только, как полагается, её данные и выдал разовый пропуск.

— У тебя руки трясутся… — с удивлением и беспокойством обратила внимание на моё состояние Алина. На то моё состояние, которое, так-то не торопилось меня покидать. То, которое являло себя каждый раз, как я тянулся к оружию. Я бледнел. На лбу выступали холодные бисеринки пота. Рука, тянущаяся непосредственно к пистолету, начинала заметно дрожать.

Дрожал и пистолет в ней, когда я брал его из нутра переносного маленького специального сейфа. Дрожали они и тогда, когда я снаряжал магазин патронами. И тогда, когда вставлял этот магазин в рукоятку.

— Да, — с виноватой бледной улыбкой подтвердил очевидное я.

— Но, почему? Что с тобой? Тебе плохо? Врача позвать? — с беспокойством заговорила она.

— Нет, не надо врача, всё нормально, — поспешил успокоить её я. И даже взял её свободно от оружия левой рукой за предплечье.

— А, что тогда? — свела непонимающе бровки к переносице девушка.

— Я… не люблю оружие.

— Но раньше ведь, у тебя не было такой проблемы? — продолжая хмуриться спросила она. — Я ведь прекрасно помню, что ты носил пистолет в кобуре сзади, под пиджаком. И тогда у тебя с руками всё было нормально…

— Это… в общем, Алин, будем считать это небольшой психологической травмой, полученной… недавно, — попытался хоть как-то ответить на это я.

— Недавно? — повторила за мной она. — На «обследовании»?

— Ммм… да, — предпочёл согласиться с ней я, вместо того чтобы судорожно сочинять хоть сколько-нибудь правдоподобную историю. Как говорится: «Вали всё на Серого…». С другой стороны, а как она проверит? Кто ей что пояснять будет?

— Но, зачем, тогда? — вскинула в недоумении брови девочка. — Зачем тогда эти занятия? Если тебе плохо от прикосновения к оружию? Тебя отец заставляет?

— Нет, — помотал головой я, идя непосредственно к огневому рубежу и пряча пистолет в кобуру за поясом, помещая его в начальное положение для выполнения упражнения. — Отец со мной практически никак не контактирует, ты же знаешь. И никак не лезет в мою жизнь, — после чего кивнул приставленному ко мне инструктору, что готов к выполнению.

Тот кивнул мне ответно, поднял секундомер и нажал на специальную кнопку на стене. Раздался звуковой сигнал, напротив рубежа резко поднялись три разновеликих мишени на разных дальностях, а я потянулся к оружию.

Достать, снять, взвести-дослать… Руки не дрожали. Я не дрожал. Тело действовало подобно автомату, само. Очень быстро и очень привычно. Что, в общем-то было не удивительным, учитывая, сколько я уже тренируюсь, сколько раз выполнял эти действия. Они и должны выполняться автоматически.

Как и нажатия на спусковой крючок. Как и перевод рук, держащих оружие с мишени на мишень.

Как и должно было быть.

Только, мишени падали почему-то издевательски медленно. Да и пистолет, словно бы сопротивлялся в моих руках. Его рама двигалась так заторможенно… что приходилось каждый раз ждать, когда она вернётся на место, словно в одном из тех неприятных снов, которые случались у меня давно, раньше, до «пробуждения», когда ты целишься в кого-то из огнестрельного оружия, старательно наводишься на него, целишься, жмёшь на спуск, а выстрела не происходит, словно в руках у тебя не автомат, а простая палка. Ты жмёшь ещё раз, ещё. Сосредотачиваешь на этом всё внимание, буквально заставляешь своим вниманием механизм автомата двигаться так, как он должен двигаться, ведь ты же прекрасно знаешь его устройство, что и как делает каждая его малейшая деталька, как происходит выстрел, куда идут пороховые газы, что и куда они толкают… и тогда выстрел происходит. Но, тот, в кого ты целишься, не падает. Словно бы и не было в стволе пули. Точнее, была, так как холостой выстрел от боевого ты тоже прекрасно отличить можешь — их не спутать при всём желании, но, вылетев из ствола, тут же исчезла. Ведь ты же не промахнулся. С такого расстояния не промахиваются… И ты жмёшь спуск снова, снова, снова, сосредотачиваясь всё сильнее, прослеживая теперь не только работу механизма, но и непосредственно пулю, которую ты уже даже видишь, наплевав на любые законы физики. Но… так медленно! Тот, в кого ты целился, наконец, падает, но так медленно! Да ещё и встаёт потом.