Победа ускользает - Мошков Кирилл. Страница 7

Отделить двадцать мешков бобов от кофейных зерен и познать самого себя.

И — один. Теперь и навсегда. Рита осталась там. С тем Майком. Настоящим. Сейчас они, скорее всего, едут по «пятерке» в южном направлении, чтобы выехать на Шестую авеню возле «Королевского кота».

Терпи, полковник Волошин. Терпи.

Скар стоял в самом дальнем углу отстойника, среди какой-то рухляди — поломанных электрокаров, грузовиков с растрескавшимися куполами, раздолбанных ремонтных платформ… Ким стащил с машины тонкий, почти невесомый пластиковый чехол. Скар 24-го года выпуска, да еще и этой модели — «Ситроен Астерикс» — это то же самое, что в конце XX века разъезжать на «Бентли» 60-х годов: пижонская, антикварно дорогая роскошь.

Ким наклонился. «Астерикс» сидел точно на шине подзарядки. Значит, полетит сразу. Он положил руку на опознаватель у пилотской двери. Дверь, чмокнув, открылась, и «Астерикс» Кимовым голосом сказал:

— Приветствую на борту. Давно не виделись.

«Давно» самим Кимом, тогда еще Майком, устанавливалось на срок десять дней. Правда, растянулось оно на девятнадцать лет. Но все равно было приятно.

Ким открыл заднюю левую дверь и кинул на сиденье чемодан и купленный вчера форменный космофлотовский рюкзак. В рюкзак была упакована выданная ему одежда (с некоторыми добавлениями, приобретенными во внутреннем универмаге Валь-де-Марна), а в чемодане, помимо блокнота и документов, помещалось оружие — «питон», две коробки патронов к нему, двадцать цилиндров для «скрэчера» и сам «скрэчер» — полученная вчера поздно вечером в арсенале Управления модель «хеллфайер 700». Модель была устаревшая, но что делать — из всего лучевого арсенала Ким умел пользоваться только им и искренне считал, что лучше оружия для ближнего боя в помещении (например — в космическом корабле) просто нет. Все дело в том, что именно «хеллфайером 700» был вооружен девятнадцать лет назад шкипер Роби Кригер по прозвищу Реостат, и именно из этого оружия он сделал тот выстрел в челноке, опускавшемся на поверхность Компа с орбитального причала — выстрел, спасший Киму жизнь.

Конечно, Ким не собирался стрелять в Таука… Пока Ким не заснул (а случилось это уже под утро), а потом — и все утро, он думал над тем, что ему предстояло. К тому моменту, как он влез в скар, он понял, что верит Тауку.

Верил он ему, и все тут. Ким хорошо помнил, как федеральное начальство, вроде бы ужасно прогрессивное, исполненное либеральных ценностей и политической корректности, идиосинкратически реагировало в 23-м на «Художественную самодеятельность» — операцию, которую Ким и компания завершили с блеском и которую вовсе не федеральное начальство начинало! Так что нынешнюю панику, охватившую УБ при необъяснимых перемещениях Таука через всю Галактику за один день, Ким мог если не понять, то хотя бы объяснить.

Но увидеть Таука он хотел. В отличие от начальства — даже от Рубалькабы — Ким понимал, что Таук не играет на руку противнику, не пытается повести своекорыстную игру (например, полавировать между Lightning и властями Конфедерации), и — самое главное — он не стремится к какой-то собственной выгоде… Просто парень столкнулся с тем, что сам считает действительно серьезным. А своему начальству он не верит. Нет, Таук не враг. Ведь он племянник Фродо, для Кима это значило куда больше, чем тысячи других аргументов — для руководства Конфедерации. Ким просто хотел найти Таука и разобраться. Помочь ему, если надо. Если я в таком случае не выполню данного мне задания (думал Ким) — что ж, никто не просил этих господ вытаскивать меня сюда и всовывать в это дело.

Пока Ким так сам с собой рассуждал, скар уже прошел над севером Франции, над Фландрией, и за полосой немецких земель сверкнуло море. Из еды на борту, конечно, ничего не было. Правда, в бардачке Ким обнаружил невскрытый пакет чипсов, но когда вскрыл — немедленно перелез назад и выбросил в мусорник. Девятнадцать лет — не шутка. Зато эта находка навела Кима на мысль обследовать все закутки машины: пусть по его времени прошло и не девятнадцать лет, за шесть лет с лишним он успел забыть все. В бардачке нашлись солнечные очки, карта центральной Финляндии (Ким любил бумажные карты и часто сверялся не по навигатору, а по ним), пара жетонов на заправку и термобритва. Ким провел рукой по подбородку — брить пока было нечего, вместе с волосами он лишился и своей модной бородки.

Справа от сиденья был еще сейф, настроенный на пальцы Кима. В нем Ким нашел тридцать два доллара и какую-то мелочь. Под задним сиденьем отыскались его собственные тапки для дальних полетов, пара старых журналов и ручка, которую, помнится, в последний день он как раз долго искал.

В гардеробе висела зимняя куртка — а вдруг в другое полушарие лететь? — и непромокаемый плащ, который, как Ким помнил, полагался по комплектации скара при покупке.

Ким вернулся на сиденье пилота. Впереди, среди первых разрозненных шхер Балтики, белесо светились льдины. Все-таки апрель в этих краях — еще почти зима. Скар деликатно напомнил:

— Внимание! До Турку шестьдесят километров. По требованию наземной навигации меняю коридор на посадочный.

Ким, невидящим взглядом уставившись в монитор навигатора, думал о своем. Если мне здесь придется драться — просто как бойцу — я минуты не выстою. Как боец я здесь никто. Но есть одно «но». Только одно, но ради этого «но» руководство УБ не пожалело бюджетных денег — кстати, немаленьких — чтобы заказать вызов из прошлого тени грозного Майка Джервиса.

Ментальный щит.

В моем времени, думал Ким, это никак не ощущалось и не регистрировалось. Даже не знаю, все в мое время были такими же или Тот, Кто провел нас сюда в первый раз, знал, что Ким Волошин и впрямь чем-то отличается от прочих.

Каждый человек этого времени представляет собой некий потенциал психосилы. Условно потенциал этот определяется количеством единиц под названием «вуаль». Сорок вуалей — развитая эмпатия, способности к психотерапии, повышенная психосенситивность. Бывает у одного из тысячи. Сто вуалей — психотерапевт высшего класса, прогнозист, священник-чудотворец, а может быть — «управленец», то есть коллега Кима, с великолепным чутьем и нюхом. Бывает у одного из ста-двухсот тысяч. Есть еще уникумы. Вот Легин Таук, например. В юности у него было триста тридцать вуалей (до трехсот шестидесяти в разряде), а теперь стало столько, сколько было у его учителя, Великого Ямадзуки — триста девяносто, то есть до четырехсот тридцати в разряде. Это исполинская мощь. Гораздо менее мощный Самуэльсен, тот доктор, который вылечил слугу Джервиса, мог повелевать огромными толпами, если было нужно (а нужно было один раз — когда добрые бангийцы решили сжечь доброго доктора на костре). Еще Ким вспомнил Гассана Багира, начальника полиции Лисса на Телеме. С тремястами вуалей Багир контролировал огромный город так, что происшествия серьезнее квартирной кражи случались в многомиллионном мегаполисе пару раз в месяц, а уж если случались — расследование по наводке начальника полиции в большинстве случаев занимало дня три. Когда Багир умер, численность лисской полиции пришлось увеличить почти вчетверо.

Все эти люди либо были обучены психотехнике, либо владели ею интуитивно.

Ким ей не владел. Больше того, в понятиях нынешнего времени он был практически необучаем. По количеству нервных связей его мозг был на десять процентов слабее любого современного. Поэтому свою психосилу он мог использовать только очень примитивно, очень неуклюже, временами даже очень глупо.

Но она, его глупая, нетренируемая и неуправляемая психосила, составляла в здешнем исчислении пять тысяч вуалей.

А это означало, что в этом мире Ким практически неуязвим.

Ну, то есть с атомной бомбой или массированным лучевым ударом ему, конечно, не совладать. Но вот пулеметная очередь в упор — пожалуйста. Если пулеметчик видит Кима до того, как нажмет курок, пули не попадают — и все.

Да разве в одних только пулях дело?

Любой человек этого времени (ну, почти любой), который видит Кима, обязательно исполнит любое, абсолютно любое его желание. Например, если Ким говорит про себя, что видящий его на самом деле его не видит — тот на самом деле перестает его видеть. Перестает вообще. И даже если многочисленные приборы будут буквально орать о том, что тут кто-то есть, Кима не увидят — показания приборов просто неверно истолкуют.