Тропа чероки - Ламур Луис. Страница 22

Джорди Нефф колебался, но потом подумал о трех серебряных долларах в своем кармане и взял золотые монеты.

— Что нужно делать?

— Просто быть под рукой, и, если я выну свои часы из кармана левой рукой, жди меня здесь, вот как сегодня. Тебе ведь так говорил Индюк Джо?

Джорди Нефф может пригодиться. На вид молодой, аккуратно одетый юноша, да и с ружьем умеет обращаться. Возможно, в свое время он позволит ему застрелить Буна.

Если тот сможет. Темпль Бун был, все сходились на этом, очень скор на руку.

Все это хорошо, но его заинтересовал Моди Мерсер, и тот, другой, который только что оправился от раны. Человек, которого называют Скантом Лутером.

Правда, Скант пьет больше, чем следовало бы, но Скант жаждал отмщения.

Когда солнце закатилось, Мэри Брейдон вернулась в дом. Плечо почти зажило, хотя она все еще носила повязку. Вроде бы просто царапина, но болит вот уже несколько дней, а когда Мэри забывалась и двигала рукой слишком свободно, появлялась резкая боль.

Индюк Джо Лонгман, так сказали его зовут, больше не придет, но кто будет следующий?

— Он хорошо все спланировал, — говорил Бун. — Его ждал запасной конь, но его украли раньше, чем Джо успел до него добраться. Вот ему и пришлось драться. — Бун помолчал. — Не думайте, что это только из-за вас, мэм. Он нападал из засады, а мы хотим тут спокойной жизни, таких вещей нельзя позволять. Если бы его арестовали, будь в этих местах специальная власть, то тут же отпустили бы. У Лонгмана был друг, который бы его защитил. Однако он не дал нам выбора. Или ты, или — тебя.

— Не поужинаете ли с нами, мистер Бун?

— С удовольствием, мэм. Кто бы мне ни готовил, вы или Мэтти, но у вас самый лучший стол во всем Колорадо.

— Вы преувеличиваете, мистер Бун, но все равно, спасибо.

Когда все сидели за столом, Пег попросила:

— Мамочка, расскажи о своем доме, ну, когда ты была маленькой девочкой.

— Боюсь, что мистеру Буну это не интересно. Как-нибудь в другой раз.

— Наоборот, мэм. Очень интересно.

— Ладно, расскажу, если и Мэтти расскажет о себе.

— Моя история вовсе не такая, как ваша, мэм, хотя, если вы хотите ее услышать, пожалуйста. — Она помолчала, держа в руке чашку. — Но сначала вы, мэм.

— Сейчас уже ничего не осталось от того поместья, где я родилась. Мой дедушка назвал его «Пестрые дубы», моя семья жила там сто лет, еще до того, как был выстроен большой дом.

Когда первый представитель нашего семейства приехал туда в тысяча шестьсот шестидесятом году, это было дикое место. Он вырубил деревья, построил хижину и конюшню и стал пахать землю. Потом выбрал место для большого дома, оставив только прекрасные большие дубы, которые там росли. Он был армейским офицером и привез двоих своих людей, каждый из них получил себе землю поблизости и работал на него.

К тому времени, как я родилась, строительство было закончено. У нас были прекрасные лошади и экипажи…

— И рабы? — поинтересовался Бун.

— Никогда. Корабль моего предка, ну того, что построил первую хижину, был захвачен алжирскими пиратами, и он сам некоторое время был рабом…

— Но он же был белым?

— Да, но в Алжире, Тунисе, да и в других местах было много белых рабов. Если уж речь зашла об этом, в Европе были рабы за тысячу лет до того, как там увидели первого чернокожего. Римляне превращали в рабов греков, а позднее галлов, иудеев, всех, кого завоевывали. Я слышала, так было по всем миру. Когда завоевывают какой-то народ, людей убивают или превращают в рабов.

Однако мой прадед говорил, что рабы слишком дороги. Дешевле нанимать людей на определенную работу, чем кормить их и одевать круглый год.

Кроме дома, у нас было два амбара для сена и зерна, несколько конюшен и коровников для коров, лошадей и мулов, каретный сарай, дымокурня, погреб со льдом. Был также собственный источник.

Камень для постройки дома брали прямо на участке, а лес рубили в горах неподалеку. Мой прадед и мой дед сами присматривали за работами и сами же занимались всеми посадками.

— А в доме было много комнат?

— Я полагаю, двадцать восемь в главном доме. Как входишь — справа кабинет, налево — лестница на второй этаж. В дом можно было попасть прямо из сада. Справа от холла находилась гостиная, а слева столовая.

— Совсем как во дворце, — заметил Бун.

— Мой отец любил развлечения, поэтому у нас часто бывали гости, почти каждый вечер не меньше трех — восьми человек. В те времена люди путешествовали в каретах и по пути нередко останавливались у друзей, и конечно же, у нас часто гостили те, кто ехал из долины Шенандоа в Вашингтон.

— У вас и сейчас полно гостей, — сказал Бун, — только вам теперь приходится их делить с дилижансной компанией.

Мэри посмотрела на Мэтти, которая начала убирать со столов.

— А теперь твоя очередь, Мэтти.

— В другой раз, — ответила та. — Но это будет не такая история, как ваша, потому что я родилась не в огромном доме, а в крошечном домике с соломенной крышей, откуда было видно море. — Она замолчала, держа тарелку в руках. — Мое первое воспоминание — моя мать стоит и, загораживаясь от солнца рукой, пытается разглядеть в море лодку моего отца. Мы жили морем, но мы никогда ему не доверяли. И много бедных парней из деревни так в нем и остались, и среди них мой отец.

— Он был рыбаком?

— Да, но до этого служил солдатом. Воевал в Испании с Вэллингтоном и участвовал в битве при Ватерлоо со своим братом на стороне Бонапарта. Потом мой отец накопил немного денег и женился, женился поздно, купил лодку, и мы хорошо жили, пока море не забрало к себе его и его лодку. Только лодку оно вернуло, а его нет.

— Ты доскажешь нам потом, как-нибудь вечером, Мэтти. — Мэри повернулась к Буну. — А вы, мистер Бун? Определенно, у вас тоже есть что сказать.

Он улыбнулся.

— Ну что я могу рассказать? Я плохо помню свою семью, помню только, что сижу в поле, а отец пашет. Помню также, как высоко поднялась пшеница и как плакала моя мать, когда ее съела саранча. Я был полынным сиротой, как Уот. Холера унесла моих родителей и младшую сестричку. Мой отец хотел добраться до Орегона, но у него не было денег. Он вел шестерых коров, привязанных к задку старого фургона, но они годились лишь на корм воронам. И ни один караван не соглашался его принять. Этот фургон не выдержал бы и пятидесяти миль, и все же наша скотина сдохла первой. Все говорили, что не могут так рисковать — ждать, пока мы его починим. — Бун отодвинулся от стола. — Конечно, они были правы. У нас не хватало припасов для такой поездки. Отец считал, что можно прокормиться охотой. Он не подумал, каково это — оказаться вдалеке от караванных путей и целыми днями никого не видеть. Отец был хорошим охотником, метким стрелком и трудягой, но тут требовалась еще и удача, а ее у отца не было. Год за годом я наблюдал, как его изводили паводки, мороз, засуха и саранча, но он всегда пытался начать все снова.

Когда последняя керосиновая лампа была потушена и только тлеющие в камине угли отбрасывали танцующие по бревенчатым стенам тени, Пег прошептала:

— Мама, если бы этот человек убил тебя, я бы тоже стала полынной сиротой?

— Он не убил меня, Пег, и никогда этого не сделает.

— А все-таки?

Мэри лежала с широко открытыми глазами, уставясь на потолочные балки.

— Да, Пег, боюсь, что да. — Но тут же добавила: — Спи, девочка. С тобой все будет хорошо. Мэтти позаботится о тебе.

Через некоторое время Пег снова прошептала:

— А мистер Бун? А Уот?

— Да, Пег, мистер Бун и Уот — тоже. А теперь, засыпай.

Глава 14

В окне только-только забрезжил свет, а Мэри уже была на ногах. Она нашла свой кошелек и тщательно пересчитала все оставшиеся деньги. Перед отъездом она продала жемчуга, которые подарил ей отец на семнадцатилетие, чтобы купить экипировку. Маршалл продал двух лошадей, которых умудрился сохранить во время войны, и они смогли отправиться на Запад — сперва Маршалл, а потом она с Пег. Деньги быстро таяли, а здесь Мэри не сможет заработать достаточно, чтобы обеспечить дочь.