Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна. Страница 43

— Это ты брось из головы. Ты детского княжьего жена, а никакая-то там приблудная. Пойди к Боряте, он тысяцкого попросит, они враз его заставят венчаться, никуда не денется.

— К Боряте я не пойду, мне ему в очи совестно смотреть.

Зорька пошла к двери.

— Да чем ты пред ним виновата? — вздохнула Осьма.

— Не справилась я, — с трудом проговорила Зорька. — А он мне даже не снится, даже во сне меня сторонится.

И понятно, что речь уж не о гридне. Зорька поклонилась растерявшейся Осьме и выбежала вон.

Снег в эту зиму лег рано. Придавленный морозом он поскрипывал под ногами. Было бы солнце, так, наверное, ослепил бы искрами, но небо стояло низкое, хмурое.

Вначале Зорька шла быстро, почти бежала, но чем ближе подходила к новому дому, тем все больше и больше замедляла шаг. Нет, жилось ей и вправду хорошо, и обиды ей никто не чинил, мало того, свекровь полностью доверила молоденькой невестке вести все хозяйство, как-то сразу устранившись. Делай, что хочешь, лишь бы урону не было.

Старшие сыновья жили своими дворами и на отцовский двор, доставшийся меньшому брату, лишний раз не хаживали. И Зорька взялась за работу, крутилась, сама себе дела выдумывая. Лишь бы не останавливаться.

Была ли обида на Киршу, что не повел под венец? Так и с первой покойной женой он жил по сговору. Зорька и не заикалась бы про то, но вот подружку Белену позвали под венец. За любенького пошла, сына кузнеца, что давно вокруг пышногрудой девки увивался. И стояла тогда Зорька на венчании, и смотрела на раскрасневшуюся счастливую невесту, и пришла шальная мысль, что если бы и ей, Зорьке, вот так с Киршей встать пред алтарем и дать клятвы нерушимые, то отболело бы сердце по другому, смирилось с потерей, и можно было бы жить заново, с нового лета. А потом Бог дал бы детишек или приютили бы сирот, как Вольга Данилу, мир окрасился бы яркими красками…

И вот, когда они с Киршей, чуть хмельным и веселым, пришли со свадебного пира, Зорька, обняв его за шею и ласково заглянув в очи, робко спросила — а не позовет ли он ее под венец?

— Повенчаетесь, — громко от порога проговорила свекровь, — как дитя народишь, так и поведет под венец.

Сказала и дверь с шумом затворила. А Кирша? А Кирша ничего не сказал. Спать пошел. Больше Зорька про то и не заговаривала. Только все ей теперь стало казаться фальшивым — и мягкий голос свекрови, и почтительные поклоны челяди, и даже горячие поцелуи мужа. Обида крепко засела в бедовой головушке. Когда-то Дедила не пошел наперекор отцу и не умыкнул любимую, потом Данила выбрал долг пред родительницей, теперь Кирша, бушуя и показывая норов, все ж не может ослушаться матери. Для них Зорька была желанной, а все ж не главной. Остро ощущалось одиночество. Хорошо, что есть Осьма, а все ж родная мать или сестрица утешили бы лучше.

Свекровь откровенно жалела, что тогда прибежала на двор к камнерезу — поторопилась, сын бы и так поправился, вон уж как бодро шагает, ногу волочет, так то уж пустяки. А тут еще и невестка молодая пуста, как не мучиться от досады? Вражды пока открытой не было, все чинно да мирно, но это пока. Она дождется, когда сын охладеет к жене и начнет пробивать брешь — капля камень точит.

Голос разума подсказывал Зорьке — нужно выиграть у свекрови эту битву, окрутить Киршу покрепче, привязать к себе, чтоб не отвертелся, и под венец, вдохнуть сладостной победы. Но не хотелось. Пусть сам решает.

«Да, пусть прогонят уже быстрее. Устала».

И как ответ раздался тревожный звон колокола — гулкие мерные удары, предвещающие недоброе. В детинец на соборную площадь к красавцу Георгию уж спешили бородатые ремесленники и молоденькие безусые юнцы. Бабы, вывалив за ворота, тихо переговаривались. Детишки беспокойно бегали, тоже что-то обсуждая.

— А что случилось? — решилась Зорька спросить охающих соседок.

— Разбили войско наше под Коломной. Поганые к Владимиру идут, — испуганно выпалила молоденькая женщина.

— Судный день грядет, — мрачно проговорила старуха, крестясь.

— И до нас дойдут? — вылетело у Зорьки, хотя откуда простым бабам то ведать.

— Может, и сюда.

— А князь Святослав? Живой?

— Князь прискакал, вон вече сбирает.

Зорька побежала к дому. «Князь здесь, значит в обиду нас не даст», — чуть успокоилась она. Святослав мудрый, он найдет выход.

В воротах она столкнулась с мужем. Кирша, спешно натягивал кожух.

— Сбылось по слову твоему. Град оборонять надобно будет, — крикнул он на ходу.

— Постой, кушак обронил! — подобрала из сугроба Зорька алый тканый пояс. — Кушак возьми.

Кирша остановился, поднял руки, чтобы Зорьке было ловчей его опоясывать.

— Отобьемся, не тревожься, справимся, не в первый раз, — возбужденно заговорил он. — Заря моя, отобьемся и повенчаемся. Вот загадал, жив останусь — повенчаемся, — и чмокнув Зорьку в губы, он, стараясь не хромать, поспешил к детинцу.

Глава XXXI

Белая степь

Бабы на вечевой сход в Юрьеве не хаживали, но тут, потоптавшись у изгородей, потянулись к детинцу. Зорька тоже решительно зашагала со всеми. Не было сил ждать мужей с вестями, хотелось знать, что теперь, как быть? Останется ли князь оборонять град?

Святослав стоял на сколоченном помосте под сенью своего детища Георгиевского собора. А непокрытая голова, что пеплом присыпана, неужто поседел, так-то быстро? Толпа шумела, что-то горячо обсуждая, но вот князь заговорил, и все разом смолкли, обращаясь в слух.

— В одиночку такую силищу не разбить. Надобно всем миром навалиться. Будем каждый в своем граде сидеть, как рязанцы сгинем. Великий ушел на полуночь, ждать новгородцев с братом Ярославом да полки, что еще целы, сбирать. И мне туда надобно.

Среди юрьевцев пошел ропот: «А мы?», «А нас кто обронит?» «Ушел Великий, а кто ж остался стольный Владимир защищать?» «Дался тебе тот Владимир, там такая твердыня и без князя устоит, а мы, мы-то как же?»

— Я должен уйти, — снова полетел осипший княжий голос. — Силком с собой никого из дружины не тяну. Завтра выступаем. Кто явится к Клязьме конным и оружным, тот со мной и пойдет, остальные на стены Юрьева встанут.

И опять князь выбор своим людям давал. Каждый из дружины должен сам решить, а сделают ли ратные правильный выбор, и какой он, правильный выбор — дружину распылить или град полностью беззащитным оставить — никто того не ведал.

— А баб и детишек лучше к Переяславлю отправить, — снова заговорил Святослав, — там городня крепче и воев больше, а лучше к лесу пусть бегут, отсидеться.

«К лесу, как же, — проворчала какая-то баба, — сам бы попробовал с детками в мороз в лесу посидеть. Своего то небось с собой заберет, али куда подальше выпроводит». «Да все равно им, что с нами будет», — всхлипнула другая.

Князь поклонился народу и, соскочив с помоста, широким шагом пошел прочь. Толпа еще гудела, что-то обсуждая, Зорька подошла к стене святого Георгия, дотронулась до резной птички, пальцы ощутили тепло камня, или ей то лишь почудилось. Что же будет? Ясно только одно — привычный устоявшийся мир рушился. Хорошо, что Данила ушел, раз вороги здесь, значит там, за Волгой, уже спокойно. А, стало быть, все Зорька тогда правильно сделала, и жалеть ни о чем уж не нужно.

— Эй, ты чего здесь делаешь? — раздраженно окликнул ее Кирша. — Домой пошли.

Они зашагали рядом.

— Как в Коломну, так не звали, а теперь кличут — в дружину ступай, уже им и не хромый, и не хворый, — ворчал Кирша. — А я вот не пойду, я свой дом защищать стану, здесь лучше умру, чем в чистом поле под кустом.

— Но князь же сказал, нужно всем миром навалиться, — робко напомнила Зорька.

— Кому наваливаться? Войско полегло. Новгородцев на подмогу ждут? Как же, пойдут они тебе. Затворятся за лесами и болотами, да станут выжидать. Попомни мои слова, дурень старый князь Георгий, себя и отчину погубил, на новгородцев надеясь, — Кирша тревожно оглянулся и понизил голос: — Только Владимир сможет устоять, да Переяславль, а остальные грады они на заклание поганым оставляют, чтоб наелись и прочь убрались.