Винтовка Фергюсона - Ламур Луис. Страница 19

Лошадь, полученная от Ходит Ночью, была хороша, и я повернул ее прямо к уступу. Она покарабкалась наверх, обрываясь с откоса, затем нашла опору и выбралась к месту, откуда могла идти. Скоро дорога улучшилась, и через минуту-другую я вывалился над кромкой каньона.

Первобытный и неведомый открылся мне мир. Довольно плоская местность расстилалась вперед на приличное расстояние; слева круто вздымалась гора, покрытая соснами, и передо мной тоже росли разбросанные сосны, и несколько туй, и целый лес колоссальных глыб самых причудливых форм, скатившихся со склона в незапамятные времена. Из-под полей шляпы я рассмотрел обстановку так тщательно, как только умел.

Хмурые тучи сползали низко по горным бокам, считанные ярды над моей головой — так казалось. Ворчал гром, а когда ехавшие позади выбрались наверх, дождь полил ливмя. Я пустил коня шагом, ладонь на рукоятке пистолета, готовый к чему угодно.

Серые клочья тумана висели в пустоте, точно призраки. Ни одна тропа не вела нашим маршрутом, и ничто не указывало, проходило ли здесь когда хоть одно живое существо. След в след мы петляли среди валунов, одиноких деревьев или кучек растительности. Отпечатки, оставленные нами, в такой ливень долго не сохранятся, да и в сухую погоду на этой земле хороших знаков для следопыта не останется. Но никто не сомневался: за нами пойдут. Без особой причины, руководствуясь лишь инстинктом опасности, мы начали понимать, что преследователь — некто превыше обычных людей. Хотя и не догадывались, кем бы он мог оказаться.

Сам Фолви? Не просто человек, похожий на отца Лусинды, а отец собственной персоной? Удалось ли ему каким-то образом спастись? Но если так, почему не открыться родной дочери? Или тут что-либо иное? Ненависть… дурные дела… уродливые вещи, о которых нам ничего не известно? Может быть, Лусинда знает больше, чем рассказала нам?

Думаю, всем нам подобное приходило в голову. Некоторая озадаченность заодно с тревожными предчувствиями. Неизвестный враг — всегда большая угроза, нежели знакомый, а что касается этого, мы не знали даже его мотивов. И не могли оценить ни его сил, ни его планов.

Согнувшись под хлещущей водой, мы упорно продвигались дальше, отклоняясь слегка от пути предыдущего всадника, чтобы не пробить очень уж заметной тропы. Дэйви Шанаган и Соломон Толли отстали более чем на милю. Присоединившись к нам на полуденной стоянке, сообщили, что ничего не видели.

Мы расположились на отдых в месте, где оползень накидал на валуны стволов и кустарника, так что вышло кое-какое укрытие от дождя. Часть его послужила нашим животным, другая, посолиднее, — нам самим. Кому иному хлам, принесенный соскользнувшей землей, вовсе не показался бы укрытием, но мы съежились под ним, спасаясь от просачивающихся капель, и соорудили маленький костерок, на котором сварили кофе.

Чему я уже научился — это что нужда в крыше над головой есть вещь относительная. Живущему постоянно под открытым небом требуется куда меньше, чем человеку, привыкшему к четырем стенам и потолку. Должен заявить в похвалу Лусинде Фолви: она не жаловалась и не выглядела хуже устроившейся по сравнению с остальными.

К этому времени мы разговаривали меньше. Перебрасывались замечаниями о дорожных мелочах, и только. Не скажу, что виной тому овладевшее нами беспокойство, хотя оно чувствовалось. Всякий понимал: в конце пути ждет неприятность, и серьезная.

Отдохнув, времени мы не теряли. Согретые кофе, еще дожевывая сушеное мясо, составившее наш ленч, мы снова тронулись с места. На этот раз отстал Боб Сэнди, выполняя роль арьергарда. Первый час мы ехали быстрее.

Глыб камня стало меньше, деревья — гуще. Поднимаясь, мы огибали стройные черные колонны сосновых стволов. Один раз увидели голые каменные площадки, потемневшие от дождя; местами по ним струилась пленка воды. Затем шел довольно густой лес, кое-где там было относительно сухо.

Здесь мы наконец нашли тропу, и проложенную не животными. Ее явно использовали индейцы. Узкая, какими обычно бывают индейские тропинки, она следовала природным изгибам холмистой местности и преспокойно привела •нас к скалистому навесу, где давно высохший поток подмыл обрыв. Один угол получившегося укрытия закоптили многочисленные костры.

Света для езды хватило бы еще на час, но вряд ли нам попалась бы вторая такая кровля, Так что мы послезали с лошадей. Частью укрытое под навесом лежало топливо, мы отыскали еще. Вскоре у нас был огонь. Лошадей расседлали и растерли, а Боб все не появлялся.

Решившись, я направился к моему коню.

— Поеду обратно, — сказал я и тут переменил намерение. — Отправлюсь пешком. — Кембл потянулся за ружьем. — Оставайся здесь. Если он попал в беду, помочь ему достаточно одного. Почем мы знаем, вдруг нас хотят разделить.

Кембл помешкал.

— Может, ты и прав.

Оставаться ему не хотелось, но один человек часто способен сделать много. И у меня было ружье Фергюсона, а его мои товарищи начали уважать.

Спрятав ружье от дождя клеенчатым плащом, я зашагал из-под нависшей скалы назад по тропе. Ходьба всегда была моим любимым способом передвижения, и сейчас я шел быстро, ловя ухом каждый звук, не принадлежащий дождю.

Отмахав милю, я замедлил ход, иногда останавливаясь послушать. Боб следовал за нами на расстоянии мили, и, хотя он мог и попросту задержаться, я уже ощущал уверенность: что-то не так. Впереди, в четверти мили самое большее, лежала прогалина, которую мы пересекли на пути сюда. Свернув с дороги, я двинулся меж деревьев вверх, быстро и беззвучно. Сырость шла на руку, помогали и мокасины на ногах: я чувствовал ступней любую ветку, способную громко хрустнуть, до того, как перенести на нее свой вес.

Новое направление привело меня на край прогалины выше по склону, так что открытое пространство находилось ниже меня. Сам не ожидая, я увидел на другой стороне, у деревьев, в доброй сотне ярдов лошадь Боба Сэнди. Тридцатью ярдами ближе, растянувшись позади упавшего бревна, имелся и сам Боб. Винтовка в руках, он смотрел в сторону, откуда мы приехали. Внезапно из травы выскочили двое и кинулись к нему. Он перевел на одного из них прицел — тихо… осечка!

Автоматически мой «фергюсон» взлетел к плечу, и я выстрелил. Один из бегущих споткнулся, затем упал.

Тут же я зарядил снова. Второй нырнул за дерево, вероятно, не понимая, кто выстрелил. Скорее всего они считали Боба мертвым либо тяжело раненным до этого; сейчас, после выстрела, полагая, что его оружие разряжено, второй нападающий вышел из-за ствола и метнулся вперед.

Я прицелился, задержал дыхание, осторожно выпустил воздух и сжал спуск. Мой объект не видел, откуда прозвучал первый выстрел, не увидел и на сей раз. Пуля ударила его, но без особого толка: он лишь затормозил и шмыгнул в укрытие. Я уже заряжал опять.

Возможно, неожиданность скорее, чем рана, остановила нашего противника. Я не сомневался, что он получил разве что царапину. Но теперь он знал наверняка: перед ним не один человек, а два. Мое оружие было уже готово к выстрелу, и я передвинулся выше, надеясь на удачный шанс.

И в эту секунду позади шевельнулось — так слабо… Мгновенно повернувшись, я упал на колено, и резкое движение меня спасло. Грянуло ружье, почти вплотную, и от дерева позади меня полетела зацепленная кора.

Я не ответил огнем. Без содействия разума я очутился в превосходной позиции. Со стороны вершины меня защищал пень обломленного молнией дерева. Над головой нависал ствол, все еще частью связанный с пнем. Заслон являлся частичным, а вот разглядеть меня было невозможно. Неизвестный стрелок не сомневался в успехе, когда мой силуэт возник на фоне светлой прогалины, но теперь я исчез, а мой бросок вышел настолько стремительным, что он не знал, попал или нет. И самое главное — в моих руках покоилась винтовка с нетронутым Зарядом. За поясом чувствительной тяжестью напоминал о себе пистолет.

Царила полная тишина. Ожидая звуков, выдающих перезарядку ружья — случайного стука шомпола или другого негромкого шума, — я совершенно ничего не слышал. Неподалеку безмолвно передвинулась тень. Я воздержался от выстрела.