Если нам судьба… - Лукина Лилия. Страница 11

— Елена, ты уже не впервые толкаешь меня на должностные преступления. Дай честное слово, что когда меня выгонят из милиции, ты возьмешь меня в компаньоны. Представляешь, как это будет звучать? Фирма «Лукегор» или «Егорлук». Давай мобилу!

Колька набрал номер архива и попросил к телефону какую-то Олю. Два раза объяснившись ей в любви, рассказав один анекдот и пообещав самую большую коробку самых лучших в городе конфет (я ни секунды не сомневалась, что оплачивать их буду я), он уговорил ее найти дело Матвея, пока он будет лететь к ней на крыльях любви.

Купив по дороге набор «Коркунов», мы подъехали к управлению, и Мыкола пошел «на дело», а я осталась ждать в машине.

Почему-то мне не верилось, что из затеи с адресами выйдет что-то путное. Конечно, объехать всех и сравнить с фотографией несложно, дело пары дней. Но я решила оставить это на крайний случай, а пока обдумывала, как бы мне заставить Матвея быть пооткровеннее. Единственный путь, который я видела, — рассказать ему правду. Но без разрешения Власова я это сделать не могла, значит, надо ему позвонить, благо, его визитка у меня с собой.

— Добрый день, Александр Павлович, это Лукова.

— Здравствуйте, Лена. Неужели уже нашли?

— Да нет. Порадовать мне вас пока нечем. Вы помните, что, кроме близнецов, на фотографии был еще один парень? Так вот, я с ним встретилась, и мне кажется, что он что-то о них знает, но не хочет говорить. Я надеюсь, что если он узнает причину, по которой я их ищу, то может что-то рассказать. Вы разрешите мне быть с ним пооткровенней?

— Крайне нежелательно. Вы скажете ему, он еще кому-то. История может попасть в газеты. Представляете, сколько может найтись желающих попасть ко мне в сыновья? Сколько женщин начнут делиться с журналистами своими якобы воспоминаниями? Давайте договоримся так. Вы, безусловно предварительно предупредив меня, поговорите с ним только в том случае, если это будет последний шанс.

— Хорошо, Александр Павлович, я поняла.

— А что это за парень?

— О, это очень колоритная фигура. Если интересуетесь, то я сброшу вам вечером по электронной почте информацию о нем. А как только появится что-то новое, я вам тут же сообщу.

Появился Коля, и, судя по его виду, ничего интересного ему узнать не удалось.

— Не томи душу, Мыкола. У меня сегодня день обломов, так что вали до кучи.

— Ленка, да ничего особенного. В общем, так. После того как у Матвея умер отец, его мать периодически себе мужиков заводила, а поскольку сильно пьющая была, то мужики были соответствующие, но и те долго не задерживались. А в конце марта 84-го она привела Волкова Василия Николаевича, который только что от «хозяина откинулся», отмотав червонец за разбой. Стали жить вместе. И начала Пашкина мать Волкова подзуживать, чтобы он воспитанием парня занялся, а то совсем от рук отбился. В тот день Ленинский субботник был, Матвей школьный двор убирал, а тут пьяный Волков на него с кулаками. Матвею бы убежать, а он вместо этого всадил Волкову вилы в живот, тот и помер. А Матвею-то как раз 10 апреля 14 лет исполнилось. Ну, и квалифицировали, как превышение необходимой — дали четыре года. Вот и все. Что делать собираешься?

— Как ты думаешь, Коля, мог Матвей с этими ребятами в колонии познакомиться? Мне кажется, мог. Надо бы туда съездить и с замом по воспитательной поговорить. Он где отбывал?

— В Михайловке. Я еще удивился, как он туда попал. Там же только детки всяких шишек сидят, чуть ли не по московской разнарядке. А Матвею, при его происхождении, светил Грибниковский беспредел. Да, вот еще, я на всякий случай адрес выписал, где Матвей до отсидки жил, может быть, там что-нибудь нароешь.

— Спасибо, — я взяла листок с адресом. Ну и ну! Это же Воронья слободка, место в Баратове широко известное и печально знаменитое.

— Ладно, Ленка, если чего надо, звони. Ну, пока, не грусти, подруга. Как ты любишь говорить, отбодаемся. — И, подмигнув мне, Николай вылез из машины и пошел на работу.

А я, сказав, как обычно, «Целую, Муся!», решила не откладывать дело в долгий ящик и поехала в Михайловку, благо, это всего в семидесяти километрах от города.

В отличие от колонии для малолетних в поселке Грибники, по которому она и получила свое название и где царил настоящий беспредел, Михайловская всегда считалась образцово-показательной. Сюда привозили проверяющих из Москвы и иностранные делегации, которые в последние годы почему-то сильно полюбили наш город, и попасть в нее действительно могли только избранные. Тут не только были нормальные бытовые условия и хорошо кормили, но и работали знающие учителя, врачи и воспитатели, которые действительно занимались с ребятами. А самое главное, здесь не было того ада, что в других «малолетках». Драки, конечно, были, но вот ужасные издевательства старших над младшими не допускались.

В администрации колонии я стала искать зама по воспитательной, но его не было — вызвали в управление, тогда я пошла к начальнику. К моему величайшему удивлению им оказался Мишка Козин, с которым мы когда-то учились в юридическом. После неизбежных в таких случаях воплей «Сколько лет, сколько зим!» и «Ты совершенно не изменилась!» я перешла к делу:

— Миша, помоги по старой памяти. Я тут одних ребят ищу, дело мутное и муторное, но, сам знаешь, «не потопаешь, не полопаешь». Думается мне, что могли они в твоей колонии побывать, где-то в 88-м году. Может, дашь порыться в документах? А я тебе большое спасибо скажу.

— Елена, свет Васильевна, я краем уха слыхал, что ты частным сыском балуешься. Дело, конечно, хлопотное, но денежное, не то что у нас, людей служивых, на государевой службе состоящих. А «спасибо», извини, не шуршит и не булькает.

Мишка с годами совершенно не изменился, он еще в институте всегда просчитывал, а что он получит, если соизволит оторвать свою задницу от стула.

Желая подразнить его, я сказала:

— А ты как хочешь, чтобы шуршало или чтобы булькало?

— Лучше, чтобы шуршало, тогда и бульканье, при желании, послушать можно.

— Значит, будет шуршать. Миша, сколько?

Названная Мишкой сумма меня не разоряла, и, передав ему «барашка в бумажке», я спросила:

— Ну, где у тебя канцелярия?

— А зачем тебе канцелярия, руки пачкать, в бумажках рыться? — удивился Мишка. — У меня один воспитатель есть, так он всех, кто здесь когда-то побывал, можно сказать, с самого основания колонии и в лицо, и по именам помнит, кто чем отличался, кто чем занимался. Сейчас я его приглашу, и беседуйте на здоровье.

Козин вызвал по внутренней связи какого-то Петра Афанасьевича и, когда тот пришел, попросил помочь мне в поисках. Я попрощалась с Козиным и пошла за капитаном Дониным, как он представился, войдя в Мишкин кабинет.

В небольшой чистенькой комнате, никак не похожей на казенное помещение, Петр Афанасьевич, сущий солдафон на вид, пригласил меня садиться и, устроившись сам, спросил:

— Кого ищете?

Я достала фотографию и показала на близнецов:

— Вот этих ребят, они 74-го года рождения. Кажется мне, что могли они у вас поквартировать году так в 88-м.

Донин неторопливо надел очки и стал внимательно рассматривать снимок, потом также неторопливо их снял, сложил, убрал в карман, вернул мне фотографию и, наконец, сказал:

— Неправильно вам кажется, их у нас никогда не было. А позвольте вопрос, почему вы их ищете?

Ох, не стал бы он спрашивать из праздного любопытства, не тот он человек. Значит, знает что-то, но скажет только, если сочтет нужным. Ну что ж, немного приоткроем тайну, врать ему ни в коем случае нельзя. Мужик он, судя по всему, битый, сразу же это поймет, и пиши пропало.

— Я ищу этих теперь уже взрослых мужчин по просьбе их отца. Он их никогда не видел и даже не знает, как их зовут. Фотографию он получил по почте, на конверте был штамп нашего города. А поскольку третьим на фотографии Матвеев, который с 84-го по 88-й был у вас на постое, то я и решила, что они могли познакомиться здесь. Фотография же сделана в 1995 году.