Если нам судьба… - Лукина Лилия. Страница 65

Но главным фрагментом этой картины мирной жизни, от которой приехавшие уже давно успели отвыкнуть, было другое. В большом кресле рядом с камином сидела очень молодая женщина с завернутым в пеленки младенцем на руках. Она смотрела на него и что-то ласково напевала. Свет от огня в камине играл в ее светлых волосах, создавая вокруг головы своеобразный ореол.

— Истинная Богородица, — потрясенно прошептал при виде ее Андрей.

— Семен, кто это был? — спросила женщина за столиком.

— Всего лишь я, Мария Сергеевна, — сказал Матвеев.

При звуках этого голоса женщина у камина вскочила, положила ребенка на кресло и с криком «Том» со всех ног бросилась к Матвееву. Встав на цыпочки и обняв за шею, она покрывала его лицо быстрыми легкими поцелуями, а потом прижалась к его груди и замерла.

— Ну, слава Богу, живой, — сказала вторая женщина, бросила карты, встала и подошла к дочери и зятю.

Он осторожно, чтобы не потревожить жену, наклонил к теще свою голову, и она поцеловала его в щеку.

— Ты бы, Лизонька, Тому сына показала, — сказала Мария Сергеевна. — Пусть он, наконец, на наследника своего посмотрит.

Лиза подняла голову и с улыбкой посмотрела на мужа, потом взяла его за руку и подвела к креслу.

Матвеев взял ребенка на руки. Он смотрел на него, и на его лице расплывалась счастливая, немного глупая улыбка.

— Сын, — прошептал он, осторожно прижимая к груди крохотное тельце. А потом спросил: — Как вы его окрестили? Вы же мне сообщили только, что сын родился, а как назвали, не написали.

Лиза покраснела и сказала:

— Том, когда от тебя из лазарета письмо пришло, что ты ранен и что тебе твой денщик Андрей жизнь спас, пронеся на себе несколько верст, я так решила: пусть в его честь нашего сына Андреем зовут.

Она осторожно посмотрела на мужа, одобрит он это или нет.

— Ты же моя умница, Лизонька, ты все правильно сделала. А вот и мой спаситель. Позвольте представить — Андрей Егорович Власов, в прошлом мой денщик, а ныне друг.

Лиза подошла к Андрею и просто сказала:

— Андрей Егорович, вы не только жизнь Артамона Михайловича спасли, но и нас с Андрюшенькой. Если бы он погиб, я не смогла бы без него жить. Вы не обидитесь, если я вас поцелую? — и она дотронулась губами до его щеки в трогательном, почти детском поцелуе.

Власов замер. Он смотрел на Лизу как на чудо, как на ожившую святую. Он хотел что-то сказать, но в этот момент боковым зрением увидел, что Матвеев теряет сознание и начинает падать. Невероятным прыжком он достиг камина и успел подхватить Артамона Михайловича, по-прежнему прижимавшего к себе сына, и опустить его в кресло.

— Что с ним? — тревожно спросили, подбегая, Лиза и Мария Сергеевна. Лиза аккуратно взяла из рук мужа ребенка, который даже не заплакал.

— Истинно матвеевская порода, — глядя на ребенка, с одобрением сказал Андрей, — что лицом, что характером, — и ответил: — А все сразу: тут и ранение тяжелое, и еда в лазарете такая, что есть невозможно, и несколько дней дороги, что врагу не пожелаю, да и за вас он очень волновался. Видите же, что в России творится, боялся, что обидеть вас могут. До последнего держался, а тут понял, что все хорошо, вот и сомлел. Покажите мне, куда его отнести, ему первым делом отдохнуть надо, отоспаться, — и Андрей подхватил Матвеева на руки.

— Маменька, давайте его в диванной положим, — сказала Елизавета Александровна, — чтобы Андрею Егоровичу не пришлось его на второй этаж нести.

— Да вы не беспокойтесь, — улыбнулся Андрей, — мне это не тяжело.

Лизонька взяла с карточного столика подсвечник и пошла назад в холл, откуда наверх вела покрытая ковром широкая пологая лестница.

Уже на втором этаже, около своей спальни, Лизонька приостановилась. Было верхом неприличия впускать сюда постороннего мужчину, но она уверила себя, что ввиду особых обстоятельств ничего страшного не произойдет, если Андрей Егорович занесет сюда ее мужа, и распахнула дверь.

Власов раздел Матвеева и бережно опустил его на кровать.

— Андрей Егорович, вы же устали с дороги, вам тоже отдохнуть надо. Я сама с Артамоном Михайловичем посижу. А завтра мы доктора пригласим, чтобы он его осмотрел. — Елизавета Александровна покраснела до слез и сказала: — Вы, конечно, кушать хотите. У маменьки, наверное, что-нибудь осталось от ужина. Нам, к сожалению, нечем вас угостить, вы знаете… — она совершенно растерялась.

— Не извольте беспокоиться, Елизавета Александровна, мы на фронте ко всему привыкли. Не один раз голодными спать ложились. Я, с вашего позволения, сам завтра этими вопросами займусь. Отдыхайте, пожалуйста. Вы сами за сегодняшний вечер переволновались изрядно. — Немного помолчав, он добавил: — Я там в коридоре диванчик видел. Так я на нем и устроюсь, на всякий случай. Не дай Бог, ночью чего-нибудь приключится, так вы уж позовите. У меня сон легкий, я услышу.

С этими словами Власов вышел из комнаты. Спустившись вниз, он снова вошел в каминную. Мария Сергеевна сидела около камина, на коленях у нее лежал малыш, а Павлик сидел на диванчике рядом с какой-то молоденькой девушкой.

— Простите мое невежество, но как мне к вам обращаться?

— Зовите по имени-отчеству. Сейчас вокруг творится такое, что все эти «светлости» и «сиятельства» уже ничего не значат. Андрей Егорович, я сказала Семену, чтобы он нашел вам что-нибудь поесть. Он вас и на ночь устроит. Глафира, проводи Андрея Егоровича, — при этих словах сидящая на диванчике девушка встала.

— Это успеется, Мария Сергеевна. Не могли бы вы мне рассказать, что в городе творится. Пока Артамон Михайлович в Петрограде в госпитале лежал, я там много чего насмотрелся. Поэтому мне знать надо, чего здесь-то ждать.

— Ничем я вам, Андрей Егорович, не помогу…

— Вы уж меня простите, Мария Сергеевна, но не могли бы вы меня просто Андреем звать. Непривычный я к такому обращению, смущаюсь.

— Ну, что ж, Андрей так Андрей. Так вот, ничем я вам в этом вопросе не помогу. Мы здесь живем от всего мира оторванные, что где происходит, не знаем. Доктор Добрынин, что приезжает Андрюшеньку проведать, особенно не откровенничает, чтобы Лизоньку не волновать — ей ведь самой кормить приходится. Только что ни ночь, за Волгой пожары, то здесь, то там. Нетрудно догадаться — усадьбы дворянские жгут. Вы лучше с Семеном поговорите.

— Спасибо, Мария Сергеевна. Я так и сделаю.

С этими словами Власов повернулся к Глафире, и та молча пошла к дверям. Власов последовал за ней.

В огромной кухне, где в былые времена суетились никак не меньше десяти человек, на краю стола был приготовлен для Андрея более чем скромный ужин: кусок хлеба и кружка молока. Около стола, пригорюнившись, сидел дворецкий.

— Ну что, — сказал, входя, Андрей, — давай знакомиться. Как меня зовут, ты уже знаешь. А как тебя по батюшке?

— Александрович. Только давай без отчества. Зови, как я привык, Семеном. Садись, Андрей, поешь, что Бог послал. Эх! Да в былые времена тебя за то, что ты Артамона Михайловича от смерти спас, тут на руках носили бы, — тоскливо сказал Семен. — А сейчас… Совсем народ обезумел…

— Семен, а что тебя Артамон Михайлович Кошкиным-Мышкиным назвал? Ну тогда, во дворе.

— А фамилия моя Кошечкин. Один из предков моих за господскими кошечками приставлен был смотреть, вот оттуда и фамилия моя произошла. А Мышкиным он меня в детстве прозвал. Он же один в доме рос, скучно ему было. Вот он и говорил, давай, мол, в кошки-мышки играть. Я тогда молодой был, бегал с ним по саду, играл…

— Понятно. Семен, я так разумею. Я человек служивый, но и ты тоже вроде как на службе состоишь. Я не для того его благородие от смерти спас, чтобы здесь его на произвол судьбы бросить. Оружие в доме есть?

— Как же не быть? — удивился дворецкий. — Ружья охотничьи в кабинете на ковре не для красоты висят. Хотя, правду говоря, глядя на них, залюбуешься, да и цены они немалой. Хозяева-то раньше часто на охоту ездили. А зачем тебе?

— Охотничьи, говоришь? Это хорошо, это нам привычно. Я сам с Севера, у нас там, почитай, вся деревня охотники. Тем и живем. А затем они мне, мил человек, чтобы семейство Артамона Михайловича защитить, если приключится чего.