Горькая услада - Уэдсли Оливия. Страница 31

Он все еще едва верил своему счастью, хотя ясно видел у окна тонкий профиль Сильвии и ее склоненную головку.

Он поднялся с намерением подойти к Сильвии. К нему подлетел официант:

— Прикажете что-нибудь, милорд?

— Нет, спасибо, — ответил Родней.

Он весь дрожал от радостного возбуждения и, чтобы немного успокоиться, остановился и вынул папиросу. По-видимому, Сильвия все еще не заметила его. Он так ясно помнит, как она вся вспыхивала при встречах с ним… Еще несколько мгновений и… он поправил воротник, внезапно стеснивший ему дыхание, тряхнул головой и направился к столику, за которым сидела Сильвия.

По дороге его остановил полковник Соммерс, который так же, как и Родней, приехал сюда по какому-то делу, касавшемуся разделения поместья.

— Послушайте, Рентон, — отрывисто сказал полковник. — Вы уже получили эти проклятые бумаги? Постойте, — и он стал рыться в карманах своего смокинга, — нет… вероятно, я оставил их наверху. Мне нужно поговорить с вами о…

— После обеда, — насколько возможно спокойно сказал Родней, не сводя глаз с Сильвии. — Мы встретимся в салоне…

— Хорошо!

Монти заметил его еще издалека и хотел сказать об этом Сильвии, но в это время официант, прислуживавший у стола, привлек его внимание, и он забыл о Роднее. Таким образом, Сильвия была совершенно не подготовлена к встрече.

Он остановился рядом с ней и, слегка хриплым от волнения голосом, спросил:

— Вы узнаете меня?

Он протянул ей руку. Монти рассмеялся. Сильвия обернулась. Она едва взглянула на Роднея и очень любезно, но весьма холодно, ответила:

— Конечно, узнаю, лорд Рентон.

А Монти, смеясь добавил:

— Я думал, что вы теперь не узнаете Сильвию. Потому что это уже не прежняя Сильвия, с которой вы встретились, лорд Рентон. Она теперь переменила фамилию. Мы повенчались сегодня, ровно в двенадцать часов дня, и это наш свадебный обед. Возьмите стул и присаживайтесь к нашему столику. Выпейте за наше здоровье. Шампанское совсем не плохое, уверяю вас. Официант, еще бокал!

Родней сел рядом с ними; он пил шампанское с Монти, разговаривал с Сильвией; официанты суетились, принося и унося кушанья, кофе, ликеры. В своем розовом платье Сильвия напоминала розовый бутон, покрытый росой; ее щеки пылали, глаза были широко открыты и казались совершенно лиловыми.

Монти болтал, не умолкая. В его тоне сквозили гордость, хвастовство… Разве у него не было оснований гордиться собой? Разве он не добился своего?

В это время к Монти подошел лакей.

— Вас просят к телефону, сэр, из центральной.

Монти извинился и, шутливо покачав головой, поднялся.

— Кто-нибудь из товарищей, конечно, какая-нибудь глупая шутка, которая им кажется забавной.

Родней и Сильвия остались одни.

— Зачем вы это сделали? — спросил Родней, глядя на Сильвию сверкающими гневом глазами.

Она смело вскинула свою золотистую головку и с нескрываемым презрением посмотрела на него.

— Вы мне ничего не писали. Вы уехали, даже не предупредив меня. Вы не пытались отыскать меня. Моя мать до сих пор в лечебнице в Париже, а Фернанда не захотела, чтобы я жила у нее. Тогда мне пришлось уехать в Ирландию. Никто в целом свете не вспомнил обо мне, кроме Монти, — он так добр.

— Добр к вам!.. — вспылил Родней. — Неужели вы не верили моей любви? Не могли подождать хоть немного? Со мной произошел несчастный случай, — подробности не имеют значения, — и я много дней провел без сознания. Потом заболел Эшли… он умер всего неделю назад. Я писал Фернанде…

Сильвия укоризненно перебила его:

— Вы были больны, а я ничего и не подозревала… Ах, Родди! — ее глаза с нескрываемой нежностью скользнули по его лицу. — О, я вижу шрам! — воскликнула она и, не отдавая себе отчета в том, что не должна так говорить, и не замечая, что ее голос дрожит, шепнула: — О, мой милый, любимый…

Обаяние первых дней, звук ее голоса, в котором звучали нежность и любовь, развеяли гаев Роднея. Они жадно глядели друг на друга, не в силах побороть охватившее их волнение, томимые любовью и тоской.

Монти, громко смеясь над разговором по телефону, вернулся к ним.

— Это Виль Карстон. Экий дурак! Позвонил, чтобы узнать, приехали ли мы. Кланяется тебе, дорогая.

— Кто это — Виль Карстон? — спросила Сильвия.

— Тот большой парень, толстый такой, который подарил нам фарфоровый сервиз, а тебе соболье покрывало для автомобиля. — Он обернулся к Роднею. — Карстон Виль, знаете, Ллойд и Карстон — автомобильные фабриканты. Купается в золоте. Один из наиболее смелых спекулянтов. Когда была эта известная авантюра с сахаром, — помните? — он нажил на ней большое состояние. Я сам потерял тогда двенадцать тысяч фунтов, а уж я на спекуляциях всякого рода собаку съел!..

Он еще долго болтал о делах, потом предложил пойти прогуляться. Они вышли втроем на улицу, и благоухающая прохлада летней ночи окутала их. Звезды казались странно близкими; воздух был напоен одуряющим ароматом цветущего табака.

«Жизнь прекрасна», — подумал Монти, охваченный неясным смущением и робостью, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Наконец-то она — его… Такой ребенок… Честное слово, он будет добрым с ней — он был бы негодяем, если бы поступил иначе…

Ее рука лежала в его руке, и он слегка пожал ее. Сильвия вздрогнула.

Бедная девочка! Неужели она боится его? Она не должна бояться, он ей докажет это — он не будет торопиться. Он подождет… Такая юная, такое дитя…

А в это время Родней беззвучно и исступленно молил:

«Уедем, бросим все. Какое нам дело до того, что о нас подумают? Ты принадлежишь мне — мы созданы друг для друга. Сильвия, неужели ты не чувствуешь, не слышишь всего того, что я хочу тебе сказать? Ведь мы любим друг друга. Ты помнишь наши поцелуи? Этот ужасный брак не может продолжаться. Я не вынесу этого, я сойду с ума от мысли, что ты будешь принадлежать другому. Это невозможно, — слышишь, Сильвия? — невозможно. Посмотри на меня».

И в этот момент, словно услыхав его мольбу, Сильвия повернула голову, и их взоры встретились.

Монти медленно сказал:

— Становится свежо… Я боюсь, что ты простудишься, деточка.

Родней сообразил, что ему пора оставить их. Он решил дойти с ними до отеля… Может быть, ему удастся хоть минуту еще побыть наедине с Сильвией, — ничего нельзя знать, — и тогда он уговорит ее…

— Я пройду в биллиардную, — сказал он.

— В таком случае, я загляну туда, чтобы посмотреть, как вы играете, — заметил Монти. — Говорят, вы отличный игрок, лорд Рентон.

Родней отрицательно покачал головой.

— Самый посредственный! — пробормотал он.

Когда они подошли к отелю, в дверях показался лакей.

— Вас снова вызывают к телефону, сэр, — обратился он к Монти.

Монти пошел вперед, бросив Сильвии:

— Я сейчас вернусь, дорогая.

Как только он ушел, Родней страстно и повелительно сказал:

— Нужно покончить с этим. Я готов сейчас же все рассказать Монти. Я знаю, это будет жестоко по отношению к нему, но разве судьба не была жестока к нам? Жизнь разлучила нас. Я не похищаю вас у Монти, я только хочу потребовать у него то, что мне принадлежит. Сильвия, ведь это правда? Послушайте, ведь это невозможно… Вы себе не представляете… Я… — он на мгновение замолчал, стараясь подыскать подходящие слова. Она была так молода, что он едва ли мог решиться говорить с ней обо всем открыто. Охваченный отчаянием, он воскликнул: — В нашем распоряжении всего несколько минут, дорогая. Сильвия, наша жизнь, наше будущее — в ваших руках. От вас зависит наше счастье. Позвольте мне рассказать Монти всю правду… Я увезу вас с собой… Брак легко можно расторгнуть… Как только вы будете свободны, мы повенчаемся… Сильвия, дорогая!..

Он крепко обнял ее, и губы их слились. Охваченные сладостным трепетом блаженства, они в это мгновение забыли обо всем на свете.

— Как будто ты можешь принадлежать кому-нибудь другому, кроме меня, — шептал Родней, целуя ее. — Какие мы глупые, что могли думать об этом. Я сейчас же скажу Монти… В конце концов…