Антисемитизм. Концептуальная ненависть - Самуэльс Шимон. Страница 6

Уроки Освенцима особенно важны прежде всего потому, что и сегодня Холокост остается незаживающей раной. Наша обязанность, обязанность правительств, общественных организаций и всех людей — сделать так, чтобы никто и никогда не пережил ничего подобного. Важно сделать все, чтобы искоренить из нашей жизни антисемитизм, ксенофобию, расовую дискриминацию, шовинизм.

Об этом говорил сегодня Президент России В.В. Путин, выступая на торжественной поминальной церемонии в Освенциме. Мы не можем допустить попытки делить людей по этническому, национальному, конфессиональному признаку. Это важно для всех стран, включая Россию.

В наших решительных действиях по недопущению повторения отвратительных явлений, наверное, самая высокая дань памяти тем, кто уничтожил Освенцим, освободил концлагеря и мир от фашистов.

Приближается юбилей 60-летия Великой Победы, нашей общей Победы. Мы должны сделать так, чтобы эти торжества получили самое широкое международное звучание, сплачивали народы, объединяли все нации в борьбе с новыми угрозами. Эти угрозы хорошо известны. Это не только терроризм, распространение ОМУ, но и шовинизм, антисемитизм и все, что нацелено на вбивание клиньев между людьми и нациями. Мы всегда будем помнить Освенцим. Он должен всегда вдохновлять нас на конкретные дела.

Обращение Президента России Д.А. Медведева к участникам вечера-реквиема, посвященного 70-летию «Хрустальной ночи» в г. Калининграде (16 ноября 2008 г.)

Уважаемые участники вечера-реквиема!

В годовщину так называемой «Хрустальной ночи» мы вновь обращаемся к урокам истории, из которых ясно видно, к каким катастрофическим последствиям привело попустительство шовинизму и ксенофобии, разобщенность мирового сообщества и национальный эгоизм. И спустя семь десятилетий продолжаем воспринимать трагедию еврейского народа и как глобальную катастрофу, и как горькое предостережение нынешним поколениям.

Мы обязаны не просто помнить о прошлом, но и четко осознавать, какие угрозы современному миру несут межнациональная рознь, расовая нетерпимость и пренебрежение к человеческому достоинству. И крах фашизма — самое грозное предупреждение всем, кто и в наши дни проповедует эти опасные идеи, пытается оправдать преступления нацистов и подвергает ревизии итоги Второй мировой войны. Это не только оскорбляет память павших, но и фактически открывает путь для возрождения человеконенавистнических теорий, порождает недоверие во взаимоотношениях между народами.

Сегодня, в Международный день толерантности, весь цивилизованный мир склоняет голову перед жертвами варварских акций нацистов, ставших трагическим прологом Холокоста. Уверен, что прогрессивные силы планеты будут и впредь делать все возможное, чтобы такое никогда не повторилось. И проведение вашего вечера-реквиема — еще один значимый вклад в достижение этой важнейшей задачи.

Посвящение

МИХАИЛ ГОРБАЧЕВ

ПАУЛИНКА ВИЗЕНТАЛЬ КРАЙСБЕРГ. Воспоминания дочери

Приветствую публикацию на русском языке книги в память мужественного человека, выдающегося борца против нацизма Симона Визенталя. Очень важно то, что вновь говорится о тяжком преступлении против человечности, каким был в XX веке Холокост.

Для нас, живущих сейчас, это не только память, но и предостережение.

Люди должны быть бдительны, понимая, что антисемитизм, уродливое явление, замешанное на ненависти к евреям, создает питательную почву для распространения зла и насилия в мире. В годы Перестройки в Советском Союзе мы многое делали для того, чтобы в отношениях между людьми разных национальностей исчезли подозрительность и искусственно подогреваемая вражда.

Пример Симона Визенталя поразителен: переживший ужасы гитлеровского лагеря смерти, он не ожесточился, но сохранил надежду и остался гуманистом. Он верил, что справедливость может побеждать в мире. Его деятельность вселяет эту веру в сердца людей, помогая им победить отчаяние и собственное бессилие. Я уверен, что книга, повященная Симону Визенталю, будет с благодарностью принята российскими читателями.

Я родилась в сентябре 1946 года в Биндермихле, лагере для перемещенных лиц, находившемся неподалеку от Линца-на-Дунае в Верхней Австрии, рядом с концлагерем Маутхаузен, из которого освободили моего отца. В 1947 году мы переехали в Линц, где мой отец с коллективом волонтеров основали центр по сбору документации.

Моя мать воспринимала внешний мир как враждебный и антисемитский; она прикрывала меня от этого мира тем, что, сколько могла, держала меня дома. Я не помню, чтобы мои родители хоть как-то общались с неевреями.

Когда я пошла в первый класс, то вдруг почувствовала себя незащищенной в среде, казавшейся чужеродной и опасной. Мать отвела меня записаться в одну из ближайших школ, и я по сей день помню сильное изумление директрисы, когда мать сказала ей, что мы еврейки. «Ушам своим не могу поверить, —сказала та, — мне казалось, что евреев в живых не осталось, что их всех поубивали».

Была ли она антисемиткой? Не знаю. Но знаю то, что ходить в школу было все равно, что проходить сквозь строй. Вскоре все уже знали, что я еврейка: звездочки Давида кто-то нацарапал на моей деревянной парте. Мне задавали жутковатые вопросы. (Есть ли У меня хвост?) Надо мной потешались, меня отделяли ото всех и, вследствие этого я чувствовала себя неловко и беспомощно.

Кем были те родители, насадившие семена антисемитизма в своих шестилетних отпрысках? Не знаю. Знаю только то, что мама моя велела мне держаться самой по себе, не отвечать на насмешки и после школы идти сразу домой. Мне разрешали играть с соседскими Детьми постольку, поскольку рядом была мама или наша домработница. Мне дозволяли приглашать к нам в квартиру приятелей, но нельзя было ходить в гости к ним.

Не прошло много времени до того, как я стала чужаком. Хотя я не могла своим умом понять, чем именно я отличаюсь от остальных, что составляло мою «непохожесть», я четко сознавала, что что-то во мне было жутковатое и нездоровое. Инстинктивно я чувствовала: что бы я ни предприняла, мне не удастся избавиться от своей чужеродности, а значит меня никогда не примут в компанию как свою.

Прошли годы, и я не раз столкнулась с предрассудками по поводу евреев: нечестные, рвущиеся к власти и всегда ищущие денежную выгоду. «Вы» говорилось как противопоставление «нам». Я поняла, что они не хотят сказать, что у меня лично имелись все эти отвратительные черты характера, а просто, что я принадлежу к этой гадкой группе людей.

Капля за каплей яда, и я чувствовала, как их ненависть проникает внутрь меня. Я стала задаваться вопросом: может быть, они в чем-то правы? Или эта агрессия совершенно необоснованна? Возможно, думала я, они и правы, возможно, что-то такое в евреях есть, что вызывает эту брезгливость.

Попытки угодить, подставить вторую щеку ничего не меняли. Напротив, они говорили: «Ну и трусиха же она! Даже сама за себя не может постоять». Когда я держалась сама по себе, они говорили: «Она возомнила, что лучше нас, как и все евреи».

Когда я доросла до подросткового возраста, я стала провоцировать окружающих меня детей и без промаха вызывала их неприкрытую агрессию: «Вы, евреи», говорили они, «вам здесь не место, езжайте в свою Палестину». В конце концов, я сдалась; это было сражение, которое мне нельзя было выиграть. Будучи не в состоянии защитить ни себя, ни евреев вообще, я желала, чтобы евреи стали невидимками; чтобы, если их замечают, то только в связи с самым достойным поведением: запахом чистоты, аккуратностью в одежде, речью без тени акцента. Прошли долгие годы, прежде чем мне удалось избавиться от антисемитских стереотипов, которые стали частью меня самой. Я начала понимать, что либо у неевреев есть проблема, которую они не в состоянии разрешить, либо им нравится жить со своим расизмом.