Подвал. В плену - Нойбауэр Николь. Страница 50
– Нет, Ханнес, можешь не заниматься этим. Позаботься о дочке, это дело более срочное.
– Мне это не составит труда, честно. Я даже буду рад, если на что-то отвлекусь.
– Точно?
– Точно.
Нет, он не мог просто так оставить Вехтера одного в комиссии по расследованию убийств. Тот становился все более чудаковатым. Ромашковый чай, только подумать! И прямо сейчас Ханнес не мог взять и бросить все (и позволить Баптисту наслаждаться собственной победой). Неужели Ханнес так и подумал об этом в скобках? Какие еще служебные знаки есть на этой внутренней клавиатуре и кем был тот тип, который их наносил?
– Тебе это зачтется, Ханнес. – Вехтер подмигнул ему. – Да пребудет с тобой сила.
Полупустая пачка кексов полетела Вехтеру в голову.
Перед комнатой допросов Вехтер и Ханнес очутились в настоящем обезьяннике. Появились адвокаты Баптиста вместе с женщиной-психологом, которая осматривалась по сторонам, надув губы. Сотрудница управления по делам молодежи по фамилии Вестерманн тоже была здесь, а также детский психолог доктор Ардентс, которого они назначили на это дело, и в центре всего – Оливер, окруженный полицейскими. Мальчик смотрел на серое ковровое покрытие. Среди взрослых он казался маленьким и бледным, будто существо с другой планеты.
Адвокат Ким пустился с места в карьер:
– Нас не проинформировали о том, что будет присутствовать кто-то из управления по делам молодежи. Не говоря уже о господине докторе Ардентсе.
– Недопустимо допрашивать несовершеннолетнего без законного представителя, – объяснила госпожа Вестерманн и поправила шелковую шаль. – Если здесь и есть лишний, то это госпожа психолог.
– Мы всецело доверяем госпоже Ульрих-Хафенштайн.
– Доктор, – поправила адвоката эта дама. – Госпожа доктор Ульрих-Хафенштайн, пожалуйста. Мой пациент не станет давать показания без психологической поддержки.
– Вы не назначены судом, – возразила госпожа Вестерманн.
Ким выступил немного вперед, встал перед ней:
– А вы не являетесь его законным представителем. Пока еще. Поэтому я не знаю, что вы здесь забыли.
– Господин главный комиссар считает мое присутствие здесь крайне необходимым.
Господин главный комиссар скрестил руки на груди и прислонился к стене. Ему давно уже следовало вмешаться и призвать их к порядку, но сцена завораживала, словно место автомобильной аварии. Обычно в таком случае звонили начальнице и обговаривали все с ней. Нет, ей самой следовало бы возглавить допрос именно с тем персоналом, который был ей по душе.
Но здесь все шло не так, как в обычной жизни, и начальницы тоже не было.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы привести мысли в порядок и придумать, что делать.
– Мы опротестуем назначение доктора Ардентса, – заявил адвокат. – Мы можем сами решить, хотим ли мы с госпожой Ульрих-Хафенштайн…
– Доктором! Госпожой доктором Ульрих-Хафеншт…
– Тихо!
Все взгляды обратились к Оливеру.
– Заткнитесь! Проваливайте отсюда все, все! Здесь речь обо мне, черт возьми, допрашивать будут меня!
Оливер так же быстро умолк, как и высказался, когда заметил, что все на него уставились. Потом чуть тише он добавил:
– Я хочу говорить только с тем.
Тем оказался главный комиссар Вехтер, который выдавил из себя улыбку. Если оставить проблемы на произвол судьбы, иногда они удивительным образом решались сами собой.
На этот раз Элли обошлась без конфет и журналов. Это был не визит вежливости, и старик Паульссен не должен был изображать перед ней, что потерял всякий интерес к обычной жизни. Кроме похорон. Но и те были не очень-то обычными.
Элли постучала в дверь и прислушалась, ожидая, что в ответ прозвучит скрипучее «Да, кто там?». Но ответом была лишь тишина.
Она осторожно нажала на ручку и толкнула дверь. Паульссен сидел на стуле спиной к ней. Он медленно обернулся. Прогулка по кладбищу не пошла ему на пользу. Белый пух на голове растрепался прядями, а в уголках рта висела слюна.
– Вы новенькая?
Элли протянула служебное удостоверение и свой значок. Возможно, он видел когда-то такое по телевизору.
– Нет, я не новенькая, и я думаю, вы это точно знаете. Меня зовут Шустер, уголовная полиция Мюнхена. Я вынуждена еще раз расспросить вас по поводу Розы Беннингхофф.
В глазах Паульссена мелькнули тени воспоминаний, а потом они вновь потускнели. Того, что он вспомнил, оказалось недостаточно для нужной реакции. Фыркнув, он отвернулся от Элли.
Она подошла ближе и взглянула ему через плечо. Резкий запах давно не стиранного шерстяного свитера ударил ей в нос. Паульссен концентрировал свой запах вокруг себя, словно собственную атмосферу. На полотне перед ним виднелись красные брызги – абстрактная картина, как у Джексона Поллока [47]. Это был успех по сравнению с ужасными розами, которые обступали Элли со всех сторон.
– Это вы нарисовали? Мило.
Снова в ответ раздалось бульканье – продолжительный шум откуда-то из глубин его горла. Элли даже показалось, что это рычание. Она отступила.
– Почему вы пришли на похороны Розы Беннингхофф?
– Похороны? – Он резко обернулся. – Кто умер? Кто-то с этажа?
– Нет. – Элли отчетливо произносила каждый слог, как школьная учительница: – Роза Беннингхофф.
– Такой не было на моем этаже.
Взгляд Паульссена вновь устремился вдаль. Либо он безбожно обманывал ее, либо его моменты просветления становились все короче. Но вот на что он был способен в такие моменты? Улизнуть из пансиона на ходунках, добраться на метро до кладбища и сбежать от полиции – для этого нужны силы и криминальный азарт!
Элли не слышала, как открылась дверь. Неожиданно рядом оказалась какая-то азиатка на голову ниже Элли и по весу не тяжелее ее правой ноги. Крошечная женщина взглянула на нее сияющими глазами:
– Вы хотели со мной поговорить? Господина Паульссена так редко посещают люди, но теперь они приходят все чаще.
– О да, госпожа…
– Ли.
– Госпожа Ли, меня зовут Шустер, я из уголовной полиции Мюнхена. – Она указала на маленькую кухонную нишу, где их не мог услышать Паульссен.
Он снова смотрел на запятнанный холст. Элли не понимала, отвлекся ли старик или слушал их, навострив уши.
– Вы вчера работали? – тихо спросила она.
– Да, да, я вчера была на службе, – хрипло хихикнула Ли.
– Вы не могли бы припомнить, выходил ли господин Паульссен?
– О да, он снова сбежал, наш господин Паульссен. А ему ведь нельзя выходить без сопровождения.
– Он вам не рассказывал, куда он выходил?
– Нет, нет, он ничего не рассказывает.
Элли вытащила фотографию Розы Беннингхофф. Наверное, ей стоило попросить Зеефельдта предоставить снимок Розы в молодости. Может, тогда удалось бы вызвать нужные воспоминания у старика. У Элли было фото Розы из рабочего резюме, где та выглядела идеально до последней светлой пряди. Большинству женщин не всегда удается выглядеть столь безукоризненно.
Но в конце концов Розе это ничем не помогло.
Элли протянула снимок госпоже Ли:
– Вы когда-нибудь видели эту женщину?
– Да, она когда-то приходила, очень милая особа. Разве она не его дочка?
– Когда это было?
– О, уже давненько… Около двух недель назад.
В десятку. Значит, эти двое все-таки виделись. Но что, черт побери, их связывало вместе? Почему Роза добровольно пришла в пещеру этого безумца? Для интрижки она была слишком молода. Если он в прошлом сделал с ней что-то дурное, Роза едва ли стала бы разыскивать его добровольно. Или все же нет? Может, Паульссен был виновен в том, что когда-то девочка-подросток перестала разговаривать с родственниками?
– Вы слышали, о чем они беседовали?
– Нет, нет. – Госпожа Ли покачала головой. – Женщина была очень печальна, когда пришла. У нее… – азиатка призадумалась, – у нее на глаза наворачивались слезы, понимаете?
– Во всем виновата эта тварь.