Подвал. В плену - Нойбауэр Николь. Страница 75

– Я слышала ссору, но не стала заглядывать к ней. Я не могла находиться в одной комнате с Баптистом. Только когда он ушел, я зашла к ней. Я трусиха, правда?

– Просто благоразумный человек.

– Роза открыла мне дверь. Казалось, ее совершенно не взволновали его угрозы. Вот уже несколько недель как она изменилась: вела себя вызывающе, холодно – стала другим человеком. И все же я хотела узнать, все ли у нее в порядке.

– И у нее все было хорошо?

– Она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что сыта по горло этими гнилыми Баптистами, что вышвырнула их обоих. При этом она была в приподнятом настроении, размахивала своим бокалом вина, в ее глазах было что-то, чего я никогда раньше не видела. Я хотела уйти… Она меня пугала… Но она меня удержала, крепко взяв за рукав.

Свет снова выключился. Джудит резко умолкла. Вехтер снова быстро нажал на выключатель, пока у нее не пропало желание говорить. Но Джудит уже вошла в раж:

– Знаете, что она сказала об Оливере? Дословно? «Так забавно, он стоял передо мной, как облитый водой пудель, и клялся в любви. Что он себе вообразил? Все только потому, что ему иногда позволялось забираться ко мне в постель?» Она сделала его посмешищем! Она при мне смеялась над ребенком. А потом она подошла совсем близко, все еще держа меня за рукав, и сказала: «Выгнала его к дьяволу». Ее лицо изменилось в один момент. Если и существовал дьявол, то он был в ее лице…

Лампочка замигала: предупреждение, что скоро вновь станет темно. Комиссар нажал на выключатель в последний раз. До конца уже осталось недолго, скоро им не понадобится свет.

– Она больше не была моей подругой. Она больше не была Розой, она больше не была человеком. Тогда вместо ее лица я увидела другие лица. Лица, которые я больше не хотела видеть, которые должны были исчезнуть. Мои собственные преступники. Я ей сказала, чтобы она прекратила смеяться. Я ее предупредила. Но она просто развернулась и пошла прочь. – В голосе Джудит появилась дрожь, словно ее трясло. – На стене висели ножи. Когда она развернулась, все вдруг стало предельно ясно и четко. Все случилось так легко. Я только удивилась, как это просто – убить человека.

– А потом вы поехали в клинику, чтобы организовать себе алиби.

– Я подумала о том, что не хочу провести свои последние дни в тюремной больнице. Шок наступил позже.

– Но, в конце концов, вы сами тоже стали преступницей.

– Преступницей? – Она энергично покачала головой. – Нет, преступники – это те люди, которые берут все, что могут унести. Потому что никто их не останавливает. Преступники – это люди, которые смеются в лицо своим жертвам.

– Я думал, жертвы потом сами легко становятся преступниками.

– Ерунда. Это ложь. Можно и не становиться скотиной, если тебя сделали жертвой. Я бы сейчас очень хотела повернуть время вспять. Но я совершенно не чувствую себя преступницей.

– Однако я вижу все иначе, госпожа Герольд. В силу своей профессии.

– Взгляните на это с моей стороны. – Она встала и разгладила пальто. – Ребенок впервые в жизни защитил себя. Ну что, пойдем?

На верхней ступеньке телефон Вехтера загудел. Аппарат лежал в кармане куртки, и на него одно за другим приходили сообщения. Еще до того, как комиссар успел взглянуть на экран, он уже понял: что-то пошло прахом.

Ханнес нажал на кнопку звонка и не отпускал палец.

– Думаю, можешь оставить кнопку в покое, – сказала Элли. – Они отключили звонок в доме. – Сердитая трель звонка снова раздалась на площадке, похожая на жужжание умирающей мухи, – на нее невозможно было не обращать внимания.

Однако никакой реакции не последовало.

Ханнес взглянул сквозь матовое стекло, ему померещилось внутри какое-то мерцание:

– Но свет включен.

– Спорим, они сидят сейчас в печальном единодушии перед телевизором и смотрят сериал «Мыслить как преступник»?

– Тогда мы нарушим эту идиллию. – Он продолжил терзать звонок.

Ветер бросал тысячи мелких игл Ханнесу в лицо. Он просто хотел войти в помещение. Они же не могли оставить их с Элли стоять на пороге, как разносчиков рекламных журналов.

– Бросай это дело. Они не хотят с нами говорить.

Он с размаху ударил ногой в дверь. Завыла сигнализация.

– Теперь захотят.

– Ты рехнулся? – Элли заткнула уши и развернулась, чтобы уйти. – Теперь сюда примчатся сразу две патрульные машины.

– Тем лучше. – Ханнес прикрыл глаза руками, как козырьком, и еще раз посмотрел сквозь вставку из матового стекла в двери. Мерцание оставалось прежним, внутри никто не двигался. – Мне это не нравится.

– Что-о-о?

– Это мне совсем не нравится! – заорал он, перекрикивая сигнализацию.

Сигнализация выключилась так же внезапно, как и включилась. Голос Ханнеса звучал неожиданно громко в этой тишине. Он подошел к садовой калитке и потряс штакетник. Заперта. Через сетку высотой в человеческий рост он видел часть французского окна, из которого лился яркий свет.

– А теперь? Уже давно должен был выйти хоть один из них.

– Ну-ка встань, я на тебя влезу, – сказала Элли.

– Мы же не можем просто так вламываться в сад…

– А что они сделают? Позвонят в полицию? Давай уже!

Ханнес скрестил руки, и Элли перемахнула через стену, удивительно легко, учитывая ее телосложение. Она почти бесшумно спрыгнула в снег с другой стороны.

– А кто теперь мне поможет перелезть? – спросил Ханнес.

– Для этого у тебя наверняка есть какое-нибудь приложение на телефоне.

Ему нужно было попасть туда, хотя бы для того, чтобы убить Элли. О том, чтобы перебираться через узкую калитку из штакетника, не могло быть и речи, он должен был попытаться перелезть через стену. Ханнес подпрыгнул, крепко ухватился руками за край и, перебирая ногами по облупленному бетону, подтянулся до верха забора.

– Осторожно, там колючая проволока!

– Какая проволока..?

Ф-р-р-р-р-р-т.

– Ну прекрасно, – вздохнул он. – Это была моя лучшая лыжная куртка.

– Сделай особое ударение на слове «была».

Ханнес приземлился на снег и поскользнулся, пытаясь сохранить равновесие.

Элли криво усмехнулась:

– Ты так быстро залез наверх. Я могла бы просто открыть калитку. – Она повернула ручку, и калитка распахнулась. – Была заперта на задвижку.

Ханнес закрыл глаза и сосчитал от десяти до одного в обратном порядке. Хорошо, что эти десять маленьких цифр еще могли уберечь Элли от смертельного выстрела из служебного оружия.

Открыв глаза, он увидел следы. В саду не было террасы, за ним никто не следил и ничего здесь не выращивал – высохшие деревья подступали прямо к стеклянному окну, высившемуся от пола до потолка. Природа постепенно забирала виллу Баптиста себе, сантиметр за сантиметром. Если жители покинут этот дом, ветки выдавят стекла и лес буйно разрастется вокруг дома. Следы людей терялись между стволами деревьев, ветер их уже заметал, спустя полчаса они исчезнут.

– Тут по саду кто-то ходил, – прошептал он.

– Нам не нужно красться, они же должны нас слышать.

Ханнес покосился на нее.

– Ты ходишь по тонкому льду, Элли, – сказал он чуть громче.

– Да, это так.

– Это плохо. Иди вперед!

Тяжело ступая, они подошли к широкому французскому окну и описали дугу, придерживаясь дорожки следов.

Ханнес поднял руку, чтобы постучать, и вдруг застыл. Как сквозь витрину, он наблюдал за странным безумным спектаклем, видел кровь на паркете, тело, скорчившееся на полу. Ханнес потряс ручку стеклянной двери. Заперта. Он отступил на пару шагов и ударил ногой по замку. Потом еще раз. С третьей попытки лопнуло стекло, вновь завыла сигнализация. Трещины прошли по всему стеклу, как паутина, бесконечно разветвляясь. Вместе со стеклом и квартира Баптиста на его глазах разбилась на тысячи осколков.

Элли уже держала телефон возле уха. Только бы она не стала строить из себя Лару Крофт и не бросилась одна по следам в темноту. Но настолько глупой она не была.

Ханнес остановился в двух метрах от тела, лежавшего на полу. В один миг все показалось таким простым. Никаких дисциплинарных мер взыскания, никаких свидетельских показаний в суде, и Целлер и Хенке больше не будут мешать ему работать. А им еще следует быть креативными, чтобы обезопасить мальчика. Так много проблем разрешилось бы одним махом, если бы он еще немного постоял и понаблюдал, как расплывается по полу лужа крови.