Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль - Анисимов Сергей. Страница 117

– Больно!.. – Старшина у рубочного люка крутился волчком по палубе, выгибаясь вперед, как пораженный столбняком. – Больно! Больно! Мама!..

К нему бросились несколько человек, пытаясь прижать руки, но он вырывался и продолжал кричать с мукой в голосе.

Лейтенант-артиллерист, уже приподнявшийся, вдруг застыл взглядом и повалился на бок, как падающая собака, скорчившись у подножия стола. Алексей, распрямившись и опершись наконец на дрожащие ноги, в ужасе посмотрел на упавшего, еще не понимая произошедшего.

Потом он увидел нескольких старших офицеров, которые лежали, раскинув руки, пораженные осколками в лица и отброшенные силой удара от щели. Один из них, с залитыми кровью погонами капитана третьего ранга, еще шевелился, ворочая в размозженной руке исковерканным биноклем. Согнутый пополам каплей, привалившийся поясницей к стене, мучительно откашливался, кровь текла у него из обоих ушей. Вяло разогнувшись, он закатил глаза, изо рта у него вытекла струйка крови, смешанной со слизью.

Алексея затрясло, ему показалось, что корабль раскачивает все сильнее и сильнее. Он почувствовал, что онемение, странно охватившее половину его лица, распространяется все шире, еще более увеличивая амплитуду становящейся непереносимой качки. Приподняв ладонь к глазам, он с недоумением понял, что вся ладонь покрыта густой, почти черного цвета кровью, капли которой с громким костяным стуком срывались с растопыренных пальцев. Дотронувшись до онемевшего лица, он почувствовал какие-то острые края, отломки, выпирающие из-под распоротой кожи. Потом боль дошла до сердца, и вставшая дыбом палуба ударила его в лицо.

Узел 9.0

22 ноября 1944 года

Приказания Верховного главнокомандующего в военное время выполняются в срок со всей душой. То же самое относится вообще ко всем приказам на всех уровнях военной субординации. Если солдат отказывается исполнить приказ офицера, офицер имеет право застрелить его на месте. Если он не отказывается, но исполнить приказ не может, значит, он должен умереть в процессе его исполнения.

За три с лишним года войны в Советском Союзе было арестовано, разжаловано, смещено такое количество старших и высших офицеров, которого хватило бы на довоенную армию какой-нибудь уважаемой европейской страны. Те, которых это, благодаря таланту и фортуне, не коснулось, относились к вечно висящей угрозе как к дополнительному стимулу.

Да и не только в страхе было дело. Дело было в уважении себя как профессионала. Получение приказа не унижает военного, его унижает несоответствие между тем, что он обязуется делать, и тем, что он фактически делает, и это видно со стороны. Пытался и не смог – это одно. А взял на себя ответственность, мужественно отдал честь, и всё, пошел иными делами заниматься – это совсем другое. Это значит, что ты дешевка.

Генералов не расстреливали уже довольно давно, но в пятьдесят-шестьдесят лет начинать карьеру почти заново (если даже тебе дадут такую возможность) было немногим хуже смерти. Некоторых система естественного отбора уже коснулась тем или иным боком, остальным приходилось всегда чувствовать ее за своим плечом.

В начале войны Гордей Левченко, к примеру, был арестован за поражение в Крымской оборонительной операции. Для него, к счастью, все закончилось благополучно, потому что Верховный в глубине души сам признал ошибочным решение назначить замнаркома ВМФ, человека, не имеющего понятия о сухопутной войне, командующим войсками в Крыму. Координировать флот с армией нужно было каким-то другим способом, но понимание этого пришло слишком поздно. В общем для него все закончилось нормально, в отличие от тысяч моряков и пехотинцев, осколки чьих костей до сих пор вымываются из песка крымских пляжей. Арест на неделю, разжалование и медленное возвращение к прежним званиям и уровням ответственности.

Похожая судьба была у довольно многих, включая даже пару командующих фронтами. Арест, унижения, крики «Вставай, падла!» по ночам, сопровождающиеся пинком в бок. Выпущенные расценивали свободу как временную и держались за нее зубами. Те же, кого эта чаша благополучно минула, относились к свободе в значительной степени трепетно.

Все это служило одной цели. Невыполнение приказа было Не-Мыс-Лu-Mo. Именно так, с заглавной буквой для каждого отдельного слога. Если человеку отдавал приказ тот, кто имел на это право, то проигнорировать его, не исполнить по своим личным причинам было можно. Но только один раз, потому что следующий приказ бывшему генералу отдавал бы уже не командующий высшего звена, а начальник расстрельной команды. Найти наглядные примеры было настолько нетрудно, что каждый знал: он просто будет следующим. И делал то, что делать было надо. Причем вовсе не из-за страха, а чтобы о нем даже и подумать не могли в таком фатально неправильном ключе.

На флоте ходила свежая, не успевшая еще обтереться легенда о том, как Жуков чуть было не расстрелял Сергея Горшкова, командующего Дунайской флотилией, за то, что тот сказал, что приказ о переброске за день танковой бригады выполнить просто невозможно – нечем. Нет, Жуков собирался его расстреливать вовсе не за то, что адмирал что-то там сказал, просто за невыполнение приказа, о чем честно и предупредил, когда его отдавал. Горшков сначала не поверил: мол, не сорок первый год. Но ему доходчиво объяснили знающие Георгия Константиновича люди: лучше делай. Расстреляет, а уже потом будет с Москвой разбираться, чтобы ему нового прислали. Тебя к этому времени уже закопают.

Самое интересное, что бригаду перебросить успели – на наспех сколоченных плотах, на чем попало, лишь бы держалось на воде. Последний танк сошел с самодельной баржи за несколько минут до конца отведенного срока, когда командир прибывших ухорезов из личной охраны Жукова уже не отрываясь смотрел на часы.

Черт его знает, правдой была именно эта история или нет, но она, во всяком случае, была достаточно правдоподобной. Маршалы, которым дозволялось почти все, лишь бы цель была достигнута, не страдали тонкостью натуры.

Задачей Оснабрюкской операции был разгром основных сил бывших союзников на севере Германии, и ради этого Жуков гнал армии и корпуса в огонь, не обращая внимания на потери. За двое суток полторы тысячи квадратных километров Северной Вестфалии превратились в изодранное воронками всех форм и размеров кладбище техники и людей, через которое ломились, поливая огнем пространство перед собой, советские армии. Черняховский [163] все же сумел продавить сопротивление немецкого «Германа Геринга», а затем распер прорыв переданными ему с юга корпусами, перехлестнув горловину наступления немецких частей вторым узлом – на пятьдесят километров южнее армий Баграмяна.

Значительная часть американских войск осталась вне образовавшегося кольца, нависая над ним пока несконцентрированной массой; точно так же, как и 1-я канадская армия, и значительная часть английских дивизий. Жукову пришлось на ходу менять планы и расчеты, сузив сектора ударов своих фронтов, чтобы не подавиться слишком большим куском. Понятие окружения в маневренной войне было весьма условным: тридцать-пятьдесят километров, отделяющих окруженные части от остальных сил, не имели большого значения, если сразу оценить ситуацию и направить усилия на деблокаду войск.

Черняховский и Говоров развернули свои фронты спиной к сужающемуся кольцу, изо всех сил цепляясь за километры, по которым их отжимали внутрь. Это была гонка времени. Тысячи самолетов день и ночь висели над железным месивом, в которое превратилась земля, штурмуя и охотясь на штурмующих. Приказ Сталина об усилении авиации на участке боев позволил хотя бы частично удерживать превосходство в воздухе, не давая люфтваффе и американской 8-й воздушной армии активно поддерживать свои войска. Обе стороны теряли сотни самолетов и сотни летчиков в день, но советская сторона, как оказалось, переносила это значительно легче.

– Я всегда говорил: войну в воздухе выигрывают не асы!