Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль - Анисимов Сергей. Страница 92

– Взгляни на этого русского. – Капитан Хенри Лакий, командир легкого крейсера «Мемфис», оторвав от глаз бинокль, обернулся к стоящему рядом юному уоррент-офицеру с побелевшим от волнения лицом. – Плевал он на нас! Эта тварь нам не по зубам, пусть авиация работает и линкоры. Адмирал совсем с ума сошел – он нас сожрет и не поморщится!

– Так что же, сэр? – Мальчишка побледнел еще больше, хотя это казалось невозможным. – Уходить? Бросить своих?

Бессменно откомандовавший «Мемфисом» в течение почти трех военных лет Лакий посмотрел на него, как на пустое место, оттопырив нижнюю губу.

– Выпускнику бы Аннаполиса [143], юноша… – Он оборвал фразу. – В любом случае «Беннингтону» конец, это и коту ясно, а если мы останемся, конец нам. – Последние слова он произнес, снова оторвавшись от окуляров. – Разумеется, мы остаемся.

Никто из находившихся в боевой рубке офицеров не проронил ни слова. Всем стало почему-то неловко, будто оба сказали что-то противное, повисла пауза, странная среди боя. Крейсер делал тридцать узлов, описывая сложную кривую, чтобы удержать своего противника на постоянном курсовом угле. Обе башни и четыре его казематных орудия били непрерывно, в одном залпе выкидывая в небо по четыре шестидюймовых снаряда.

Из погребов американских крейсеров, действовавших в Атлантике, к 1944 году исчезли бронебойные снаряды – риск прорыва уцелевших к этому времени тяжелых германских кораблей был сведен практически к нулю. В данном случае это оказалось кстати: бронебойные 152 миллиметра для линейного корабля – дробина, в то время как фугасные способны произвести серьезные разрушения на его палубе, изрешетить надстройки, выбить не защищенную броней зенитную артиллерию.

В принципе, особо на «Мемфис» можно было не рассчитывать: архаичное расположение его артиллерии в казематах при небольшом водоизмещении не позволяло надеяться на высокую точность артиллерийского огня. Результативность огня «Саванны» была куда выше – даже на такой дистанции было видно, что на русском корабле возникли очаги пожаров, он несколько раз отклонился от своего курса, выскальзывая из-под их залпов. Дистанция все уменьшалась, крейсера и эсминцы сжимали кольцо вокруг по-прежнему не слишком обращающего на них внимание линейного корабля.

Прямо перед старпомом лежал раскрытый справочник составов флотов за 1943/44 год, развернутый на первой странице раздела «Россия», но ни один из серых силуэтов особо не походил на то, что находилось сейчас перед ними.

– Линейный корабль типа «Советский Союз», – вымолвил он, перелистнув очередную страницу, как обычно украшенную в углу карикатурой. – Достроили, значит. Четыре штуки таких заложено – два на Черном море, два на Балтийском.

– Эти с Балтийского вышли…

– «Советский Союз» и какой-то второй – «Советская Бессарабия» или «Советская Украина», а может, «Белоруссия».

– Какая нам разница?..

– Слушайте, Эндрю, бросьте этот сопливый тон! – не выдержал Лакий. – Что там дальше? Старший, продолжайте.

Старший помощник хмыкнул, покосившись на своего командира, и продолжил ровным голосом:

– Около шестидесяти двух тысяч тонн, девять шестнадцатидюймовок в трех башнях, пяти– или шестидюймовая вспомогательная артиллерия, скорость около двадцати семи узлов, а предположительно и еще меньше. Про броню ничего, но нехилая, видимо, у такой громадины. Ориентировочные сроки вступления в строй головного – в сорок четвертом, трех остальных – в сорок пятом – сорок шестом. Всё.

– М-да. Что тут сказать? Торпедист, ваше мнение?

– Несомненно!

Старший торпедный офицер крейсера, двадцатичетырехлетний выпускник университета Сент-Луиса, все это время прямо подпрыгивал от нетерпения, пытаясь вставить слово в разговор старших офицеров.

– Прямо сейчас! Вместе с «Саванной» и эсминцами зайти с четырех сторон и как «Шарнхорст» его!

– Как «Шарнхорст» не выйдет: мы не «Дюк оф Йорк», а «Ринд» – не «Скорпион».

– Так, значит, – командир отгибал пальцы из сжатого кулака, – три торпеды в залпе у нас, три у «Паркера», еще штук пять у остальных эсминцев…

Он обвел замолчавших офицеров внимательным взглядом.

– Надо решаться, amigos, время!

Никто не ответил, и пауза до следующего приказа была минимальной.

– Эсминцам – торпедная атака! «Основным правилом для флотилии является атака с минимальной дистанции, не считаясь с потерями» – эта инструкция, мне кажется, написана как раз для сегодняшнего случая. Не мне вам объяснять значение авианосцев в современной войне. Машине – самый полный! Торпедные аппараты приготовить, атакуем левым бортом! Штурман?

– Девять минут для выхода на дистанцию двенадцать тысяч ярдов, одиннадцать – для одиннадцати тысяч. При сохранении им данной скорости и курса.

– Скорость он вряд ли уже увеличит: что там в книге написано – черт с ним, но мог бы – давно бы уже это сделал. А курс – чего нам еще от него надо?

За следующие несколько минут в рубке «Мемфиса» никто не произнес ни слова. По-прежнему гулко били оба орудия носовой башни, пороховой дым относило прямо на надстройки фок-мачты, из окон которых из-за сотрясений при стрельбе давно повылетали все стекла. От вони сгоревшего пироксилина в ушах у людей звенело не меньше, чем от орудийного грохота.

До русского линкора оставалось около семи миль, на левой раковине шел верный «Саванна», поддерживая своего собрата огнем, эсминцы тоже, судя по всему, уменьшали дистанцию.

Русский пристрелялся, и залпы его вспомогательной артиллерии ложились все ближе. Впрочем, и сам он шел в окружении всплесков шести– и пятидюймовок американских кораблей, на миделе и юте болтались дымные струи, штопором уносящиеся ему в кильватер. Артиллерия русского стреляла не переставая, и на нее в связи с уменьшившейся дистанцией приходилось обращать все большее внимание.

Первое попадание крейсер получил в 0948, то бишь в девять часов сорок восемь минут «Ак Эмма» [144], и после этого, несмотря на решительное маневрирование, они следовали одно за другим – русский, видимо, сосредоточил на их крейсере огонь всей своей противоминной артиллерии. Снаряды из накрывавших их залпов шли под острым углом по отношению к курсу «Мемфиса», и крейсер содрогался при каждом попадании, то рикошетящем от поясной брони, то проламывающем ее, вырывающем фонтан искореженных обломков из полубака, мгновенным огненным шквалом разрушающем надстройки. Шесть снарядов попали в американский крейсер менее чем за две минуты, а для торпедного залпа, такого, чтоб наверняка, все еще было слишком далеко.

– Два. – Командир оторвался от прорези в броне и обернулся к окружающим его офицерам. – У него два калибра!

– Как у итальянцев.

– Да, и у немцев. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Для нас?

Торпедисту, оказывается, было смешно. Он широко улыбался, не отрываясь от визира автомата торпедной стрельбы. Впервые за два года службы на крейсере ему представился шанс проявить свое мастерство. Отношение остальных офицеров к его обязанностям было ироничным: всем казалось, что времена «Дорсетшира» давно миновали, да и аппараты с большинства однотипных крейсеров были давно сняты, просто до их корабля руки пока не дошли.

– Мне нужно десять тысяч ярдов – это максимум, с которого можно рассчитывать на попадание. Лучше девять.

– Ага, а еще лучше семь. Тогда-то он и перенесет на нас свой главный калибр, чего мы все тут и добиваемся. Чудесно!

– Куда уж лучше!

– Если кто забыл, до сих пор не зафиксировано ни одного торпедного попадания с дистанции более пяти миль. Старший, как там эсминцы?

Пауза, возникшая после этого вопроса, продлилась больше, чем требовалось, и один за другим все офицеры повернулись в том же направлении, что и внезапно замолчавший старпом. То, что их героическая атака уже никому не нужна, стало ясно сразу. Авианосец еще имел ход, еще даже пытался как-то менять курс, но уже был обречен. Громадные языки пламени вырывались из его корпуса, наклонившегося к поверхности моря под нелепым углом, из-под развороченной на корме взлетной палубы толчками выбрасывало вверх клубы густого нефтяного дыма. Вокруг, не далее чем в четырех-пяти десятках ярдов, один за другим поднимались фонтаны накрытий: каждый залп теперь, по-видимому, давал попадание.