Секунда между нами - Стил Эмма. Страница 35

– Нет! – неожиданно резко говорит Кэти. – Просто я думала, мы проведем время только вдвоем, ну, как в старые добрые времена. Мы ведь редко с тобой видимся… Ведь ты так и не добралась до Парижа.

– Прости, пришлось работать все лето. Я не думала, что будет какая-то проблема, если сегодня…

– Это не проблема, просто…

– Просто что?

– Ну… – Кэти поворачивается к Дженн и берет ее за руку, лежащую на барной стойке. Ее глаза слегка затуманенны, она нетвердо стоит на ногах. – Просто я не думала, что ты до сих пор с Дунканом, – невнятно выговаривает Кэти. – Ну, ты ведь переехала к нему, чтобы учиться в университете, а через неделю у вас уже все серьезно. Да ты все веселье пропустила.

– Кэти, я…

– Мы уже на втором курсе, а ты так ничего и не попробовала.

– А что я должна попробовать? – спрашивает Дженн, уже более твердым голосом. Она внимательно смотрит на Кэти и выглядит абсолютно трезвой. – Я собираюсь стать врачом, – говорит она. – И это для меня самое главное.

Кэти и бровью не повела.

– Конечно, я понимаю. Но я сейчас говорю о твоей жизни, Дженни. Случайные встречи, друзья, случайные мужчины, путешествия, просто веселье – вот это вот все, понимаешь?

– Разве я не веселюсь с тобой сейчас? – говорит Дженн. – Знаешь, не все могут позволить себе такую роскошь – делать то, что нравится.

– Да почему не все? – восклицает Кэти, широко раскрыв глаза. Она крепко обхватывает Дженн за талию, как будто хочет ее встряхнуть. – Почему? В жизни ведь столько всего! – Кэти взмахивает рукой. – Тебе не кажется, что ты сошлась с Дунканом только потому, что с ним чувствуешь себя в безопасности? Да, пожалуй, именно это тебе и нужно после всего, что случилось в твоей семье. Но не пора ли уже покончить с прошлым, которое портит всю твою жизнь? Перестань, наконец, всегда быть такой серьезной и разумной!

– Господи, да ты-то что в этом понимаешь?

Кэти хмурится.

– У некоторых людей, вообще-то, есть обязанности и ответственность, – продолжает Дженн, – в отличие от привилегированных бездельников вроде тебя. И пока ты шаталась по Парижу на родительские деньги, я зарабатывала себе на жизнь.

Что такое, черт подери, она говорит? Она буквально вне себя. Свет мерцает на их лицах, и я понимаю, что в этот момент между ними выросла невидимая стена. Я никогда не видел Дженн такой.

Связано ли это как-то с ее матерью?

– А знаешь что? – отчетливо произносит Кэти, несмотря на действие алкоголя. – Почему бы тебе сегодня не повеселиться с Дунканом, если ты в таком состоянии?

– Отлично, так и сделаю, – говорит Дженн, и голос ее дрожит. Она сглатывает подступивший к горлу ком. – Тогда я пойду?

– Сделай одолжение. И оставь меня и дальше шататься по Парижу в свое удовольствие.

В какое-то мгновение мне показалось, будто Дженн хочет что-то сказать. Но она промолчала. Кэти пожимает плечами, и блестки с ее плеч осыпаются на пол. Она поворачивается к толпе и вскоре растворяется во тьме.

Дженн тяжело вздыхает. Рядом с ней появляется какая-то фигура, и Дженн оборачивается. Дункан.

Этот чертов предсказуемый Дункан.

– Я знаю, ты только пришел, – говорит Дженн дрожащим голосом. – Но давай уйдем отсюда?

Он даже не попытался ее переубедить или сделать заказ. Он просто окинул ее беспокойным взглядом и кивнул.

– Хорошо, – отвечает он. – Давай.

Они исчезают в толпе, и до меня вдруг доходит, что Дункан всегда оказывался рядом, когда она в нем нуждалась. Он и правда отличный парень, можно сказать, безупречен во всех отношениях, тут и сравнивать со мной нечего. Неужели ее подсознание ставит нас в один ряд?

Но как все это связано с ее тайной?

И что я должен был здесь увидеть?

Сердце бьется все быстрее.

Вспышки света в клубе ослепляют меня, бьют прямо в глаза.

Я снова в машине.

Кошмар.

Сердце рвется из груди.

Давай, Робби. Сделай что-нибудь. Хоть что-нибудь.

Но я по-прежнему не могу пошевелить ни руками, ни ногами.

Частички пыли, как и прежде, витают в воздухе, Дженн смотрит прямо перед собой, свет фар становится ярче.

Грузовик еще ближе.

Время на исходе.

Я снова пытаюсь пошевелиться, напрягаюсь, борюсь с собственным телом. Но конечности меня не слушаются. Я словно заперт в своем теле. Черт, надо что-то сделать! Я хочу закричать, прямо ей в лицо, заговорить с ней, но все бесполезно. Такое ощущение, будто перевернутые песочные часы показывают, что мое время вышло.

Вспоминаю Дункана и его невозмутимость.

Я должен прекратить панику.

И сосредоточиться на том, что показывает подсознание Дженн, на том, что именно я замечаю и почему. Итак: их с матерью бросил отец, но почему – загадка. И еще: Дункан был хороший, а я кусок дерьма.

Но как все это связано между собой? И как то, что я кусок дерьма, связано с ее тайной?

О боже.

Еще одна мысль, еще одно воспоминание – на этот раз мое собственное.

Кишки сворачиваются в узел.

Когда фары грузовика начинают светить мне прямо в глаза, у меня появляется жутковатое ощущение, что я приближаюсь к чему-то.

И это что-то имеет ко мне прямое отношение.

Девятнадцать

Все ее тело ноет, когда она поднимается по каменным ступеням. Это был долгий день в больнице: праздник святого Валентина – очень много передозировок алкоголем. Шея затекла, плечи словно одеревенели, ноги гудят. На работе она в постоянном напряжении, натянута, как бинт, туго перемотавший сустав. Как только она разберется с одним пациентом, поступает следующий. Она сортирует физиологическую информацию, словно крупье – фишки, думать о реальном человеке просто нет времени. Узнать, что случилось, – осмотреть – проверить медкарту – следующий…

Она совсем не так все это себе представляла.

Входя в квартиру, она мечтает о пенной ванне и чашке горячего чая. Бросает на пол сумку, которая приземляется с глухим стуком, включает свет. Из зеркала в прихожей на нее смотрит уставшее отражение. Мешки под глазами – и не только из-за работы. После дня рождения Робби она старается проводить с ним больше времени и поменьше нервничать. Просто быть здесь и сейчас. Но это тяжело. Как игра в одни ворота: кажется, только Дженн прилагает усилия, чтобы улучшить ситуацию.

Рождество и Новый год слились в одно расплывчатое пятно из рабочих смен (у нее) и попоек (у него). Впрочем, само Рождество было довольно приятным, – они провели этот день у его родителей. Но большую часть времени она находилась рядом с Фай, которая явно избегала общества Макса. Робби на протяжении всего дня беззаботно курсировал между кухней и уютным уголком, где он устроился с бутылкой пива. О, снова «Парк юрского периода»! Эпично!

Но по крайней мере одна вещь точно должна ее порадовать. Дженн с улыбкой осматривает буфет в поисках маленького пакетика. Но его нет. Нахмурившись, Дженн перебирает почту на столике – вдруг пакетик затерялся среди кучи конвертов и рекламных проспектов. Вообще-то они не отмечают День святого Валентина, считая его глупой традицией, которая абсолютно ничего не значит. Но Робби всегда в этот день приносил ей пакетик мармеладок.

Но сегодня она их не находит. Она снова переворачивает все на столике, под столиком, рядом со столиком. Ничего. Ее сердце замирает, когда она понимает: он забыл.

По дороге на кухню она оглядывает свидетельства их совместной жизни: на столике валяются их переплетенные наушники; на холодильнике – дурацкие фотографии из поездки на Скай трехлетней давности; магнитная подставка для пивной кружки с буквой Р, которую она ему подарила; стена, которую он выкрасил в фиолетовый цвет, пока она была на работе, – хотел сделать сюрприз. Она пытается вспомнить, когда он в последний раз отправлял ей забавное сообщение «Ты мне нравишься больше, чем…». Но не может.