Секунда между нами - Стил Эмма. Страница 39

– Просто иногда одной быть легче, – наконец отвечает она и поднимает глаза к ночному небу, не желая вдаваться в подробности. Небо здесь необозримое, а звезды – словно ледяная крошка в темном арктическом море. Хотела бы она в нем сейчас поплавать.

– Не уверен, что это вообще возможно – быть в полном одиночестве, – произносит Рауль, и Дженн смотрит на него с любопытством. Теперь и он разглядывает небо. Но она ничего не отвечает, лишь снова поднимает глаза вверх. – А ты знала, что звезды были очень важны для инков? – говорит он. – Они верили, что каждая звезда – это знак какого-то животного. Например, вон та, – он показывает куда-то вправо, – может означать жабу. Цивилизация инков была одной из самых высокоразвитых. Они умели ориентироваться по звездам и различать созвездия не только на ночном, но и на дневном небосводе. Инки думали, что темные пятна на Млечном Пути – это животные в реке, такие же, как на земле.

– Нет, об этом я не знала, – отзывается Дженн, все еще глядя на небо.

– Да, они считали, что все в мире взаимосвязано, – продолжает Рауль. – Абсолютно все. Так что, пожалуй, мы никогда не остаемся в полном одиночестве.

Она улыбается сама себе. Интересно, сколько раз Рауль рассказывал эту историю о звездах. Но она все равно ценит его усилия. Отчасти благодаря ему она впервые смогла по-настоящему отвлечься.

– Ладно. Думаю, мне пора спать.

Его лицо на мгновение омрачается, и ей становится немного неловко из-за того, что она вот так обрывает разговор, но она и правда очень устала. К тому же завтра всем рано вставать.

– Как скажешь, señorita. – Он кивает и снова улыбается. – Я разбужу тебя завтра.

Когда Рауль отошел, она встала с шезлонга и потянулась. Поставив кружку с ромом на столик, Дженн желает спокойной ночи всем, кто сидит у костра. Они как будто удивлены, что она до сих пор здесь, но приветливо улыбаются, желают приятных снов и обмениваются фразой «увидимся-через-пять-часов!».

Спустя пару минут она уже лежит в спальном мешке, в темноте. Интересно, получится ли у нее сделать усилие над собой завтра, на обратном пути? Может быть, не так уж плохо было бы выпить вместе со всеми, когда они вернутся в Куско.

Вскоре по крыше палатки начинает глухо барабанить, звук становится все громче. Со стороны костра раздаются крики и топот. Все разбегаются по палаткам. Снова идет дождь.

Какой-то шорох. Она подскакивает и оглядывается по сторонам. Что это было? Будто в палатке есть кто-то еще. Всматриваясь в неоднородную темноту, она чувствует, как колотится ее сердце. Снова это покалывание. Но в палатке, кроме нее, конечно, никого нет. Через несколько мгновений она снова ложится и пытается уснуть.

Пронзительная трель врывается прямо в мозг. Дженн просыпается, но мир вокруг по-прежнему черный. Быстро нащупав телефон, она нажимает кнопку отбоя. Слышит шорох – какое-то движение снаружи. Звук все громче и ближе.

– Дженн, – раздается шепот по ту сторону палатки.

Рауль.

Она садится и расстегивает молнию на входе. В темноте его лицо едва различимо под шляпой, в руке – жестяная кружка.

– Чай будешь?

– Да, спасибо, – улыбается она и берет у него обжигающую кружку.

– Через десять минут стартуем, хорошо? Я пошел будить цыплят.

Ухмыльнувшись, он снова растворяется во мраке, и она остается наедине с тусклым светом телефона. От чая поднимается пар и расползается по палатке, словно туман ранним утром.

Когда они наконец покидают лагерь, ночь постепенно перетекает в рассвет. Густой, плотный туман покрывает горы пуховым одеялом. Дженн подумала, что после пройденного пути должна гораздо сильнее ощущать усталость, но вдруг поняла: бессонные ночи и ранние подъемы стали частью ее жизни из-за работы. Теперь это, как и многое другое, у нее в крови.

Перед ней шагает Рауль, вверх по горной тропе, которая внизу теряется в зеленой долине. Позади них еще несколько туристических групп, и Дженн буквально слышит, как уставшая тишина сползает вниз по горе, словно измученная змея. Постепенно туман начинает рассеиваться, и небо становится ясным и жемчужно-чистым. Пахнет росой, джунглями и свежим воздухом.

Наконец, перед скалистым уступом, Рауль поднимает руку. И вот, когда солнце заливает землю утренним сиянием, Дженн узнает это место, которое она столько раз видела на открытках, в рекламных буклетах и на фотографиях Робби. Эти удивительные горные вершины, такие высокие, что врезаются в облака.

Снизу, за защитной стеной Анд, затерянный город. Картинка из детских грез.

И хотя Дженн старается не думать о Робби, хочет стереть его из памяти, она почему-то ощущает его присутствие в этом месте. Как будто следы, которые он оставил здесь много лет назад, до сих пор хранит земля. Будто Робби стоит прямо у нее за спиной…

На следующий день

Темно. Музыка в стиле реггетон стучит в ушах и отдается в грудной клетке. Мелькают зеленые и красные лучи стробоскопа, и я понимаю, что нахожусь в каком-то большом клубе. Вокруг танцуют люди. Время от времени яркий свет выхватывает из толпы молодых людей с браслетами на запястьях и с напитками в руках. Но их лица размыты. Значит, Дженн еще нет. Чувствуется неприятный запах пота и туалета, который я обычно не замечаю, когда пьян. Но сейчас я трезв. Плохо помню, как оказался в этом клубе в Куско много лет назад. Блестящие стойки, стальной каркас. Наверное, я был тогда в полной прострации.

Как теперь понимаю, это мое обычное состояние в то время.

Размытые фигуры барменов передвигаются словно привидения, непрестанно разливая крепкий алкоголь и пиво. Раньше я хотел в этой жизни лишь одного – пить и веселиться.

Но к чему это привело?

Кому было хорошо, кроме меня?

Воспоминания снова обрушиваются на мое сознание: мы с Лив в баре, вечеринка у Марти и Хилари в честь помолвки, мой день рождения, поцелуй с Лив…

И от сознания, что постоянно веду себя как идиот, лучше мне не становится.

Я обвожу глазами темный зал – жду, когда появится Дженн. И через считаные секунды я замечаю Рауля и трио из их группы. Дженн в синем полосатом платье, которое подчеркивает ее длинные ноги. Короткие волнистые волосы. По ее глазам видно, что она слегка нервничает, но, склонив голову к Раулю, улыбается каким-то его словам. У меня кольнуло в груди.

Как я все это допустил? Как я мог допустить, что человек, которого я любил больше всего на свете, сбежал от меня на другой край земли?

Она думала, мне наплевать.

Компания неторопливо продвигается к танцполу, и я следую за ними. Они находят свободное местечко в середине, где музыка звучит громче. Дженн начинает двигаться, танцует так, словно впервые за много лет позволила телу расслабиться. Лучи стробоскопа окрашивают ее кожу всеми цветами радуги, и я не перестаю восхищаться ее красотой.

Однажды она рассказывала мне кое-что о световых явлениях: фосфоресцирующий объект абсорбирует световую энергию, и благодаря этому предметы светятся в темноте.

Оглядываясь назад, я думаю, что так было и со мной.

Ее свет заставлял меня сиять.

Через мгновение к ней склоняется Рауль, кричит что-то в ухо и машет в сторону бара. Она смотрит на него с улыбкой и показывает глазами на танцпол. «Я останусь здесь», – говорит она одними губами.

– А я останусь с тобой, – вдруг произношу я. Но за грохочущими басами она меня не слышит.

Рауль уходит, и мы остаемся вдвоем под мерцающими лучами стробоскопа. Трио неподалеку выделывает нелепые танцевальные па.

Я тоже начинаю танцевать. Мне нравилось ходить с Дженн по клубам и кружить ее на липких танцполах Эдинбурга, пока не загорится свет. Потом мы благодарили диджея за отличную музыку и отправлялись домой, а по дороге покупали картошку фри. Мы были идеальной парой.

Пока я не испортил все, как обычно.

Но если я умру – если мы умрем – из-за того, что я не смог разгадать ее тайну, мне хотелось бы думать: свои последние мгновения на этой земле я наконец-то прожил по-человечески. Да, знаю, я многое упустил с самого начала. Я никогда не выслушивал ее по-настоящему и не особенно старался понять – как, впрочем, и всех людей, которые были мне дороги. Я не желал разбираться со сложными, серьезными, неприятными вещами, и на меня нельзя было положиться в трудную минуту.