Нейромаркетинг в действии. Как проникнуть в мозг покупателя - Льюис Дэвид. Страница 18
Первый этап аутопсии – это снятие слоя кожи, затем подкожного слоя и, наконец, толстого волокнистого слоя – сухожильного шлема, который прикрепляет скальп к кости. Патологоанатом сделал первый надрез за левым ухом молодого человека, затем продолжил его твердой рукой, проведя линию через верхушку черепа за правое ухо. После этого он смог снять с черепа волосы, кожу и другие ткани, как снимают шкурку с апельсина. Следующий надрез в черепе – с помощью пилы для кости, осторожно, чтобы он не был слишком глубок и не повредил мозг. Распилив череп, он снял его верхнюю часть и показал нам большой сгусток крови между мозгом и внешним защитным слоем ткани – твердой мозговой оболочкой. Это была травма, известная в медицине как субдуральная гематома, она и убила мотоциклиста. Врач продолжал до тех пор, пока не достал мозг из черепа, перерезав глазной и третий крониальный нерв, который контролирует движение глаз, и ствол мозга. Теперь покрытый кровью орган можно было поместить на весы.
Пристально глядя на скользкий, покрытый извилинами орган на чаше весов, я понял, почему египетские бальзамировщики разбивали мозг бронзовыми иглами и извлекали его капли через нос. Они считали, что его основная функция – что-то вроде радиатора, охлаждающего кровь. Лишь один орган можно было оставить в мумифицированном теле – сердце. Они верили, что оно содержит в себе суть ка человека, а это было все, что ему нужно в загробном мире. Я помню, как с недоумением спросил себя: может ли этот противный кусок жира, белка и воды действительно быть всем тем, что делает человека человеком?
В этой главе я хочу попытаться ответить на этот вопрос с точки зрения нейробиолога и объяснить, почему было бы ошибкой считать мозг отдельным органом, а не частью нашего тела и всего того, что нас окружает, нашего общества и культуры.
Наука и бесплотный мозг
Идея о выживании мозга вне тела давно привлекает романистов, философов и ученых. Рассказ «Уильям и Мэри» Роальда Даля – это история философа по имени Уильям, который хочет, чтобы после его смерти его мозг извлекли из черепа и сохранили в нем жизнь. Искусственное сердце снабжает мозг кровью, и один глаз плавает по поверхности емкости, что позволяет Уильяму следить за тем, что его окружает, – за миром, который теперь он может только наблюдать, но с которым больше не может взаимодействовать. Тому, кто хочет узнать, что произошло с Уильямом и его женой Мэри, придется прочесть этот увлекательный рассказ, вышедший в 1959 году в сборнике Даля «Kiss, kiss» {5}.
Американский философ Хилари Путнам провел прекрасный эксперимент с «мозгом в пробирке», выступая таким образом против метафизического реализма, считающего мир сочетанием отдельных объектов, независимых от сознания человека. В ходе своего опыта он просил людей представить себе, что они – всего лишь мозг, подсоединенный к компьютерной программе, которая умеет точно симулировать реальную жизнь. Скептик скажет, что если мы не можем быть уверены, что не являемся мозгом в пробирке, нельзя исключить вероятность того, что все наши представления об окружающем мире ложны. Идеи Путнама, «в центре которых – возможность существования злого демона, который постоянно нас предает» [76], легли в основу фильма «Матрица».
Хотя по очевидным этическим причинам ни один врач сегодня не будет ставить такие ужасные опыты, в конце девятнадцатого века делались попытки сохранить мозг человека после смерти. В 1884 году французский исследователь Жан-Батист-Венсан Лаборд сделал первую попытку оживления преступников, приговоренных к гильотине. За сто лет до Лаборда изобретатель этого метода казни доктор Жозеф Игнас Гильотен утверждал, что «обезглавливание» – это более человечный и гуманный способ казни, чем повешение. В последующие годы все больше врачей и анатомов оспаривали это утверждение. Они видели, что мозг жертвы оставался в сознании и действовал в течение нескольких минут агонии после отделения головы от тела. Уже в 1795 году немецкий анатом Самуэль Томас фон Сёммеринг писал в письме в журнал Moniteur: «Пока мозг сохраняет жизненные силы, жертва осознает, что с ней происходит» [77].
Правительство Франции, желая разрешить противоречия и покончить с сомнениями, поручило Лаборду, действительному члену академии медицины, провести исследование, для которого ему были предоставлены головы нескольких недавно обезглавленных заключенных. Часть того, что он называет restes frais (свежие останки), он пытался оживить с помощью инъекций насыщенной кислородом крови коров. К сонной артерии других он присоединял сонную артерию собаки и сообщал о частичном восстановлении функций мозга. Глаза головы открывались и закрывались, казалось, она следит за тем, что происходит вокруг.
Другой врач, Габриэль Боро, описывал, как веки и губы обезглавленного убийцы по имени Лангиль «спазматически и нерегулярно двигались в течение пяти-шести секунд». Затем, когда лицо начало расслабляться и веки закрылись, он прокричал имя заключенного:
Громким, резким голосом я позвал: «Лангиль!» – и увидел, что веки медленно поднялись, и это не было спазматическим движением… а ровно, совершенно отчетливо и нормально, как происходит каждый день, когда люди просыпаются или их отвлекают от раздумий… Передо мной были, без сомнения, живые глаза, и они смотрели на меня» [78].
Лишь в двадцатом веке медицинская наука продвинулась достаточно далеко, чтобы дать такому мрачному проекту шанс на успех. В 1960-х нейрохирург Роберт Уайт из городского госпиталя Кливленда провел ряд экспериментов, в ходе которых извлекал мозг одной обезьяны и присоединял его к кровеносной системе другой. В описании своей работы Уайт рассказывал, как глаза обезьяны «следили за движениями людей и объектов в комнате» [79]. Когда ей в рот клали еду, она «жевала ее и пыталась глотать». Несмотря на то что все обезьяны умирали в течение трех дней, когда его спросили, рассматривал ли он возможность провести подобный эксперимент на человеке, Уайт без тени сомнения ответил: «Конечно. Не вижу причин, по которым эксперимент на человеке не был бы удачен» [80].
Нет мозга в изоляции
Если мозг может выжить вне человеческого тела, то сохранит ли он свою психику? По словам Лоренса Шапиро, профессора философии Университета Висконсин-Мэдисон, многие ученые поддерживают вычислительную теорию сознания, согласно которой «сознание начинается вводом в мозг и заканчивается выводом из мозга». В результате они полагают, что могут ограничить свои исследования «процессом внутри головы, без оглядки на мир, окружающий организм» [81].
Если этот взгляд верен, и наши чувства – всего лишь устройства для «ввода» информации, а наши скелетные мышцы – устройства для «вывода» действий, то мозг и правда может продолжать работать, по крайней мере до известной степени, как биологический компьютер, на который воздействует то, что его окружает.
Однако эту стандартную когнитивную модель подвергает серьезному сомнению сравнительно новый подход, известный как телесно укорененное сознание. Защитники этого взгляда утверждают, что работу мозга можно понять только с точки зрения его связи с телом. Так, Брам Ван дер Берг и его коллеги из Университета Эразма Роттердамского утверждают:
Когнитивная активность неразрывно связана с физическим контекстом. Познавательная способность поддерживается и ограничивается архитектурой тела и мозга. В результате наше тело может влиять на потребительское поведение [82].